Новые идеи в философии. Сборник номер 4 - Коллектив авторов

Конечно, многое здесь зависит от определений и от того, будем ли мы точно придерживаться их смысла. Кого легко смутить словами, тот скоро согласится, что незамечаемые явления суть явления, которые не являются или же ощущения, которых мы не ощущаем и, следовательно, противоречивые понятия. Мы предложили бы ему оставить в стороне также слово «явления» и заменить его такими выражениями, как «элементы» (Мах) или «материал мышления»42.

Эта самостоятельная изменяемость явлений относительно функций заходит далее также в область едва заметного. Прежде полагали, как нечто само собой разумеющееся, что все едва заметные различия ощущений, конечно, равны между собой. Фехнер на этом основал свой закон. Но и это отнюдь не само собою разумеется. Брентано впервые указал на то, что едва воспринимаемые различия могут как явления, даже при равномерно-максимальном внимании, обладать различной величиной, Кюльпе пришел на основании опытов, поставленных под его руководством, к заключению, что такое расхождение в различных областях чувств действительно существует, а именно, что едва заметные различия возрастают при сравнении светлостей с увеличением абсолютной светлости, при сравнении времен – с удлинением сравниваемых времен.

Если экспериментальная основа этих остроумных выводов из новейших опытов и нуждается еще в новой разработке, то избранный путь нужно признать многообещающим. Тем же логическим путем я пришел на основании наблюдений к убеждению, что едва заметные различия уменьшаются с возрастанием высоты тона (следовательно, увеличиваются вместе с увеличением длины волн). Таким образом последние, поддающиеся еще прямому наблюдению, минимальные различия могут косвенным путем стать доступными даже для количественных сравнений; при этом речь идет не о различиях раздражений, а о различиях самих явлений.

Итак, не только о внешних вещах и процессах можно сказать, что им присущи свойства и отношения, которых мы не замечаем более даже при самом внимательном прямом наблюдении и о которых мы лишь умозаключаем с большей или меньшей вероятностью на основании сложных выводов: то же самое относится также к непосредственно данным явлениям. Наши собственные содержания ощущений не поддаются прямому наблюдению до последних тонкостей. Мы должны как бы во второй раз разграничить вещь в себе и явления в области самих явлений. Если отграничение действительных явлений от явлений – явлений было бы бессмысленно, так как здесь перед нами именно непосредственно данное, то это означает только, что наше познание явлений адекватно общей природе его предмета. Этим не сказано, что все свойства, различия, отношения внутри явлений заметны в каждый данный момент, и что все свойства, различия отношения, которые остаются незамеченными, ео ipso не существуют. Такое расхождение явлений с направленными на них интеллектуальными функциями (включая сюда суждения, основанные на восприятии) не противоречит «очевидности внутреннего восприятия»; во всяком случае нужно это понятие понимать так, чтобы можно было примирить с ним такое расхождение. Последовательная психология чувств как будто требует этого.

Явления второго порядка, чистые представления также в широких границах ведут независимое существование, а именно, во всех случаях так называемой механической памяти или обыкновенной ассоциации, когда представления развертываются совершенно так же, как впечатления внешних событий, протекающие перед нашими глазами независимо от нас. Эти процессы чисто механической ассоциации и репродукции подчинены, – как показывает изучение памяти, начатое Эббингаузом и продолженное в особенности Г. Э. Мюллером и его школой – сложной внутренней закономерности, которая оказывается родственной законам физиологических процессов43.

Особенного внимания заслуживают выводы, покамест, правда еще только более или менее вероятные, относительно существования ассоциации в бессознательном. Представления, которые в данный момент не находятся в сознании, т. е. существуют лишь как явления под порогом заметности или же лишь как совершенно внесознательные процессы, при известных условиях, по-видимому, образуют друг с другом ассоциации таким же образом, как и представления в обычном смысле.

