Кремлевские войны - Кирилл Казанцев

Именно это незашоренное, нестандартное мышление и позволяло Алмазову предлагать своему шефу оригинальные идеи, за что Алексей Константинович высоко ценил своего помощника. К одной из таких идей относился и проект с поддержкой организации «ННН».

Алмазов закрыл дверь и направился к выходу из министерства. По дороге он прикрепил к уху кругляш blue-tooth, включил телефон и позвонил Насте: надо было уточнить детали сегодняшнего вечера. Предполагалось, что Егор подберет девушку возле ее офиса (она работала дизайнером в одном из рекламных агентств) и они вместе направятся смотреть новую выставку соц-арта на «Винзаводе». А уже оттуда поедут к Егору на квартиру, где проведут ночь.

Приятный разговор с Настей продлился до самой стоянки, где был припаркован алмазовский «Ситроен» (даже в выборе машины он проявил оригинальность). Выяснилось, что планам молодых людей ничто не мешает, надо было лишь уточнить кое-какие детали, например меню совместного ужина.

Продолжая беседовать с Настей, Алмазов вырулил со стоянки и покатил к площади трех вокзалов, где находился ее офис. Основной час пик уже миновал, пробки были умеренные, и спустя полчаса Егор остановился у тротуара, где виднелась стройная фигурка девушки.

Настя впорхнула в кабину, последовал горячий поцелуй (их связь длилась уже полгода, но страсть пока не остывала), и «Ситроен» покатил в сторону бывшего винзавода. Настроение у обоих было прекрасное. По дороге Настя рассказала смешную историю про очередного заказчика – какого-то нувориша, на чем-то внезапно разбогатевшего, прибывшего из глухой провинции в Москву и пожелавшего отделать свою пятикомнатную квартиру на Кутузовском проспекте с европейским шиком – но при этом обязательно с березками и хохломскими узорами.

– Я думала, они все в 90-х остались, эти мужики в малиновых пиджаках, – закончила девушка свой рассказ. – А вот еще откуда-то берутся.

– Да, этот источник не иссякает, – подтвердил Алмазов. – Все время находятся какие-то шальные деньги, которые легко схватить. Муниципальные подряды, прокладка новых дорог, ремонт старых…

Тут Настя вспомнила, что в районе, где разместился таунхаус Алмазова, нет приличного (по ее вкусу) винного магазина, и велела остановиться у присмотренного ею супермаркета. Здесь она приобрела бутылку французского белого вина и порцию устриц. Теперь уже ничто не мешало отправиться на выставку.

Алмазов зарулил на стоянку возле «Винзавода». Отметил, что большинство мест уже заняты, – выставка пользовалась успехом, и народу собралось много. Об этом говорила и толпа журналистов, топтавшихся у входа, – очевидно, ожидалось прибытие какой-то знаменитости. Алмазов выключил зажигание, открыл дверь, уже собрался выходить…

И в эту минуту случилось нечто непредвиденное. Откуда-то – из-за машин, что ли? – вдруг появились люди в камуфляже, в черных масках, с короткими автоматами в руках. Они выдернули чиновника из машины, бросили его на капот. Руки Алмазова вывернули за спину и сковали наручниками; грубо обшарили одежду, нырнули в карманы, достали ключи от квартиры, телефон, бумажник, права, служебное удостоверение. Он не видел, где Настя, что с ней, но, судя по испуганным возгласам, доносившимся до его слуха, с ней поступили таким же образом.

На какой-то миг в голове Алмазова мелькнула мысль, что все происходящее – это не более чем часть представления, некоего перформанса, связанного с открытием выставки. Но это, конечно же, была совершенно безумная мысль, вызванная видом журналистов с телекамерами, толпившихся у входа на выставку. Нет, происходящее не было каким-то шоу – это все было всерьез. Об этом же говорили слова, которые кто-то торопливо произнес над ухом Егора Алмазова:

– Вы задержаны по подозрению в хищении чужого имущества в особо крупном размере, совершенном по предварительному сговору. Вы имеете право не свидетельствовать против себя…

И еще что-то, еще какие-то права, которые Алмазов уже плохо расслышал, потому что его оторвали от капота «Ситроена», потащили куда-то в сторону и засунули на заднее сиденье другой машины. Тут же с обеих сторон сели люди в камуфляже, и машина рванула с места. Боковые стекла ее были сильно тонированы, через переднее тоже было плохо видно: все загораживала спина человека, сидевшего рядом с водителем. Поэтому чиновник никак не мог понять, куда его везут.

