Дипломатия - Генри Киссинджер

Сколь бы неточна ни была эта аналогия, но стоило Идену и Молле поднять свой флаг на мачте корабля, сражающегося с умиротворением, как стало ясно, что они не отступят. Они, в конце концов, принадлежали к тому поколению, которое воспринимало умиротворение как смертный грех, а Мюнхен — как вечный упрек. Сравнение лидера с Гитлером или Муссолини для них означало, что возможности компромисса исключаются. Они должны или взять верх, или отказаться от претензий на верховенство — в первую очередь в собственных глазах.

На национализацию Суэцкого канала Иден и Молле реагировали яростно. На следующий день после речи Насера Иден направил Эйзенхауэру телеграмму: «Если мы не будем [твердо стоять на своем], наше и ваше влияние на всем Ближнем и Среднем Востоке будет, по нашему убеждению, окончательно подорвано»[719]. Через три дня в палате общин он отсек какую бы то ни было возможность отступления:

«Не могут быть правительством Ее Величества признаны какие бы то ни было условия функционирования этого великого международного водного пути, оставляющие его под ничем не ограниченным контролем одной державы, которая, как показали недавние события, способна эксплуатировать его исключительно в интересах национальной политики»[720].

Франция оказалась столь же тверда. 29 июля французский посол в Лондоне проинформировал британского министра иностранных дел, что Франция готова предоставить свои вооруженные силы под британское командование и вывести войска из Алжира для совместных действий против Египта[721].

Когда Даллес прибыл 1 августа в Лондон для консультаций, он, казалось, тоже разделял эту точку зрения. Заявляя, что контроль одной нации над Суэцким каналом является неприемлемым, особенно если эта нация — Египет, он настоятельно требовал:

«Следует найти способ заставить Насера выплюнуть то, что он пытается проглотить... Мы должны предпринять недвусмысленные усилия, чтобы заставить общественное мнение с одобрением отнестись к международной операции на канале... Следовало бы сделать возможным создание столь отрицательного мирового общественного мнения в отношении Насера, чтобы тот оказался в изоляции. А затем, если потребуется, предпринять военную операцию, она пройдет с гораздо большим успехом, чем если бы она предпринималась до этого, и не повлечет за собой отрицательных последствий серьезного характера»[722].

Даллес предложил в течение двух недель собрать в Лондоне конференцию по вопросам мореплавания и судоходства в составе двадцати четырех главных морских наций и выработать систему международного свободного судоходства по Суэцкому каналу,

Призыв Даллеса к конференции стал началом путаного, а для Великобритании и Франции — выводящего из себя и в итоге чреватого унижением процесса. Даже первый шаг Даллеса был попыткой соединить лексику непримиримости с дипломатией оттяжек и проволочек. Почти сразу же стало ясно, что в отношении кризиса между союзниками единодушия нет. Иден и Молле воспринимали свержение или унижение Насера как самоцель, а Эйзенхауэр и Даллес рассматривали кризис под углом долгосрочных отношений с арабским миром. Обе стороны действовали, основываясь на ошибочных предпосылках: Иден и Молле полагали, что устранение Насера восстановит ситуацию, которая была до его прихода к власти; Эйзенхауэр и Даллес, казалось, верили в то, что если не Насер, то какой-либо иной националистический лидер в регионе все же может быть вовлечен в создание ближне- и средневосточной системы безопасности типа НАТО. Кроме того, они придерживались той точки зрения, что военные действия против Насера подольют масла в огонь арабского национализма, так что западное влияние на долгое время — жизнь целого поколения — будет подорвано; гораздо более мрачный сценарий, чем потеря контроля над каналом.

Ни одно из этих предположений не оказалось верным. Донасеровский Египет исчез навсегда. Националистические лидеры, сформировавшие себя по образу и подобию Насера, не поддавались пению сирен, прославлявших политику «сдерживания». Их главным переговорным плюсом была «холодная война» как таковая, которую они в той же степени эксплуатировали, в какой и осуждали. А самым существенным оказалось то, что эти лидеры в еще большей степени подогревали арабский национализм, так что речь уже шла либо о полной победе, либо о сокрушительном разгроме Насера.

