Дипломатия - Генри Киссинджер

Сталин никогда не делал ставок на развивающийся мир, беря под сомнение надежность Советского Союза. Ибо полагал, что эти территории находятся далеко от дома и слишком нестабильны, их лидеров трудно контролировать, а Советский Союз еще не настолько силен, чтобы предаваться столь дальним авантюрам, — хотя, возможно, со временем рост советского военного могущества изменил бы его точку зрения. Еще в 1947 году Андрей Жданов, бывший в то время одним из ближайших советников Сталина, все еще называл Ближний и Средний Восток районом, где господствуют американские и британские империалисты, соперничая друг с другом[709].

Советские руководители не могли не отдавать себе отчета в том, что их первая продажа оружия в развивающуюся страну подольет масла в огонь арабского национализма, сделает арабо-израильский конфликт еще более неразрешимым и будет воспринята как крупномасштабный вызов западному преобладанию на Ближнем Востоке. К тому времени как рассеется дым, Суэцкий кризис лишит как Великобританию, так и Францию статуса великой державы. За пределами Европы Америка отныне будет обязана защищаться в «холодной войне» преимущественно в одиночестве.

Первый ход Хрущева был достаточно осторожным. Советский Союз вообще не фигурировал при первоначальной продаже оружия, хотя камуфляж вскоре был отброшен. Каким бы замаскированным он ни был, но приход советского оружия на Ближний Восток явился нажимом на нервные окончания Западной Европы, особенно Великобритании, для которой Египет после Индии представлял собой наиболее существенное наследие имперского прошлого. В XX веке Суэцкий канал стал основной нефтеносной артерией для Западной Европы. Даже в ослабленном состоянии непосредственно по окончании второй мировой войны Великобритания продолжала считать себя преобладающей державой на Ближнем и Среднем Востоке. В своей политике она опиралась на два столпа: на Иран, поставлявший нефть через совместную «Англо-Иранскую компанию», и на Египет, как на стратегическую базу. В 1945 году по инициативе Антони Идена была создана Лига арабских стран, как политическая основа противостояния постороннему проникновению на Ближний и Средний Восток. Значительное количество британских войск находилось в Египте, Ираке и Иране. Британский военнослужащий, генерал Джон Глабб (Глабб-паша), командовал иорданским «Арабским легионом».

В 50-е годы весь этот мир распался. Под аплодисменты первого поколения только что получивших независимость стран иранский премьер-министр Мосаддык национализировал в 1951 году иранскую нефтяную промышленность и потребовал вывода английских войск, защищавших нефтеперерабатывающий комплекс в Абадане. Великобритания более не считала себя достаточно сильной, чтобы предпринять военные действия столь близко от советской границы без американской поддержки, а таковая оказана не была. Однако Великобритания полагала, что у нее все еще имеется опорная позиция в виде крупной базы на Суэцком канале.

Мосаддык поплатился за свой вызов через два года, когда при поддержке Соединенных Штатов он был свергнут в результате заговора. (В те времена Вашингтон все еще полагал тайные операции более законными, чем военное вмешательство.) Однако преобладающее влияние Великобритании в Иране так и не было восстановлено. А к 1952 году военные позиции Великобритании в Египте тоже стали шаткими. Молодые офицеры, настроенные националистически и антиколониалистски, причем эти настроения были характерны для всего региона, свергли продажного короля Фарука. Ведущей фигурой среди них был полковник Гамаль Абдель Насер.

Сильная личность, обладавшая значительным шармом, Насер усилил свою харизму, обратившись к арабскому национализму. Для него было глубочайшим оскорблением поражение арабов в войне 1948 года с Израилем. В организации еврейского государства он усматривал кульминацию векового колониального господства со стороны Запада. Он был преисполнен решимости вытеснить Великобританию и Францию из региона.

