Очерки по русской семантике - Александр Пеньковский

1. При многочисленных частных расхождениях в их трактовке и описании, все грамматисты рассматривают эти образования, исходя из выражаемых ими (ими как целыми или суффиксами в их составе; ср. также прямое отождествление «формы» и суффикса в [Валгина 1971]), «категорий» (см., например, [Шахматов 1941; Абакумов 1942; Трофимов 1957]), «значений» (см., например, [Богородицкий 1935; Булаховский 1952; Грамматика-70 и др. ]) или «оттенков значения» (см., например, [Аникина, Калинина 1983; Голанов 1962; Кононенко 1978; Розенталь 1976; Barnetova 1979 и др. ]) «уменьшительности» (Умнш.) – «увеличительности» (Увлч.) / «усилительности» (Услт.), с одной стороны, «ласкательности» (Ласк.) – «пренебрежительности» (Прнбр.) / «уничижительности» (Унчж.), с другой, между членами которых разные авторы устанавливают различные отношения суборди-нации, координации и связи:

1.1. «Ласк. – Умнш.», «Прнбр. – Умнш. / Увлч.» [Аванесов, Си-доров 1936; 1945].

1.2. «Умнш.», «Ласк.», «Унчж.», «Увлч.» [Розенталь 1976] или «Умнш.», «Ласк.», «Увлч.», «Прнбр.» [Голанов 1962; Кононенко, Брицын1978].

1.3. «Умнш.», «Ласк.», «Умнш. – Ласк.», «Умнш. – Унчж.», «Увлч.» [Грамматика-70] или «Умнш. – Ласк.», «Умнш.», «Ласк.», «Прнбр.», «Увлч.» [Аникина, Калинина 1983].

1.4. «Увлч.», «Умнш.», «Унчж.» / «Прнбр.», «Ласк.» [Богородицкий 1935] или «Увлч.», «Умнш.», «Ласк.», «Прнбр.» [Булаховский 1952].

1.5. Если учесть также работы, которые вводят дополнительный критерий «положительной» – «отрицательной» оценки (см., например, [Гвоздев 1958] и особенно [Гужва 1967]) или оценки «одобрительной» – «неодобрительной» (см., например, [Попов 1978]), то станет ясно, насколько широк разброс предлагаемых классификационных решений, каждое из которых формулируется категорически-аподиктическим образом, без каких бы то ни было аргументов и обоснований, не говоря уже об обращении к опыту предшественников и анализе иных точек зрения.

2. Несомненно, однако, что ни одна из такого рода классификаций не удовлетворяет элементарным требованиям целостности, системности, согласованности и непротиворечивости ее элементов и, имея в виду синтетическую «категорию субъективной оценки», не объясняет и даже не задается вопросом, что это за категория (В. А. Трофимов без всякого обоснования включает в нее и формы степеней сравнения [Трофимов 1957]) и откуда она берется. При этом следует учесть, что:

2.1. Принимаемая всеми «Ласкательность», будучи несомненно категорией субъективной, очевидно, не является «оценкой», так как представляет собой лишь «экспрессивное отношение», складывающееся на базе определенной оценки. Ср.: «Ласкательный. 3. Выражающий ласку, вносящий своей формой от-тенок ласки. Ласкательные формы существительных» при «Ласка. 1. Проявление нежности, любви. (…) 2. Доброжелательное, приветливое обращение, отношение» ([БАС: 6, 69] – разрядка моя. – А. П.). То же, в [MAC 1982: II, 165].

2.2. В то же время находящиеся в центре всех указанных выше и других подобных классификаций «Уменьшительность» – «Увеличительность», выражая количественную оценку, не несут в себе ничего субъективного, поскольку – если исходить из живых словообразовательных связей этих терминов в современной языковой системе – за ними стоят совершенно объективные физические действия по глаголам уменьшить /уменьшать – увеличить/увеличивать: «1. (с-)делать меньше / больше по величине, объему, количеству» «2. (с-)делать меньшим / большим по степени, силе, интенсивности» [MAC 1984: IV, 490, 449].

2.3. Таким образом, в сфере «субъективной оценки» остаются только «Прнбр.» и «Унчж.», которые действительно оценивают, и притом субъективно.

3. Базой этой субъективности являются не реальные физические, а идеальные – ментальные – действия: не уменьшение и увеличение, а умаление (приуменьшение) и преувеличение, т. е. действия по глаголам умалить /умалять (приуменьшить / приуменьшать) – преувеличить / преувеличивать «представить / представлять что-либо (роль, значение, смысл, ценность) в меньших / больших (чрезмерно уменьшенных / увеличенных) по сравнению с действительностью размерах». Это именно те ментальные действия, которые лежат в основе особого – тимиологического – ранжирования элементов универсума по степени их важности, ценности и значительности [Пеньковский 1995] и как раз и формируют такие, по слову Ницше, «человеческие, слишком человеческие» типы отношений к человеку и миру, как пренебрежение (презрение) и уничижение (не смешивать с унижением!). И это – не отрицательная оценка, а обесценение!

