Отражения нашего дома - Диба Заргарпур
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Гм, да, твой папа любит преувеличивать, – вздыхает мадар. – И, естественно, обвиняет во всем меня.
Я пожимаю плечами, и между нами повисает тишина. Собираюсь с силами, жду ссоры, упреков.
Мадар приглаживает короткие волосы у меня на лбу.
– Твой отец сразу делает выводы, потому что он мужчина. Но я-то тебя знаю. Я знаю, что ты не такая.
А какая я? А что, если бы я действительно была такая? Из тех девчонок, которые ночи напролет гуляют с парнями. Что подумала бы мадар? Эта мысль приводит меня в бешенство.
Дребезжит звонок. Потом – торопливый стук в дверь.
Мадар удивленно оборачивается, но на ее губах вспыхивает улыбка. С тех пор как родители разъехались, тетушки стали приходить к нам с неожиданными визитами раз в десять чаще.
– Послушай, Сара. Я не такая, как твой отец. Если хочешь дружить с соседским мальчиком, дружи, но веди себя прилично. Никаких больше полночных разговоров. И не садись за руль, пока тебе не исполнится шестнадцать. – С этими словами мадар шагает к двери. Но, прежде чем отпереть, еще раз оборачивается ко мне. – Не надо делать ошибок, джанем. Не давай повода для сплетен. Поняла?
На пороге стоит хала Фарзана, промокшая насквозь, но с победной улыбкой. У нее в руках прозрачный контейнер, в нем свежевыпеченные кремовые рулеты и сахарная самса. Сидя на укрытом в тени диване, я смотрю, как две сестры, обнимаясь и смеясь, подталкивают друг друга к кухне. У меня на языке вертится что-то очень сложное и закрученное. Сглатываю и ощущаю холод.
Капли дождя снова барабанят где-то вдалеке, и в кухню просачивается мелодия той колыбельной. Мадар и хала Фарзана погружаются в знакомый ритм, и возле их ног клубятся мелкие тени. Закипает электрический чайник. Выдвигаются ящики. Звенит посуда. Вспыхивает молния, и мадар поднимает глаза.
– Странно, – говорит она, доставая чайные чашки.
В стеклянных дверцах шкафа мелькает отражение Малики. Тени сплетаются еще гуще и вдруг, ни с того ни с сего, начинают стягиваться. Мадар теряет равновесие, чашки падают и разбиваются.
– Ты не поранилась? – Я вскакиваю с дивана. Стоило мигнуть – и дождь опять стал просто дождем. Свет горит ровно, нигде никаких теней. И отражений Малики.
– Наверное, споткнулась о кошку или еще обо что-то, – бормочет мама, пряча лицо в ладонях.
– Ничего, я приберу, – говорит хала Фарзана на фарси. – Успокойся, Наргиз-джан, отдохни.
Я пытаюсь проглотить холодный комок в горле, но он слишком велик. Мне так и не довелось узнать, как это здорово – иметь сестру, человека, который связан с тобой самыми близкими узами. Думаю об одиночестве, терзающем Малику. Интересно, что она почувствует, когда узнает, как много у нее сестер.
Смогут ли эти люди заполнить трещины в сердце?
Не свожу глаз с мадар. Она смотрит куда-то вдаль.
Или одиночество все-таки останется?
Глава 10
Время медленно тянется в дымке, пронизанной сновидениями о длинных коридорах и призрачных криках, которые поглощает тьма. Я бегу к чему-то – или от чего-то. Или от кого-то.
После похода в Самнер меня стали терзать тяжелые сны, переплетающиеся с тенями моей комнаты. Тихо бреду по коридору, направляюсь к холодильнику. Заколотые на макушке волосы свисают на лицо, и почему-то кажется, что сейчас это уместно. Иногда просто хочется съежиться в клубочек, допить свою кружку с Хаку и закончить на этом все дела.
– Ждем вас через два дня. – Мадар машет Ирине, готовой сесть в такси. – Хороших выходных. Передавайте привет вашему отцу. – Она захлопывает дверь и сдергивает с моих плеч пушистое одеяло. – Погоди-ка, торопыжка.
Будь все как обычно, я бы придумала какой-нибудь колкий ответ. Но сейчас я слишком устала.
Мадар хмурится. Ее наманикюренная рука откидывает мне волосы и щупает лоб.
– Хм. Что-то ты горячая. – Теперь касается щеки. – И бледная.
Я дрожу, плотнее укутываюсь в одеяло.
– Со мной все хорошо. – В горле что-то щекочет, я вскакиваю и разражаюсь приступом кашля.