Появление на сцене Насера сделало явным тлеющий конфликт между Соединенными Штатами и их основными союзниками по НАТО по вопросу колониализма. Еще в апреле 1951 года Черчилль, тогда еще лидер оппозиции, стал призывать к совместным действиям на Ближнем и Среднем Востоке:

«Мы уже не настолько сильны, чтобы единолично взваливать на себя в полном объеме политическое бремя, до того лежавшее на наших плечах в Средиземноморье, или принимать на себя ведущую роль в дипломатическом контроле за данным театром. Но Соединенные Штаты и Великобритания при помощи Франции... втроем окажутся в наиболее сильном положении при разрешении египетской проблемы и всего комплекса вопросов защиты Суэцкого канала»[710].

Но когда дело касалось Ближнего и Среднего Востока, Америка отказывалась от роли, которую играла в Греции и Турции, и, отвергая старую европейскую политику, не позволяла связывать себя с колониальной традицией. Как Трумэн, так и Эйзенхауэр решительно выступили против британских военных действий в Иране и Египте, официально основываясь на том, что споры подобного рода должны разрешаться через Организацию Объединенных Наций. На самом деле они не хотели, чтобы их воспринимали как наследников колониальной Великобритании, которую они совершенно справедливо политически сочли несостоятельной

И все же Америка поверила в собственные иллюзии, одна из которых заключалась в том, что движение за независимость в мире развивающихся стран идет параллельно ее собственному опыту и что поэтому новые нации поддержат американскую внешнюю политику, стоит им только понять, что отношение США к колониализму резко отлично от отношения старых европейских держав. Но лидеры движений за независимость ничуть не походили на американских «отцов-основателей». Пользуясь риторикой демократии, они не отдавали себя до конца во власть ее принципов, как это сделали составители американской конституции, которые искренне верили в систему справедливого воздаяния за содеянное. Подавляющее большинство руководителей развивающихся стран было авторитарными правителями. Многие — марксистами. И почти все усматривали в конфликте «Восток — Запад» возможность опрокинуть то, что они называли «старой империалистической системой». Как бы Америка ни отмежевывалась от европейского колониализма, американские руководители, к величайшему своему огорчению, обнаруживали, что в развивающихся странах их рассматривают как полезных помощников из империалистического лагеря, но уж ни в коем случае не как настоящих партнеров.

В итоге Америка была втянута в ближневосточные и средневосточные дела той же теорией «сдерживания», предусматривавшей противостояние советской экспансии в любом регионе, и доктриной коллективной безопасности, которая поощряла создание организаций типа НАТО для противодействия фактической или потенциальной военной угрозе. Однако по большей части нации Ближнего и Среднего Востока не разделяли стратегических воззрений Америки. Они рассматривали Москву в первую очередь как полезный рычаг для извлечения уступок у Запада, а не как угрозу своей независимости. Многие из этих новых наций с успехом делали вид, будто захват их коммунистами более опасен для Соединенных Штатов, чем для них самих, и потому им нечего платить какую бы то ни было цену за защиту со стороны Америки. И кроме всего прочего, правители-популисты типа Насера не мыслили для себя будущего в отождествлении с Западом. Они хотели, чтобы изменчивая общественность стран Востока воспринимала их как людей, обеспечивших не только независимость, но и свободу маневра в отношении демократических государств. Неприсоединение для них было не только внешнеполитическим выбором, но и внутриполитической необходимостью.

Поначалу ни Великобритания, ни Америка не осознали до конца, что собой представляет Насер. Обе страны действовали, исходя из предположения, будто бы противостояние Насера их политике связано с каким-то конкретным набором обид и может быть сведено на нет. И даже если для проверки истинности этой гипотезы существовал, предположим, хотя бы один шанс, им так и не воспользовались из-за существенных различий в подходе к проблеме со стороны демократических стран. Великобритания пыталась добиться от Насера признания ее исторического преобладания, а Соединенные Штаты желали вовлечь Насера внутрь системы своей грандиозной стратегии «сдерживания». Советский Союз тотчас же увидел для себя возможность обойти с фланга «капиталистическое окружение» и завести себе новых союзников, снабжая их оружием, но (в отличие от Восточной Европы) не беря на себя ответственность за их внутреннюю форму правления. Насер умно использовал столкновение всех этих побудительных мотивов, чтобы противопоставить соперников друг другу.