Новые идеи в философии. Сборник номер 4 - Коллектив авторов

Вообще-то легко сказать, что мы делаем ошибочное умозаключение или производим непозволительное «овеществление», когда принимаем заранее существовавшим то, что мы позднее различаем. Но если бы даже это, действительно, было только предположением, почему бы ему быть непозволительным? Еще недавно и химиков обвиняли в ошибочном умозаключении овеществления в виду того, что они вкладывают в углекислоту оба вещества, которые из нее затем получают. Психолог находится в этом отношении в более выгодном положении, поскольку он может сослаться также на свидетельство прямого сравнения. Но и химик должен отклонить напрасное обвинение в неправильном образе мыслей. Можно защищать атомистическую гипотезу, или же можно пытаться провести противоположное учение о непрерывности или превращаемости, что для химических процессов покамест было бы нелегко, – во всяком случае и психолог, различающий перципированное от апперципированного, и атомист-химик имеют право претендовать на то, чтобы на их учение смотрели не как на продукт ребяческих и превратных привычек мысли, а как на построенную с полным сознанием правил научного исследования теорию, которая по тем же правилам должна подвергнуться проверки.

Итак, мы утверждаем, что различия и части в явлениях могут существовать также и в том случае, если мы их в данный момент не замечаем. Поэтому ничто, мне кажется, принципиально не препятствует нам сделать допущение, что существуют совершенно незамечаемые части явлений, вроде «petites perceptions» Лейбница или, например, бессознательных местных знаков по Гельмгольцу или темного и светлого элементов ощущения тона по Маху или других гипотетических составных частей (Спенсер, Тэн, Брентано). Фолькельт называет такие явления, принятые лишь ради теории, «вымышленными ощущениями». Если, однако, допущение таких частичных содержаний следует с логической необходимостью из характера воспринятых явлений или, по крайней мере, оказывается весьма полезным для установления законосообразностей и если, кроме того, можно показать, почему эти части могут или должны ускользнуть от нашего восприятия, то это предположение, по крайней мере, так же допустимо и обладает такой же познавательной ценностью, как и допущение скрытых масс и движений в физике. Конечно, упомянутые критерии должны здесь применяться не менее строго. Не поддающаяся прямому оправданию гипотеза должна принести с собой значительное теоретическое упрощение или множество поддающихся проверки следствий, или должна чем-нибудь другим способствовать успехам знания. Именно этот пункт в большинстве случаев оказывается весьма слабым29.

Как количественные и качественные части, так в явлениях имеются также атрибутивные части, прежде чем они воспринимаются. Тон, как содержание явления (я не говорю о звуковом раздражении), несомненно, всегда имеет определенную высоту и определенную силу, независимо от того, различает ли сознание эти обе стороны. Они вырастают не вследствие акта восприятия. Много лет тому назад я пытался доказать, что источником таких различений является наблюдение множественной изменяемости совершенно цельных в себе ощущений30; позднее Мюнстерберг, Корнелиус и Г. Э. Мюллер отстаивали аналогичные мысли. Но этой гипотезой (я настаивал, что это только гипотеза) мы в лучшем случае показываем только, как мы доходим до образования понятий высоты, силы и т. д., которые мы затем, после того, как мы их образовали, употребляем для точного описания отдельного явления. Но мы не узнаем из нее, каким образом само явление тона получает высоту и силу. Тон, за которым следуют другие, не наделяется высотой и силой лишь в дальнейшем, благодаря этим последующим: он должен был обладать ими уже, так сказать, при жизни и в своей изолированности. Возражение, что высота тона состоит вообще только в его отношениях к другим тонам, привело бы нас к нелепостям учения об относительности, которое я уже в другом месте достаточно охарактеризовал.

До сих пор речь шла о восприятии абсолютных содержаний, о самих явлениях. Но восприятие может быть направлено также на отношения. В этом случае мы не говорим об «ощущении». Но функция, как таковая, остается той же, только при другом содержании. И как при восприятии частичного тона, этот частичный тон не входит в явления лишь через восприятие, а уже был в нем, точно также и воспринимаемое отношение не может возникнуть, а было уже имманентно явлениям. Быть может, кто-нибудь склонен будет в этом пункте скорее согласиться с тезисом или даже считать, что он сам собою разумеется. Но последовательность требует одинакового трактования обоих случаев, и поэтому они должны друг друга пояснять.

