Ветры странствий. Публицистические очерки - Евгений Панов

Путь не близок. Лес, поля, снова лес, снова поля… А что это там? Точнее – кто?! Ужели аист?! Он. Белый белорусский аист. Красноногий. С черными резными крыльями… Полностью уверенный в своей безопасности, хозяином вышагивает по полю, не обращая на «Мерседес» не малейшего внимания. Значит, недалеко жилье, где у него гнездо… И точно – въезжаем в очередную деревеньку. Во всех – одинаковые палисаднички при избах, с крашеным в два линялых цвета, тускло-желтый и тускло-зеленый, низким штакетником. Только в два этих? Только, подтверждает наш спутник. Почему? Потому что в любой момент тут может появиться «батька» Лукашенко. Прилететь на вертолете. Есть у белорусского президента такая манера – внезапно нагрянуть в любое место страны, где его сегодня никак не ждут. Вот и получается, что «батьку» каждый день ждут везде, от областных городов до самых глухих уголков. Ждут и – бдят. Ну, например, красят единообразно штакетины палисадников. За колером местные начальники следят строго, потому что президентский глаз еще строже, сразу подметит цветовой разнобой.

Странно, что на избы единообразие не распространяется. Но они и так на одно лицо. «Архитектура» одинакова, разве что отделка разная, какие-то дома покрашены, какие-то стоят серые, гармонируя с прочими деревянными дворовыми строениями – сараем, хлевом, банькой, смотрят на дорогу маленькими окошками. Чем не живая картина прошлого?.. А вот дорога, пронзающая деревеньки, иные в пять, не больше домов, – из настоящего. Гладкая, чистая, только что не вымытая с шампунем, со свеженькой разметкой… Думаю, со временем я разгадал тайну белорусских дорог. Они ведь достались стране от СССР, где были сделаны на совесть, ведь это стратегические дороги на запад, в Европу, должные, в случае необходимости, обеспечить продвижение войск и техники. И такое продвижение они вполне обеспечили бы. Их поддерживали в отличном состоянии. И теперь поддерживают – у союзного государства тоже есть оборонные потребности и задачи. Чему российские туристы, устремляющиеся на запад отнюдь не на танках, очень рады.

Корпуса санатория, куда мы стремились, вольно раскинулись посреди светлого и сухого соснового леса. Изначально здесь был профилакторий известного на весь Советский Союз комбината, а в летние месяцы еще и пионерский лагерь для детей работников. Лагерь, пусть и не под именем пионерского, остался, а профилакторий трансформировался в санаторий, для своих, комбинатских, относительно дешевый благодаря разным скидкам и доплатам, а для приезжих из России и самой Белоруссии – относительно недорогой. Брать с отдыхающих больше комбинатскому начальству было бы, наверно, совестно (для белорусов это слово все еще имеет смысл), потому что профилакторий, оборудованный когда-то в соответствии с последними рекомендациями рекреационной науки, обветшал, медицинское оборудование поизносилось и стало часто ломаться, мебель расшаталась, дорожки покрылись ямами, меню оскудело… Нет, до мерзости запустения еще не дошло, с подступающим обмороком боролись как могли. Маленькая бригада работяг, густо, невзирая на пионеров и пенсионеров, матерясь, с удовольствием перекуривая, в фирменном социалистическом темпе перекладывала тротуарную плитку. Подвозили новые одеяла. Где-то что-то подмазывали, подкрашивали…

Главное же, медицинские процедуры назначались и проводились, бассейн с минеральной водой работал по графику, хотя среди отдыхающих и ходили слухи, что у персонала перебои с зарплатой, которая и так – кот наплакал, поэтому основная забота санаторских – сады-огороды, смородина, кабачки да огурцы. У санаторских, как у крестьян, сейчас день год кормит, им не до старичков из Москвы или Питера. Пулей летят после смены в свои деревни. Поэтому-то по воскресеньям и нет процедур – и это в санатории!.. А тут еще праздники. За что платим?!

Большой праздник – День независимости Республики Беларусь, совпадающий с Днем освобождения столицы Советской Белоруссии Минска от немецко-фашистских оккупантов, выпал назавтра после приезда. Не знаю, успели ли стать для белорусов своими, народными, искренними торжества по поводу первого события, но вот в святости второго просто грешно сомневаться. Оккупация – это два с лишним года смертельно опасной, самоотверженной партизанской жизни в лесах, куда уходили целыми деревнями, это каждодневная кровавая, тяжкая работа войны, это армии погибших и угнанных в рабство, это сожженные села, разграбленная и загаженная безжалостными чужаками земля… Память о тех годах священна, но она не на поверхности, она в глубине, в сердце, потому что народ белорусский глубок, затаен, чужд публичных демонстраций, позы, экзальтации, и если говорит о страшном и героическом времени «до сих пор не остывшего грома», то – песней.