Между тем голова после первого шока начала работать, Алмазов начал осознавать случившееся. «Хищение чужого имущества… – вспомнил он слова, которые кто-то невидимый шептал ему в ухо. – Значит, не взятка… Хотя смешно, какая взятка, я же ничего не брал… Ну и что, что не брал, для них не важно, важно придумать обвинение… А какое хищение? Да, и еще он сказал «по предварительному сговору». Значит, обвинят, что я действовал с кем-то в группе? Но с кем?» Алмазов начал перебирать сослуживцев. Сговор с кем могут ему, что называется, впаять? Ни с одним из них он не поддерживал особо тесных контактов. Так, обычный треп перед началом очередного совещания или при встрече в коридоре. Он ведь по характеру своей работы и не должен был ни с кем особо сотрудничать. Работа у него была сугубо индивидуальная, в ней ценились личные качества: знания, глубина мышления, изобретательность…

«Но почему «была»? – подумал Алмазов. – Почему я так подумал? Я что – уже осужден? Уже уволен? Не надо расслабляться! Надо бороться!» В то же время он сознавал, что время бороться, заявлять о своих правах еще не наступило: не с этими же громилами, сидящими по бокам, разговаривать? У них одна задача: схватить и доставить. Вот сейчас он увидит человека, который будет с ним, так сказать, работать , – ему и предъявит свои претензии.

И это время, как видно, приближалось. Машина, в которой его везли, остановилась, упершись радиатором в какие-то ворота. Сбоку, со стороны водителя, появился человек в форме, видимо, охранник. Они перебросились несколькими словами, и ворота медленно открылись; машина въехала во двор. «Что это – Лефортово? – размышлял референт вице-премьера. – Или Бутырка? А может, какая-то внутренняя тюрьма ФСБ? Да нет, ерунда какая! Нет сейчас никаких внутренних тюрем!»

Тем временем дверца машины распахнулась, сидевший сбоку человек вылез и коротко приказал Алмазову: «Выходи!»

Чиновник в несколько приемов, поневоле медленно (мешали скованные за спиной руки) вылез, закрутил головой, оглядываясь, но толком ничего рассмотреть не успел: его почти бегом потянули к расположенной неподалеку двери. За дверью оказалось помещение, разгороженное двумя решетками, одна за другой. Люди в масках ввели Алмазова за первую решетку, замок щелкнул. Здесь с него сняли наручники, после чего один из его конвоиров расписался в какой-то ведомости («Наверно, что меня сдал», – догадался чиновник), и захватившие его люди удалились. Теперь Алмазова окружали сотрудники учреждения, в которое его доставили. Это все еще явно были не те люди, от которых можно было потребовать объяснений, поэтому Егор Борисович продолжал ждать, когда появится какое-то ответственное лицо.

Он думал, что теперь последуют различные процедуры, о которых он когда-то читал в книгах: всякого рода осмотры, санобработка, фотографирование, выдача тюремной одежды… Но ничего этого не было. Двое охранников повели его по коридору, поднялись на второй этаж, подвели к двери и втолкнули в одиночную камеру. Егор Алмазов остался один.

Алексей Константинович строил дом для своей семьи, уже находясь у вершин власти. И потому мог позволить себе такую постройку, которая полностью отражала его вкусы и потребности. И хотя проект был заказан известному архитектору, человеку явно неглупому и талантливому, ему дважды пришлось вносить в свою работу поправки. В итоге получилось именно то, что хотел Алексей Константинович: здание изящное, но отнюдь не претенциозное, совсем не замок и не дворец. Здесь была овальной формы обширная гостиная, продуманно расположенные жилые комнаты (так, что у их обитателей не создавалось впечатления, что они находятся в гостинице), уютный кабинет… Чего не было, так это сауны и тренажерного зала – ни сам вице-премьер, ни его супруга Маргарита Олеговна не любили париться и заниматься спортом.

Была предусмотрена в доме и столовая: Алексей Константинович с юношеских лет запомнил слова героя «Собачьего сердца» (в те годы еще запрещенного, но в семье Тарасовых уже доступного) о том, что принимать пищу порядочный человек должен именно в том помещении, которое для этого предназначено, то есть в столовой. Однако распорядок дня вице-премьера складывался таким образом, что поесть как полагается – не торопясь, с полной сервировкой стола – ему никак не удавалось. Завтракал он, как правило, на кухне, обедал (если не находился с визитом за границей) на работе, в своем служебном кабинете, куда доставляли еду из ближайшего ресторана, и ужинал зачастую там же. Впрочем, в еде Тарасов был неприхотлив и не только не делал из нее культа, но и вообще не придавал ей особого значения. Хотя какие-то пристрастия, конечно, имел.