4. Таким образом, общепринятая «Уменьшительность» губительно скрывает и не позволяет различать объективное физическое «уменьшение» и субъективное ментальное «умаление», как равным образом общепринятая «Увеличительность» скрывает и не позволяет различать объективное физическое «увеличение» и субъективное ментальное «преувеличение». В старом литературном языке начала – середины XIX в., где «физическое» и «ментальное», как и во многих других случаях, в семантической структуре этих слов совмещались, ситуация была принципиально иной, двузначность этих терминов была открытой и опасности не представляла.

Дело в том, что в эту эпоху уменьшить (по Далю, – уменьшить [IV, 492]) /уменьшать и умалить (по Далю, – умалить [IV, 490]) /умалять (по Далю, также умаливать [IV, 490]) функционировали как свободные дублеты. «Умалительныя называются также уменьшительными», – читаем мы в старой русской грамматике 1783–1788 г. [Барсов 1981]. Глагол же преуменьшить / преуменьшать, по-видимому, вообще еще не использовался. Во всяком случае Даль его не знает, а иллюстрации БАС [11, 310] ограничены цитатами из Макаренко и Чаковского. В то же время увеличивать значило и ‘увеличивать’ (по Далю, «прибавлять, умножать количество, пространство, объем, время или качество; заставить расти, возрастать; удлинять, расширять; возвышать, усиливать; распространять» [IV, 461]), и ‘преувеличивать’ (по Далю, «преувеличивать, говорить лишнее» [IV, 461]). И это второе значение, вопреки анахроничной трактовке БАС, не было «переносным», как характеризуются приводимые в качестве иллюстрации словоупотребления увеличивать у Гоголя («Старухе, продававшей бублики, почудился сатана в образе свиньи. К этому присоединились еще увеличенные вести о чуде, виденном волостным писарем» – «Сорочинская ярмарка», 7) и – запоздало! – у Чехова («У него азартная страсть ко всякого рода талантам, и каждый талант он видит не иначе, как только вувеличенном виде» – Письмо A. H. Плещееву, 2 января 1889) [БАС: 16, 106]).

В цитате из Чехова – это не переносное, а устаревшее уже и для его времени употребление (поэтому оно вполне оправданно не фиксируется ни в словаре Ушакова, ни в MAC), – употребление, которое было, однако, общей нормой в литературном языке начала – первой трети XIX в., когда – это необходимо повторить и подчеркнуть – физические и ментальные значения в огромном числе случаев еще не разграничивались и входили в общую широкую семантику слова, не дифференцировавшую и многие другие категориальные значения, актуальные для лексико-грамматической семантики современного русского языка.

Не разграничивать их сегодня, исходя из норм пушкинской эпохи, – значит искажать реальную картину современного языкового состояния. Именно такова, например, ситуация в БАС, где уменьшать – уменьшить толкуется как «Делать меньшим по величине, объему, количеству», а в качестве первой (и притом «беспометной»!) иллюстрации получает цитату из Грановского: «Число жертв Варфоломеевской ночи различно показывается. Католики уменьшают его, протестанты увеличивают» [БАС: 16, 587], за которой в непрерывном ряду следуют примеры из Л. Толстого («Долли с детьми переехала в деревню, чтобы уменьшить сколько возможно расходы») и Н. Морозова («Я, не прибавляя, не уменьшая шага, продолжал свой путь…»). Ср. словоупотребление, аналогичное приведенному выше из Грановского, в письме А. В. Суворова В. С. Попову осенью 1789 г. Испрашивая награды для участников битвы под Фокшанами, он писал: «Не забудьте моих Фокшанских; и ведомо все зависит от милости князь Григорья Александровича <Потемкина>, как и я сам. Я, право, увеличил; разве уменьшил: басурманы считают их урон одних убитых 4000…» (Русский архив, 1901. Кн. 4. Вып. 10. С. 120). То же в дневниковой записи А. И. Тургенева по поводу известных строк Пушкина о Н. И. Тургеневе в строфе из уничтоженной 10-й главы «Евгения Онегина» («Одну Россию в мире видя, / Преследуя свой идеал, / Хромой Тургенев им внимал / И, плети рабства ненавидя, / Предвидел в сей толпе дворян / Освободителей крестьян…»): «Поэт угадал, одну мысль брат имел, одно и видел, но и поэт увеличил: где брат видел эту толпу? пять, шесть – и только!» (цит. по: [Максимов 1974: 123]).