Белый аист летит, над белесым Полесьем летит.Белорусский мотив в песне вереска, в песне ракит.Все земля приняла – и заботу, и ласку, и пламя.Полыхал над землей небосвод, как багровое знамя.Молодость моя, Белоруссия,Песня партизан, сосны да туман,Песня партизан, алая заря,Молодость моя, Белоруссия…

Впрочем, как бы там ни было, в Минске двойной праздник 3 июля был отмечен с размахом, обставлен в советским стиле и организован по советским шаблонам, дополненным некоторыми новейшими элементами, до которых в СССР не додумались. Вполне гражданский человек Александр Григорьевич Лукашенко облачился то ли в маршальский, то ли в генеральский мундир – абсолютно чужую для него одежду. Фуражка, которая, кажется, была президенту велика, съехала на одно ухо. Чувствовалось, что Лукашенко на взводе – в его речи проскальзывали надрывные милитаристские нотки. Выглядело это так, будто президент связывает белорусскую независимость с военной силой, с готовностью белорусской армии дать отпор врагам, и поэтому выглядело весьма странно для главы маленькой миролюбивой страны со спокойным мирным населением, на которую никто не собирался нападать. Он словно что-то кому-то упорно доказывал, поставив перед собой цель любой ценой победить в вечном и бесконечном споре. В довершение всего президент опустился на колени и пополз к белорусскому знамени…

Успев отвыкнуть в России от подобных зрелищ, мы просидели перед экраном до полудня. Можно было просидеть и дольше – праздник перетекал из одной фазы в другую, от одного действа к другому, ветеранов сменяла молодежь, ученых – животноводы, рабочих – офицеры. В праздничный день в машину времени, подобно вчерашним поезду и «мерседесу» превратился телевизор, переносивший нас то в советское прошлое, которое в парадной белорусской реконструкции отнюдь не выглядело ностальгически прекрасным, то в неведомое будущее, тревожащее военной формой президента.

Автобус, неспешно перемещавший нас в отстоящий на десяток километров город, к машинам времени не относился. Он, со всеми своими немногочисленными пассажирами и заботливой кондукторшей, принадлежал настоящему – яркому июльскому дню, выгнавшему народонаселение в окрестные деревни, где созревали огурцы и кабачки, а черная смородина уже созрела. На маленьком рынке посреди жилого квартала типичной для шестой части суши архитектуры сухонькая старушка продавала спелые ягоды по 40 российских рублей за килограмм – совсем недорого по меркам Подмосковья.

Нагрузившись смородиной, а также всяческой мелочью (вешалками, крючками и прочим), драматически отсутствующей в санаторном «полулюксе», мы поспешили на автобус… и узнали, что в праздник дневные рейсы отменяются, ближайший только вечером.

Ну, что ж, я сделал то, что сделал бы в России: поднял руку и вышел на обочину. И простоял в такой позе минут десять. Машин с шашечками не было, все прочие и не думали останавливаться.

– Вряд ли кто поедет, – раздался сзади сочувственный голос.

Я оглянулся и увидел мужичка неприметной внешности.

– Но почему?!

– Боятся… Вам куда?.. До санатория?.. Садитесь на маршрутку, она за город выезжает, а там километров десять останется, невелико расстояние, парень подбросит.

Так и поступили. За десять лишних километров туда и за десять пустых обратно «парень» взял с нас порядочно – по своим представлениям, конечно.

Эта сумма была ничем иным, как платой за страх. Видимо, страх – неотъемлемый фон здешней жизни. В санатории горничные боятся даже прикасаться к чемоданам отдыхающих. Просят: «Вы, пожалуйста, переставьте вещи, а то мне надо пол помыть». «Да сами и подвиньте, как удобно», – говоришь и слышишь в ответ: «Нет-нет, нам не разрешают».

– Вы ведь недалеко от санатория живете? – спросишь у официантки.

– Да, наша деревня в трех километрах.

– И сад у вас есть?

– А как же!

– Ну, так, может, принесите смородины, малины огурцов? Чтоб нам в город не мотаться.