Дипломатия - Генри Киссинджер

«Существует определенное различие подходов к проблеме Суэцкого канала. Это различие покоится на вещах довольно фундаментального характера. В определенных районах три нации воедино связаны договорами, скажем, в границах действия Атлантического пакта... Там все трое... выступают воедино.

Другие проблемы связаны с другими районами и имеют то или иное отношение к так называемой проблеме колониализма. В связи с этими проблемами Соединенные Штаты играют несколько отличную, независимую роль»[731].

Правовая интерпретация Даллеса, однако, приобрела особую юридическую силу в будущем, когда все развернулось шиворот-навыворот. Ибо союзники Америки воспользовались именно этой аргументацией, когда Америке потребовалась их поддержка во Вьетнаме и в прочих так называемых «внедоговорных районах». Так, например, во время войны на Ближнем Востоке 1973 года европейские союзники Америки запретили ей прокладку воздушного моста в Израиль над их территориями, перевернув наизнанку суэцкий сценарий. С той поры именно американские союзники отказывались распространять свои обязательства по НАТО за пределы четко очерченных границ этого договора. Ибо Великобританию и Францию в 1956 году буквально взбесила не только и не столько чисто правовая интерпретация ситуации Даллесом, сколько его подчеркнутый намек на то, что на Ближнем и Среднем Востоке Соединенные Штаты определяют для себя жизненно важные интересы совершенно иным способом, чем их европейские союзники.

Как особо наглую выходку это воспринял Лондон, ибо всего лишь за день до пресс-конференции Даллеса Иден телеграфировал Эйзенхауэру, что речь идет уже не о Насере, но о Советском Союзе:

«Мы про себя уже не сомневаемся в том, что Насер, нравится ему это или нет, на самом деле в настоящее время находится в руках русских, так же как Муссолини находился в руках Гитлера. Было бы столь же неэффективным выказать свою слабость Насеру, с тем чтобы привлечь его на свою сторону, как если бы такая слабость была выказана Муссолини»[732].

Для Идена заявление Даллеса означало, что Соединенные Штаты не согласны с его основополагающим заявлением относительно того, что истинная угроза Египту проистекает из Советского Союза. Он хотел поставить египетский вопрос в рамки теории «сдерживания», а Даллес, похоже, списал все дело в разряд колониальных споров, которых Соединенные Штаты, желая сохранить имидж моральной незапятнанности, якобы знать не знали.

Трудно поверить, чтобы Даллес не отдавал себе отчета в том, какую он ведет опасную игру. Хотя он и действовал, словно верил, будто американская публика лучше всего воспримет возвышенные, самоуверенно-морализаторские проповеди, но он ведь обладал обширным практическим опытом. Даллес так потом и не объяснил, чем руководствовался во время Суэцкого кризиса. Допустимо, однако, что он тогда разрывался между двумя противоречившими друг другу побудительными мотивами. С учетом его отношения к коммунизму, Даллес, по всей вероятности, соглашался с анализом Идена и Молле относительно опасности советского проникновения на Ближний и Средний Восток. Возможно, этим объясняется сходство его интерпретации мотивов поведения Насера с иденовской, а также резкость его отказа в отношении Асуанской высотной плотины, резкость, которая удивила даже британский кабинет (в целом предупрежденный об этом шаге).

Но одновременно Даллес являлся государственным секретарем у президента, который был до такой степени страстным противником войны, каким может быть только опытный военный. Эйзенхауэра не интересовали нюансы баланса сил: даже если на Ближнем и Среднем Востоке в долгосрочном плане и существовала опасность для глобального равновесия, то Эйзенхауэр полагал, что Америка достаточно сильна, чтобы отразить ее на более позднем этапе, причем задолго до того, как встанет вопрос выживания. Для Эйзенхауэра Суэцкий кризис был не настолько угрожающим, чтобы удостоиться применения силы. Независимо от доброй улыбки на его лице, Эйзенхауэр был весьма сильной личностью и не слишком приятной в общении для тех, кто ему противоречил.