Лотце в особенности решительно настаивает на том, что восприятие отношений (он называет его соотносящим знанием) не вызывает никаких изменений в материале. Ведь ясно, что никакое сравнение не имело бы смысла, если бы оно ео ipso вызывало изменение в том, что подвергается сравнению. Только способ выражения, будто сами отношения «устанавливаются» лишь путем сравнения (этим оборотом пользуются также позднейшие психологи), кажется мне опасным. Отношения не создаются, а только констатируются при помощи функций так же, как и абсолютные содержания.

С этим разграничением отношений, принадлежащих к материалу мышления, от «относящих актов», которые суть акты мышления, а именно, восприятия отношений, теснейшим образом связано также правильное понимание моего учения о слиянии тонов и консонансе. Почти все возражения против этого учения основаны на смешении понятий «слияние» и «отсутствие акта различения». Но оба эти понятия в действительности отнюдь не совпадают, хотя при некоторых совершенно особых условиях одно может служить признаком присутствия другого. Как и сходство, слияние в том смысле, как я понимаю это слово, есть отношение, которое, независимо от всех интеллектуальных функций, имманентно самим явлениям тонов. Слияние относится к суждению, утверждающему единство, как сходство к смешению. Сходство двух предметов может быть причиной того, что их друг с другом смешивают. Можно поэтому при определенных условиях (т. е. когда все другие причины исключаются) пользоваться суждениями смешения в качестве доказательства того, что сходство существует. Однако, на этом основании все-таки нельзя определять сходство как смешение двух предметов. Два впечатления могут быть весьма сходны, и все же их не будут смешивать – и наоборот. Точно так же обстоит дело с слиянием и суждением, утверждающим единство. Быть может, я имею право надеяться, что благодаря включению в данный общий ход мыслей, основной пункт этого учения, на который я, впрочем, и раньше всегда указывал, получить более яркое освещение.

Далее, основной функцией нашей интеллектуальной жизни со времени Платона многие считают соединение. Действительно, при этом, как мне кажется, происходит не только восприятие отношений, а также не простое перенесение абстрактного понятия «целого» на данные элементы: здесь присоединяется особого рода функция. Несколько различных отдельных содержаний, осязательных впечатлений, линий, тонов могут быть соединены в одно целое, фигуру, ритм, мелодию.

И опять здесь возникает вопрос: изменяются ли сами явления как-нибудь вследствие таких соединений? При этом нужно обратить внимание, что по нашему определению к числу явлений принадлежит также пространственная величина и распределение, определенный временной порядок и длительность, определенная ритмизация (распределение силы), словом, все, что характеризует фигуру, как таковую, или ритм, как таковой. Следовательно, речь идет не о соединении неупорядоченной в себе суммы впечатлений; не в этом будет состоять то, что мы называем интеллектуальной связью. Все, названное нами, относится еще к материалу. Вопрос же заключается в следующем: могут ли тоны, которые слушатель уже находит в определенной последовательности, определенном темпе, определенном отношении интенсивностей, все таки различным образом мысленно связываться им; и если это происходит, то изменяется ли в материале что-нибудь с необходимостью или же, быть может, прибавляется новый материал (например, от мускульных ощущений)?

Мы видим, что вопрос оказывается менее простым, чем это сначала кажется. Тут могут играть роль очень тонкие различия явлений. И все же вероятно, что при таком понимании вопроса один и тот же материал может восприниматься одним индивидуумом как единое целое, в то время, как другой вообще не соединяет его в одно целое или же соединяет только отчасти, или в иной группировке (фразировке), между тем как один и тот же субъект может соединять его то так, то иначе.

Нельзя отрицать, что уже при одном представлении о ритме часто наступают сопутствующие мускульные реакции; однако, они вряд ли очень существенны. То же самое можно сказать по поводу движения глаз при зрительных впечатлениях, когда из некоторого числа совершенно правильно распределенных точек составляются группы по четыре или шесть точек в каждой. Как бы то ни было, последнее слово принадлежит здесь экспериментальной психологии, а ведь она пока еще едва произнесла свое первое слово31.