С чисто аналитической точки зрения, Америка должна была бы согласиться с прогнозом Великобритании и Франции, что насеровский вариант воинствующего национализма является непреодолимым препятствием для конструктивной ближневосточной политики. Наглядная демонстрация того, что надежда на советское оружие никаких положительных результатов не принесет, могла бы предотвратить десятилетия беспорядков и возмущений в мире развивающихся стран. С этой точки зрения, было бы желательно встретить вызов Насера лицом к лицу. Однако если бы Соединенные Штаты осуществили разгром Насера, они все равно не смогли бы быть соучастниками восстановления Великобританией и Францией своего колониального господства. Иными словами, Америка должна была бы отойти в сторону от своих союзников — и то лишь в том случае, если бы это оказалось абсолютно необходимым — не в начале Суэцкого кризиса, а по его успешном завершении. И вслед за демонстрацией того, что расчет на советскую поддержку оказался для Египта гибельным, следовало бы оказать поддержку умеренному преемнику Насера в проведении разумной националистической политики, примерно так, как Америка потом, в 70-е годы, отреагировала на Садата.

Демократические страны, однако, еще не были готовы к столь сложным стратегическим ходам. Великобритания и Франция не собирались в качестве предварительного условия свержения Насера удовлетворить многие из его требований в случае прихода к власти более умеренного его преемника. А Америка не понимала, как важно для ее же собственной политики, чтобы два ее ближайших союзника по НАТО получили возможность приспособиться к новым обстоятельствам, не подрывая свой собственный имидж великих держав. Ибо, как только подорван имидж нации, пропадает и ее готовность играть ведущую роль в мировой политике. Вот почему Гарольд Макмиллан, бывший тогда канцлером казначейства, заявил эмиссару Даллеса, послу Роберту Мерфи, что если Великобритания сейчас не выступит против Насера, она «станет еще одними Нидерландами»[723]. Руководители Америки, однако, избрали для себя шанс победить радикальных националистов, вначале дипломатически отъединившись от Великобритании и Франции, а затем публично выступив против них и показав, насколько ограничены их возможности влиять на ближневосточные события по собственному усмотрению, — иными словами, доводя до их сведения, что их роль как великих держав на Ближнем и Среднем Востоке сыграна.

Рассматривая режим Суэцкого канала как вопрос юридического характера, Даллес сфокусировал свое внимание на возможном нарушении сложившихся трасс мирового судоходства и предложил весьма плодотворную правовую формулу для преодоления возможных препятствий свободному проходу через канал. Иден и Молле, однако, были преисполнены решимости не признавать национализации Суэцкого канала; они пытались превратить ее в повод для низвержения Насера или, как минимум, для его публичного унижения. Насер же в итоге заставил время работать на него, как часто делают революционеры после свершившегося факта. Чем дольше их действие остается без ответа, тем труднее вернуть все в прежнее положение — особенно путем применения силы.

Эйзенхауэр был категоричен в своем противодействии применению силы даже в поддержку публично провозглашенного Даллесом в Лондоне принципа свободного судоходства через Суэцкий канал. Даллес привез с собою письмо от президента Идену, в котором подчеркивалось «отсутствие мудрости даже в рассмотрении в данный момент вопроса использования военной силы...». При этом Эйзенхауэр зашел так далеко, что намекнул: односторонние британские действия могут повлечь за собой пересмотр готовности Америки сохранять членство в НАТО, что, соответственно, обрекало бы союзников Америки надеяться на милость Москвы. Если разразится война, гласило письмо, прежде чем Великобритания отчетливо продемонстрирует, что исчерпала все мирные средства разрешения кризиса, то это «в самой серьезной степени повлияет на чувства наших народов в отношении западных союзников. Не хочу преувеличивать, но смею заверить вас: это может обостриться до такой степени, что будет иметь самые что ни на есть далеко идущие последствия»[724].

Казалось бы, трудно найти две такие страны, разрыв между которыми был бы до такой степени невозможен, как Великобритания и Соединенные Штаты. К тому же обе они руководились людьми, которых объединяла общность совместной деятельности в военные годы. Иден не мог поверить, что Эйзенхауэр от недовольства односторонним характером действий Великобритании и Франции перейдет к открытому противодействию. А Эйзенхауэр был убежден, что в итоге Франция и Великобритания не осмелятся действовать без поддержки Америки. Британские и американские руководители высоко ценили свои «особые отношения», которые подкреплялись партнерством военного времени и личной дружбой. Но во время Суэцкого кризиса на них крайне отрицательно повлияла фундаментальная несовместимость личностных подходов: британские лидеры сочли Даллеса ершистым визави на переговорах, а у Идена Лично выработалась к нему крайняя неприязнь.