Условия человеческого существования - Дзюнпэй Гомикава

— Но ведь вы не отвергаете иную возможность?

— Революция, милый, не справочник, чтоб открыть такую-то страницу и найти нужный ответ. Нам сейчас очень трудно, японцы ведь никогда не были в таком сложном положении.

Прощаясь, Ното добавил:

— Если все же надумаете что-либо предпринять, так уж лучше к нам, чем в «Союз японцев». Пока нас очень мало, мы даже своей газеты еще не имеем, но…

— Во всяком случае, — перебил собеседника Окидзима, — я не забуду вашего предложения.

«Будь на моем месте Кадзи, он без особых размышлений пошел бы за Ното», — подумал Окидзима, поглощая вместе с Митико пирожки Нэгиити. Но Кадзи все-таки не так «запачкан», как он. Человек, участвовавший в качестве переводчика в карательных «чистках деревень», не может корчить из себя демократа. Конечно, нельзя без конца ставить в вину себе прошлое, но как утихомирить совесть? А что проку в том, что он себя постоянно гложет? И все-таки как можно забыть, что он перевел приказ и несчастный китаец был закопан живьем в землю, а сынишка под дулом винтовки утаптывал эту землю… Да, тут надо иметь стальные нервы.

— А вот Кадзи, пожалуй, купил своим поступком право называться человеком, — словно самому себе сказал Окидзима. — Он не стоял сложа руки, он действовал и потом тяжкой мукой искупил свою вину.

Откуда было знать Окидзиме, что после этого Кадзи все время накапливал преступления? Сейчас Окидзима чувствовал между собой и Кадзи зияющую пропасть.

— Выходит, что нам не остается ничего другого, как заделаться уличными торговцами. — Окидзима улыбнулся и добавил: — Так что, берите меня в свою компанию.

Митико понимала, что гнетет Окидзиму, и жалела его. Но она была рада, что Окидзима согласился торговать вместе с ними. Все-таки хорошо, когда рядом есть мужчина.

С Окидзимой торговля пошла бойчее. Окидзима ничего не смыслил в кимоно, но зато он прекрасно знал китайский и пускался в такую болтовню, что покупатели китайцы диву давались. Так что на долю Митико и Ясуко оставалось только мило улыбаться.

В те дни, когда выручка была приличной, все трое отправлялись кушать пирожки Нэгиити.

Но беда всегда ходит невдалеке.

И в этот день торговля шла хорошо, и никто не думал, что вот-вот разразится несчастье.

— Почему вы так успешно торгуете, в чем секрет? — поинтересовалась как-то стоявшая рядом с ними пожилая женщина.

— А в том, что со мной всегда две красавицы, — улыбнулся Окидзима.

Тут к ним подошел высокий мужчина в черном костюме и, взглянув на Митико, спросил:

— Узнаете?

Митико не сразу вспомнила подошедшего человека. Это был доктор Се из Лаохулинской амбулатории, где она несколько месяцев работала после мобилизации Кадзи.

— О, господин Се! — с улыбкой воскликнул Окидзима.

— Да, это я. А что, Кадзи вернулся?

— Нет еще. — Митико подняла глаза на Се. — А вы, доктор, каким образом здесь оказались?

— Да вот городские власти пригласили меня в здешнюю больницу. А не пойти ли нам куда-нибудь выпить чаю?

— Вы идите, — сказал Окидзима, обращаясь к женщинам, — а я еще поторгую.

— Да? — Ясуко радостно улыбнулась.

— Осталось всего два кимоно, — сказала Митико. — Вы уж постойте, а мы вас потом угостим пампушками.

И обе женщины, взяв под руки Се, ушли. Не успели они скрыться из виду, как перед Окидзимой выросли три бойца из Отряда охраны общественного порядка.

— Ты Окидзима?

— Да.

— Пошли.

— А в чем дело?

— Ты знаешь человека по имени Окадзаки?

— Знаю.

— Пошли. Надо кое-что выяснить.

Окидзиму охватило тревожное предчувствие. Верно, Окадзаки задержан. Если по поводу того дела — быстро не вернешься. Еще, чего доброго, привлекут за соучастие…

Два непроданных кимоно Окидзима поручил женщине, торговавшей рядом с ними.

— Когда девушки придут, передайте, чтоб скоро меня не ждали.

Когда Митико с Ясуко вернулись, этой женщины, разумеется, и след простыл, а стоявший на ее месте незнакомый мужчина сказал:

— Пришли солдаты из Отряда охраны порядка и увели его. Кимоно он оставил здесь одной женщине…

— А где эта женщина?

— Не знаю, куда-то ушла.

Митико и Ясуко поспешили в Управление охраны.

— Вы родные тех нехороших японцев? — холодно осведомился человек в форме. По его строгому лицу можно было догадаться, что тут пустяками не занимаются…

Женщина, которой Окидзима отдал кимоно, не показывалась три дня. На четвертый, когда ее наконец отыскали, она сослалась на болезнь.

