Собрание сочинений. Т. 1 - Саша Черный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ОКРАИНА ПЕТЕРБУРГА*
Время года неизвестно.Мгла клубится пеленой.С неба падает отвесноМелкий бисер водяной.
Фонари горят, как бельма,Липкий смрад навис кругом,За рубашку ветер-шельмаЛезет острым холодком.
Пьяный чуйка обнял нежноМокрый столб — и голосит.Бесконечно, безнадежноКислый дождик моросит…
Поливает стены, крыши,Землю, дрожки, лошадей.Из ночной пивной все лишеГраммофон хрипит, злодей.
«Па-ца-луем дай забвенье!»Прямо за сердце берет.На панели тоже пенье:Проститутку дворник бьет.
Брань и звуки заушений…И на них из всех дверейПобежали светотениЖадных к зрелищу зверей.
Смех, советы, прибаутки,Хлипкий плач, свистки и вой —Мчится к бедной проституткеПостовой городовой.
Увели… Темно и тихо.Лишь в ночной пивной вдалиГраммофон выводит лихо:«Муки сердца утоли!»
<1908>НА ОТКРЫТИИ ВЫСТАВКИ*
Дамы в шляпках кэк-уоках,Холодок публичных глаз,Лица в складках и отеках,Трэны, перья, ленты, газ.В незначительных намекахШтемпеля готовых фраз.
Кисло-сладкие мужчины,Знаменитости без лиц,Строят знающие мины,С видом слушающих птиц,Шевелюры клонят ницИ исследуют причины.
На стенах упорный труд —Вдохновенье и бездарность…Пусть же мудрый и верблюдСовершают строгий суд:Отрицанье, благодарностьИли звонкий словоблуд…
Умирающий больной.Фиолетовые свиньи.Стая галок над копной.Блюдо раков. Пьяный Ной.Бюст молочницы Аксиньи,И кобыла под сосной.
Вдохновенное Nocturno [18],Рядом рыжий пиджачок,Растопыренный над урной…Дама смотрит в кулачокИ рассеянным: «Недурно!»Налепляет ярлычок.
Да? Недурно? Что? — NocturnoИль яичница-пиджак?Генерал вздыхает бурноИ уводит даму. Так…А сосед глядит в кулакИ ругается цензурно…
<1908>В РЕДАКЦИИ ТОЛСТОГО ЖУРНАЛА*
Серьезных лиц густая волосатостьИ двухпудовые, свинцовые слова:«Позитивизм», «идейная предвзятость»,«Спецификация», «реальные права»…
Жестикулируя, бурля и споря,Киты редакции не видят двух персон:Поэт принес — «Ночную песню моря»,А беллетрист — «Последний детский сон».
Поэт присел на самый кончик стулаИ кверх ногами развернул журнал,А беллетрист покорно и сутулоУ подоконника на чьи-то ноги стал.
Обносят чай… Поэт взял два стакана,А беллетрист не взял ни одного.В волнах серьезного табачного туманаОни уже не ищут ничего.
Вдруг беллетрист, как леопард, в поэтаМетнул глаза: «Прозаик или нет?»Поэт и сам давно искал ответа:«Судя по галстуку, похоже, что поэт…»
Подходит некто в сером, — но по моде,И говорит поэту: «Плач земли?..»«Нет, я вам дал три „Песни о восходе“».И некто отвечает: «Не пошли!»
Поэт поник. Поэт исполнен горя:Он думал из «Восходов» сшить штаны!«Вот здесь еще „Ночная песня моря“,А здесь — „Дыханье северной весны“».
«Не надо, — отвечает некто в сером.—У нас лежит сто весен и морей».Душа поэта затянулась флером,И розы превратились в сельдерей.
«Вам что?» И беллетрист скороговоркой:«Я год назад прислал „Ее любовь“».Ответили, пошаривши в конторке:«Затеряна. Перепишите вновь».
«А вот, не надо ль? — Беллетрист запнулся,—Здесь… семь листов — „Последний детский сон“».Но некто в сером круто обернулся —В соседней комнате залаял телефон.
Чрез полчаса, придя от телефона,Он, разумеется, беднягу не узналИ, проходя, лишь буркнул раздраженно:«Не принято! Ведь я уже сказал…»
На улице сморкался дождь слюнявый.Смеркалось… Ветер. Тусклый, дальний гул.Поэт с «Ночною песней» взял направо.А беллетрист налево повернул.
Счастливый случай скуп и черств, как Плюшкин.Два жемчуга — опять на мостовой…Ах, может быть, поэт был новый Пушкин,А беллетрист был новый Лев Толстой?!
Бей, ветер, их в лицо, дуй за сорочку —Надуй им жабу, тиф и дифтерит!Пускай не продают души в рассрочку,Пускай душа их без штанов парит…
<1909>ПАСХАЛЬНЫЙ ПЕРЕЗВОН*
Пан-пьян! Красные яички.Пьян-пан! Красные носы.Били-бьют! Радостные личики.Бьют-били! Груды колбасы.
Дал-дам! Праздничные взятки.Дам-дал! И этим, и тем.Пили-ели! Визиты в перчатках.Ели-пили! Водка и крем.
Пан-пьян! Наливки и студни.Пьян-пан! Боль в животе.Били-бьют! И снова будни.Бьют-били! Конец мечте.
<1909>НА ПЕТЕРБУРГСКОЙ ДАЧЕ*
Промокло небо и земля,Душа и тело отсырели.С утра до вечера скуля,Циничный ветер лезет в щели. Дрожу, как мокрая овца… И нет конца, и нет конца!
Не ем прекрасных огурцов,С тоской смотрю на землянику:Вдруг отойти в страну отцовВ холерных корчах — слишком дико… Сам Мережковский учит нас, Что смерть страшна, как папуас.
В объятьях шерстяных носковСмотрю, как дождь плюет на стекла.Ах, жив бездарнейший Гучков,Но нет великого Патрокла! И в довершение беды Гучков не пьет сырой воды.
Ручьи сбегают со стволов.Городовой одел накидку.Гурьба учащихся ословБежит за горничною Лидкой. Собачья свадьба… Чахлый гром. И два спасенья: бром и ром.
На потолке в сырой тениУснули мухи. Сатанею…Какой восторг в такие дниУзнать, что шаху дали в шею! И только к вечеру поймешь, Что твой восторг — святая ложь…
Горит свеча. Для счета днейСрываю листик календарный —Строфа из Бальмонта. Под ней:«Борщок, шнель-клопс и мусс янтарный». Дрожу, как мокрая овца… И нет конца, и нет конца!
<1909>НОЧНАЯ ПЕСНЯ ПЬЯНИЦЫ*
Темно…Фонарь куда-то к черту убежал! ВиноКачает толстый мой фрегат, как в шквал… ВпотьмахЗа телеграфный столб держусь рукой. Но, ах!Нет вовсе сладу с правою ногой — ОнаВокруг меня танцует — вот и вот… СтенаВсе время лезет прямо на живот. Свинья!!Меня назвать свиньею? Ах, злодей! Меня,Который благородней всех людей?! Убью!А впрочем, милый малый, Бог с тобой — Я пью,Но так уж предназначено судьбой. Ослаб…Дрожат мои колени — не могу! Как раб,Лежу на мостовой и ни гу-гу… Реву…Мне нынче сорок лет — я нищ и глуп. В травуЗаройте заспиртованный мой труп. В ладьеУже к чертям повез меня Харон… Adieu![19]Я сплю, я сплю, я сплю со всех сторон…
<1909>ГОРОДСКАЯ СКАЗКА*