Мадар бросает на меня взгляд, кричащий: «Ну почему с тобой так тяжело?»
– Ты принимаешь витамин С?
– Да. – «Нет».
Мадар почему-то верит в чудодейственную силу витамина С. И ни во что иное. Только в это. На ее взгляд, все, что нужно для долгой и здоровой жизни, – это цитрусы и куркума.
– Мне надо бежать. Сможешь отвести бабушку к хале Фарзане? – Это даже не вопрос, а утверждение. Мадар уже на полпути к машине, машет хале Фирозе, идущей по улице, и оглядывается, чтобы убедиться, дошли ли до меня ее слова.
– Да, да.
Бегу к себе в комнату, натягиваю первые попавшиеся более или менее чистые легинсы. Вот он, удобный случай, которого я давно жду. Однако из комнаты биби-джан доносятся приглушенные вскрики и грохот выдвигаемых ящиков.
– Так я и знала, что он их забрал! – В меня летят штаны, и я едва успеваю увернуться. – Мои самые дорогие браслеты! – Биби бросает на меня обвиняющий взгляд.
Тихо прислоняюсь к стене и жду, пока бабушка выпустит пар. В конце концов она остывает. Биби всегда сильно нервничает, когда Ирина уходит, но успокаивается при виде меня. Врачи говорят, это типичный побочный эффект деменции. В таких случаях лучше всего сохранять терпение и соглашаться с любыми словами больных. Все что угодно, лишь бы успокоить их растерянный разум. Поэтому я считаю до трех и выхожу к ней, сияя мегаваттной улыбкой.
– Биби-джан, давай пойдем в другой твой дом. Может быть, ты оставила их там.
Как по волшебству, биби-джан снова становится собой. Пальцы выпускают ручки ящиков, лицо разглаживается.
– Да, сейчас, только возьму тросточку, – говорит она и берет меня под руку. Целует в щеку. – Какая хорошая девочка.
Мы шагаем по улице. Биби-джан, крепко вцепившись в гладкий белый платок, указывает на каждый дом.
– Это наш дом. Мы его купили первым. – На самом деле это дом халы Фирозы. – И вон тот тоже. – Она гордо выпячивает грудь. (А это дом маминой троюродной сестры.)
Наши родственники, и близкие, и дальние, рассеяны по всему кварталу, как будто во время войны все они дружно снялись с места и переселились сюда.
Обосновавшись в тихом пригороде на Лонг-Айленде, они словно создали свой собственный срез истории. Говорят, нам еще повезло, что наше сообщество не раскололось и не разъехалось по всей Америке. Ведь среди других семей, приехавших искать убежища, мало кому это удалось.
Но в этих рассказах отсутствует одна небольшая частичка истины. Оказывается, в наших рядах кое-кого не хватает. Очень важных людей. Держа биби за руку, я мысленно возвращаюсь в Самнер, к залитому слезами лицу биби-воспоминания. В сумасшествии прошлой ночи так и не успела задать самые главные вопросы.
Зато могу задать их сейчас.
– Биби-джан, сколько у тебя детей? – спрашиваю я, когда мы сворачиваем за угол. Наша тихая улочка в обрамлении деревьев очень живописна. Но сейчас кажется, что деревья надвигаются на нас, окружают, теснят, заслоняют небо, гасят последний луч солнечного света.
– Фарзана, Фироза, – считает она на пальцах, – Моджган и Назанин.
– Ты, наверное, любишь своих детей, если помнишь так много имен.
– Конечно! Кто же я без них? – отвечает биби.
– Знаю, ты на многое готова ради них. – Например, первой приехать осмотреться в новой стране. – И понимаю, тебе трудно вспоминать, но, пожалуйста, постарайся и расскажи мне о Малике. – Сердце пропускает удар. – Что случилось с твоей младшей дочерью? Кто забрал ее у тебя?
Биби-джан вздрагивает, изящные брови сдвигаются. Тонкие, сухие, как бумага, пальцы впиваются в мою мягкую руку. Она не говорит ни слова, но глаза стекленеют. Этот взгляд мне знаком. Она теряется, уплывает в неведомую даль.
– Ой! – Я отдергиваю руку. – Биби-джан, мне больно!
– Я хочу домой. – Голос биби дрожит. Пальцы разжимаются.
Мне хочется задать ей еще один вопрос, но мы сворачиваем к дому халы Фарзаны. Как и положено усердной старшей дочери, хала Фарзана уже ждет нас, расставив в патио многочисленные угощения к завтраку.
– А я уж думаю, куда вы обе запропастились. – Ее объятия светлы, как солнышко, даже при том что