— Я болела и попросила одного знакомого передать вам кимоно. Но он не смог этого сделать и попросил кого-то еще… А тот куда-то исчез…

— Не врите!

У Ясуко было такое грозное лицо, что, казалось, вот-вот она влепит пощечину:

— Умнее ничего не могла придумать, даром три дня думала! Меня не касается, кто куда исчез. Изволь возместить стоимость!

— Ну, разумеется, я это сделаю…

Но она этого не сделала. Изменилась жизнь, изменились люди. Теперь никто не мог поручиться за порядочность своего соотечественника.

И пришлось Митико продать костюм Кадзи, чтобы вернуть стоимость одежды тем, у кого она взяла, эти кимоно на комиссию.

Костюм Митико продала доктору Се; тому было неприятно покупать костюм Кадзи, но он догадался, что Митико находится в затруднительном положении.

— Я хотела попросить вас еще об одном, — смущаясь, сказала Митико. — Вот только не знаю, согласитесь ли вы.

Старательно подбирая слова, Митико попросила Се попытаться освободить Окидзиму, а если это невозможно, хотя бы разузнать, что с ним.

Се нахмурился. Он прямо заявил, что предпочитает но ввязываться в подобные дела, так как это может повредить его положению врача.

— Боюсь, что всплыло дело на рудниках, — грустно проговорила Митико. — Если уж Окидзиму, имеющего косвенное к нему отношение, привлекут к ответственности, то Кадзи уж наверняка не простят.

— Я врач и очень далек от подобных дел, — улыбнулся Се, — но, присмотревшись к жителям этого города, я увидел, что они очень строги к себе и довольно миролюбиво настроены к японцам, по крайней мере так мне показалось… А Кадзи нечего беспокоиться. Ведь он сделал тогда все, что мог. Даже женщины из «веселого заведения» это подтвердили.

Митико почтительно склонила голову. Ей было приятно, что есть еще люди, которые относятся к Кадзи хорошо. Когда Митико собралась уходить, Се, замявшись, сказал:

— Может, вы согласитесь до возвращения Кадзи поработать в нашей больнице? У нас есть сестры-японки, так что устроить вас сестрой — в моих силах. Время тревожное! Не сегодня-завтра начнется гражданская война, раненых будет много… Если вы будете помогать Народной армии, думаю, и Кадзи это одобрит, когда вернется.

Митико слабо улыбнулась.

— Одобрит?..

«Вот если бы он когда-нибудь предстал передо мной так же неожиданно, как вы…» — подумала Митико, но промолчала.

Окидзиму вызвали по другому делу. Окадзаки узнал один китаец, которого тот избил хлыстом в Лаохулине. Китаец уже прошел было мимо, но потом вернулся.

— Ты помнишь меня?

Окадзаки, разумеется, не помнил. Мало ли кого он избивал, разве всех упомнишь? А теперь любой китаец мог вогнать его в дрожь.

— Не помню, — сказал Окадзаки, побледнев как мел.

— Ты не помнишь, а я помню. Куда хлыст дел?

Окадзаки лучше было бы молчать. Тогда он, может, отделался бы пощечиной или плевком в лицо, и дело с концом. Но Окадзаки подумал, что, случись с ним что-нибудь сейчас, жена и дети останутся на улице, и он с жалкой улыбкой протянул китайцу пачку сигарет и мешочек с орехами. Однако китайца, видно, возмутило то, что Окадзаки так дешево хочет отделаться от него. Он ударил его по рукам, орехи и сигареты полетели на землю.

— Ты по-другому заплатишь за свой хлыст! — крикнул китаец.

На беду у этого китайца оказался приятель в Управлении охраны общественного порядка. Китаец, может, просто хотел проучить Окадзаки, но колесо завертелось. В управлении, естественно, поинтересовались, не числятся ли за этим японцем и другие проступки, и китаец чистосердечно рассказал то, что он о нем знает.

Тогда Окадзаки решил призвать на помощь Окидзиму, который к тому же превосходно говорил по-китайски.

Когда Окидзиму привели, Окадзаки сидел на стуле, сжавшись в комок, и дрожал мелкой дрожью. За столом сидел китаец, по-видимому следователь.

— Вы знаете этого человека? — спросил китаец у Окидзимы.

— Да.

— И знаете, что он делал в Лаохулине?

— Да, в самых общих чертах.

— Знаете о его издевательствах над китайцами?

— Конкретных фактов не помню.

— Окидзима, спаси, — умоляюще прошептал Окадзаки по-японски.

Китаец сердито посмотрел на Окадзаки.

— А что, собственно, говорить? — хмуро сказал Окидзима. — Почти все японцы били китайцев, и сейчас мы расплачиваемся за это. Вот только сколько будем платить — неизвестно.