Джузеппе Бальзамо (Записки врача) - Александр Дюма

— Зачем ты борешься с собой?

— Я хочу вместе с тобой взойти на престол мира!

— Сможет ли твое честолюбие дать тебе то, что готова подарить моя любовь? — прошептала молодая женщина.

Бальзамо в растерянности уронил голову на грудь Лоренце.

— Да, да! — вскричала она. — Вот теперь я вижу, что ты любишь меня больше, чем свое честолюбие, больше, чем власть, больше, чем мечту. Наконец-то ты любишь меня так же, как я тебя!

Бальзамо пытался развеять пелену, застилавшую ему разум. Но его усилие оказалось тщетным.

— Если ты так меня любишь, пощади меня! — простонал он.

Лоренца его не слушала. Она обвила его шею руками, словно стальными оковами.

— Я люблю тебя так, как ты хочешь, — проговорила она, — как сестра или как жена, как дева или как женщина, но поцелуй меня, ну хоть один раз!

Бальзамо был покорен, побежден ее страстной любовью. Не имея сил сражаться, он прижался к Лоренце, как железо, притянутое магнитом; взор его горел, грудь бурно вздымалась, голова запрокинулась.

Губы его искали губ молодой женщины.

Вдруг разум вернулся к нему.

Он взмахнул руками, словно прогоняя дурман.

— Лоренца! — воскликнул он. — Проснитесь, я приказываю!

В тот же миг оковы, которые он никак не мог разорвать, спали, обнимавшие его руки опустились, жаркая улыбка, блуждавшая на пересохших от возбуждения устах Лоренцы, угасла, словно жизнь, истекавшая с последним вздохом, глаза ее раскрылись, она с силой взмахнула руками и устало рухнула на софу, вновь смежив веки.

Бальзамо сел в трех шагах от нее и глубоко вздохнул.

— Прощай, мечта! — прошептал он. — Прощай, счастье!

LVII

ДВОЙНАЯ ЖИЗНЬ. — ЯВЬ

Едва придя в себя, Лоренца быстро огляделась по сторонам.

Она внимательно изучила каждую мелочь, доставляющую обыкновенно радость женщине, однако лицо Лоренцы оставалось строгим. Как только взгляд ее остановился на Бальзамо, она болезненно содрогнулась.

Сидя в нескольких шагах от Лоренцы, Бальзамо не сводил с нее глаз.

— Это опять вы? — отпрянув, спросила она.

Ее лицо выразило ужас, губы побелели, а на лбу и висках появилась испарина.

Бальзамо не отвечал.

— Где я? — спросила она.

— Вы сами знаете, откуда вы прибыли, — отвечал Бальзамо, — это естественным образом должно навести вас на мысль о том, где вы находитесь.

— Да, вы правы, я припоминаю. Я помню, как вы меня преследовали, как вырвали из рук моей августейшей заступницы перед Богом.

— Вы сами знаете, что даже всемогущая принцесса не смогла вас защитить.

— Да, вы ее околдовали! — сложив руки, вскричала Лоренца. — Боже, Боже! Спаси меня от этого дьявола!

— Что же во мне дьявольского? — пожал плечами Бальзамо. — Прошу вас избавиться раз навсегда от завезенных из Рима нелепых предрассудков, которые тянутся за вами с тех самых пор, как вы вышли из монастыря.

— Ах, монастырь… Кто мне вернет мой монастырь? — разразившись рыданиями, вскричала Лоренца.

— Пребывание в монастыре достойно большого сожаления! — проговорил Бальзамо.

Лоренца бросилась к окну, раздвинула занавески, подняла оконную задвижку и схватилась за один из прутьев железной решетки, увитой цветами, благодаря чему решетка была не столь заметна, что, однако, не лишало ее надежности.

— Там была тюрьма, и здесь тоже тюрьма, — сказала Лоренца, — однако я бы предпочла ту, что ведет на небо, чем эту, ведущую в ад.

Она в ярости ударила кулачками по решетке.

— Если бы вы были благоразумны, Лоренца, на вашем окне были бы только цветы.

— Разве я не была благоразумна, когда вы заперли меня в тюрьме на колесах вместе с чудовищем, которого вы называли Альтотасом? Однако вы не упускали меня из виду, я была вашей пленницей; перед уходом вы подчиняли себе мой разум! Где тот страшный старик, что заставлял меня трепетать от ужаса? Где-нибудь совсем рядом? Стоит нам обоим замолчать, и мы услышим из-под земли его голос!

— Вы распаляете свое воображение, как ребенок, — заметил Бальзамо. — Альтотас — мой учитель, друг, второй отец, он совершенно безвредный старик; он ни разу вас не видел, никогда к вам не подходил, а если бы видел или подошел, не обратил бы на вас внимания, потому что слишком увлечен своим делом.

— Своим делом… — пробормотала Лоренца. — Чем же он занят?

— Он ищет секрет вечной молодости, а это уже шесть тысячелетий занимает умы всего человечества.

— А чем занимаетесь вы?

— Я? Меня занимает вопрос человеческого совершенства.

— Все это от дьявола! — воскликнула Лоренца, воздев руки к небу.

— Ну вот, опять у вас начинается припадок, — проговорил, поднимаясь, Бальзамо.

— Припадок?

— Да. Вы не знаете очень важного. Ваша жизнь словно разделена надвое: то вы бываете нежной, доброй, рассудительной, то становитесь безумной.

— И под этим надуманным предлогом вы меня заперли?

— Увы, это совершенно необходимо.

— Я согласна на жестокость, на варварство, но не надо лицемерия. Когда вы рвете мне сердце на части, не притворяйтесь, что жалеете меня.

— Да разве это пытка — жить в изящно убранной и роскошной комнате? — без тени недовольства произнес Бальзамо и ласково улыбнулся.

— Решетки! Решетки со всех сторон! Я здесь задыхаюсь!

— Эти решетки — в ваших интересах, слышите, Лоренца?

— Он меня сжигает на медленном огне и говорит, что обо мне заботится!

Бальзамо подошел к молодой женщине и собирался было взять ее за руку, но она отскочила, словно при виде змеи.

— Не прикасайтесь ко мне! — вскричала она.

— Вы что же, ненавидите меня, Лоренца?

— Спросите у жертвы, любит ли она своего палача!

— Лоренца! Лоренца! Я не хочу быть вашим палачом, вот почему вынужден несколько ограничить вашу свободу. Если бы вы имели возможность свободно передвигаться, кто знает, что вы могли бы натворить в припадке безумия?

— Что бы я сделала? Лишь бы мне освободиться, и вы увидите, на что я способна!

— Лоренца! Вы дурно обращаетесь с супругом, которого выбрали перед Богом.

— Чтобы я вас выбрала? Никогда!

— Однако вы мне жена…

— Это происки сатаны.

— Она безумна, бедняжка! — нежно глядя на нее, прошептал Бальзамо.

— Я римлянка, — пробормотала Лоренца, — придет день, и я за себя отомщу!

Бальзамо грустно покачал головой.

— Вы хотите меня напугать, Лоренца? — с улыбкой спросил он.

— Вовсе нет! Как я говорю, так и сделаю!

— Вы же христианка, как вы можете так говорить? — воскликнул Бальзамо властно. — Ваша религия учит платить добром за зло. Если вы утверждаете, что исповедуете эту религию, разве не лицемерием было бы поступить наоборот?