Что касается, наконец, области чувств и волевых функций, то и тут можно придерживаться взгляда, что изменения явлений в установленном в начале нашего исследования широком смысле, включая сюда и органические ощущения (visceral sensations), не проявляются необходимо и непосредственно как изменения эмоциональных функций. Если уже простое наблюдение показывает, что симпатия и антипатия, хотение и отклонение и твердая воля могут быть направлены неизменно на определенный предмет, между тем как явления, образующие наглядную основу в сознании, а также и остальные чувственные ощущения, которые лежат в основании чувств или присоединяются к ним, значительно изменяются, то точный анализ вряд ли принципиально опровергнет это наблюдение, а скорее поможет точно выразить и объяснить его выходящими далеко за пределы явлений основами жизни наших чувств. В общем, разумеется, и здесь также вместе с изменением ощущений и представлений меняется и само эмоциональное состояние. Вопрос только в том, является ли эта параллельность изменений абсолютной и не допускающей исключений, или же нет.

При решении этого вопроса важно также выяснить, что мы относим к понятию движения чувств. В более широком смысле слова, т. е. когда речь идет об описании общих состояний, обозначаемых словами «уныние», «гнев» и т. д., движение чувств заключает в себе также наличные органические ощущения44.

Если мы будем придавать этому выражению такой смысл, то нельзя будет настаивать на нашем тезисе. Но в более узком смысле, когда мы только имеем в виду дать определение при помощи существенных отличительных признаков, известное движение чувств отграничивается от других движений чувств наличностью определенных интеллектуальных функций45. В этом более узком смысле движения чувств, так же, как лежащие в основе их интеллектуальные функции и в тех же границах, независимы от различия явлений.

Мы ответили, кажется, на поставленные вопросы, поскольку это было возможно по современному состоянию психологических исследований в рамках общего обзора относящихся сюда данных. Здесь в особенности имеет силу правило, что в течение каждого отдельного исследования следует без предвзятого мнения принять во внимание различные возможные точки зрения и проследить, какие следствия вытекают из них для данного частного случая, чтобы таким образом проверить их. Отдельные исследования ставятся не для того, чтобы подтвердить уже заранее установившиеся убеждения. Кто чувствует чрезвычайную трудность психологических проблем и принимает в соображение те многочисленные изменения уступки, которые должна была сделать не только старая ассоциационная и современная феноменалистическая психология, но и психология функциональная, ее учения об интенсивности, о внутреннем восприятии и т. д., тому не грозит опасность заменить сенсуалистический догматизм функционалистическим. Я считаю решенным только то, что для описания непосредственно данного, – следовательно, если отвлечься от всего того, что нужно мысленно прибавить, чтобы установить причинную связь, – одни явления недостаточны даже при том условии, если в придачу к ним мы примем еще и явления второго порядка в самом широком объеме. Учение Джемса о «fringes», учения более молодых психологов о «положениях сознания» (Bewusstseinslagen), «сознательностях» (Bewusstheiten) и т. п. основаны на том же убеждении46. Могут сказать также, что здесь следует обратить внимание не на различия функций, а лишь на разные скрытые полусознательные трудноописуемые явления, явления третьего порядка. Об этом пришлось бы спорить в каждом отдельном случае. Для одних случаев это было бы верно, для других – неверно. Достаточно, если согласятся с тем, что анализ непосредственно данной психической жизни останется неполным, если ограничиться элементами, которые мы привели вначале как явления, что то, что нужно прибавить, имеет другой характер и что именно оно и составляет ядро психической жизни, явления же вместе со всякими сгибаниями и разгибаниями мышц – только скорлупу.

Наметим лишь некоторые выводы. Для вопроса о локализации психических функций в мозгу, разумеется, далеко не безразлично, будут ли считать, что психическое без остатка сводится к явлениям и их соединениям, или же что функции со всеми их «образованиями» составляют истинную сущность психической жизни. Для сторонников функциональной теории возникает вопрос, не локализованы ли функции в совершенно ином смысле, чем явления, и не касается ли все, что до сих пор доказано относительно специальных очагов локализации в мозгу – локализации явлений и их ассоциаций47.