Как заявил однажды Дин Ачесон, эффективность действий государственного секретаря зависит от того, знает ли он, кто такой его президент. Даллес, безусловно, знал, а вот Иден и Молле, полагавшие, что Эйзенхауэр всего лишь номинальная фигура с приятной внешностью, не знали. Они предпочли не обратить внимания на намеки, содержавшиеся в письме Эйзенхауэра Идену от 2 сентября относительно конференции по вопросам морского судоходства, где он еще раз предупреждал в отношении применения силы:

«...Народы Ближнего Востока и Северной Африки, а в определенной степени и всей Азии, и всей Африки консолидируются против Запада в такой степени, что, как я опасаюсь, этого нельзя будет преодолеть не только в течение жизни одного поколения, но и в продолжение целого столетия, особенно если не забывать об умении русских вносить смуту»[733].

Даллес оказался между решительным Эйзенхауэром и рассерженной группой европейских союзников. Иден и Молле перешли ту грань, когда отступление было еще возможно, и их бесило несоответствие между твердостью постановки Даллесом задач и постоянным отказом от средств практического их достижения. Они так и не поняли, до какой степени Эйзенхауэр был убежденным противником применения силы и до какой степени решающей была его точка зрения. Для Даллеса пропасть между его союзниками и Насером представляла меньшую проблему, чем пропасть между президентом и его личными друзьями в Европе. Он делал ставку на собственную одаренность и ловкость, чтобы маскировать эту пропасть, в надежде на то, что время может изменить точку зрения либо их, либо Эйзенхауэра, а то и вынудит Насера совершить какую-то ошибку, и эта ошибка разрешит дилемму. А в итоге — Даллес вынудил Францию и Великобританию рискнуть всем.

Дилемма даллесовской тактики нашла свое полное отражение в вопросе одного из журналистов на пресс-конференции 13 сентября: «Господин секретарь, коль скоро Соединенные Штаты объявили заранее, что не будут применять силу, и коль скоро Советский Союз оказывает пропагандистскую поддержку Египту, не отдает ли это козырные карты в руки Насеру?»[734] И хотя Даллес дал туманный ответ, будто бы победу одержит моральная сила, вопрос попал прямо в точку.

Растущие расхождения между демократическими странами заставили Кремль поднять ставки. Потрясши Вашингтон, он заменил западную помощь в деле сооружения Асуанской плотины своей собственной и увеличил объемы поставок оружия на Ближний Восток. Неистовствующий Хрущев заявил югославскому послу: «Не забывайте, что, если начнется война, мы будем всемерно поддерживать Египет. Если бы ко мне пришел мой сын и сказал, что собирается добровольцем сражаться в Египте, я бы сам одобрил его решение»[735].

После пресс-конференции Даллеса 2 октября, когда тот вторично исключил применение силы, отчаявшиеся Великобритания и Франция решились действовать самостоятельно. До начала британско-французской военной интервенции оставалось лишь несколько тактических шагов. Одним из них было окончательное обращение к Организации Объединенных Наций, сыгравшей во всем этом весьма странную роль. Поначалу Великобритания и Франция, полагаясь на американскую поддержку, решили вообще не привлекать к этому делу Организацию Объединенных Наций, опасаясь солидарности группы неприсоединившихся стран с Египтом. Когда же дипломатические расхождения достигли предела, Франция и Великобритания все же обратились к Организации Объединенных Наций. Это было нечто вроде последнего отчаянного жеста, долженствующего продемонстрировать: из-за беспомощности международной организации у них не остается иного выбора, кроме как действовать самостоятельно. Таким образом, Организация Объединенных Наций, призванная разрешать международные споры, превращалась в последний барьер, через который следует перескочить, прежде чем прибегнуть к силе, и даже в своего рода оправдание для подобного шага.

Неожиданно и на сравнительно короткий срок Организация Объединенных Наций оказалась на высоте положения. Частные консультации с египетским, британским и французским министрами иностранных дел привели к договоренности по шести принципам, которые были весьма близки к мнению большинства на конференции по вопросам морского судоходства. Были учреждены египетский оперативный совет управляющих и надзорный совет пользователей каналом. Споры между двумя советами подлежали разрешению посредством арбитража. Эйзенхауэр был в восторге, когда он выступил перед телезрителями 12 октября:

«У меня есть новость. У меня, как мне кажется, есть самая лучшая на сегодня для Америки новость.

Ход урегулирования Суэцкого спора сегодня днем в Организации Объединенных Наций оказался в высшей степени удачен. Египет, Британия и Франция встретились друг с другом в лице своих министров иностранных дел и договорились о совокупности принципов, на основе которых вести переговоры; и, похоже, дело обстоит так, что теперь очень крупный кризис остался у нас за спиной»[736].