Английский флаг - Имре Кертес

— Вот-вот! Именно поэтому, именно из-за вашей супруги! — ухватился за эти слова Германн. — Но так же невозможно беседовать… Сядьте же вы наконец!

Он почти подтащил гостя к креслу; они сели. Германн взял ежедневник в кожаном переплете и стал листать его.

— Так-так, посмотрим… Стало быть, завтра… Хм… Завтра, собственно, я назначен с докладом к директору… — начал он; гость сделал нетерпеливое движение, явно собираясь встать; Германну пришлось говорить быстрее, почти скороговоркой: — Впрочем, если утром, пораньше, позвонить… С директором мы, знаете, в довольно хороших отношениях… В общем, если желаете, я с удовольствием отвезу вас туда на машине.

Гость, на сей раз удобно развалившись в кресле и даже положив ногу на ногу, улыбнулся.

— Ловко, Германн, очень ловко, — покивал он, глядя на хозяина. — «Если желаете», стало быть… Хм, сказал бы я, как только что сказали вы. Ну так вот, Германн: прямой вопрос требует прямого же ответа — нет, я этого не желаю.

— Это значит, — поднял на него взгляд Германн, — вы отказываетесь от моего предложения?

— А вот этого я не говорил, — покачал головой гость. — Возможно, я соглашусь, чтобы вы меня отвезли; возможно, смирюсь с этой мыслью, поскольку предложение ваше уже несколько минут остается без ответа… С вашего разрешения, должен признаться: я почти чувствовал, как предложение это созревает в вас, пока вы любезно помогали мне искать зонтик; да, логика нашего разговора вела именно к такому итогу — и закономерно пришла к нему, и тут, что отрицать, чуточку виноват и я сам. Теперь что касается пожеланий: с моей стороны, уверяю вас, и речи быть ни о чем подобном не может, а с вашей, как я могу предположить, тем более, — во всяком случае, если учесть, сколько случаев вы до сих пор упустили… Нет, нет, не оправдывайтесь, ведь я вас не упрекаю ни в чем. Все это я считаю необходимым упомянуть исключительно ради полноты картины… чтобы, так сказать, протоптать прямую тропу в джунглях пожеланий, а еще — чтобы мое дело и ваше как-нибудь, не дай Бог, не перемешались друг с другом. Дело в том, что не только вы, я тоже ценю свою независимость.

Германн выглядел смущенным.

— М-м-м… Тогда, — спросил он, — что же вы, в конце концов, решили?

Гость насмешливо склонил голову набок:

— Вам не кажется, что вы запутались в каких-то странных противоречиях, Германн? Вначале заявляете о своей независимости, потом готовы выполнить мое пожелание, а теперь уже — и подчиниться моему решению… Чего вы, собственно, от меня ждете? Приказа? Или может, хотите, чтобы я отпустил вас с миром?.. Полно, Германн, к чему нам играть в прятки, говорить обиняками?! Разве достойное это занятие для взрослых людей! Можно подумать, вы не понимаете, что вам в любом случае нужно ехать… Или в самом деле не понимаете?

Германн опустил голову; некоторое время стояла тишина.

— Да нет, понимаю, — ответил он наконец, и в поднятом его взгляде, в фарфорово поблескивающих глазах, устремленных на гостя, тот впервые увидел некое новое, незнакомое, немного еще боязливое, но уже откровенно враждебное выражение. И, словно это не только не огорчало его, но, напротив, было ему очень даже по душе, — он, глядя на Германна, рассмеялся; рассмеялся уже по-другому, чем до сих пор, мягче, почти с симпатией.

— Меня, — сказал он, — вы ни в чем не можете упрекнуть. Широко понимаемое чувство долга — это, видите ли, ловушка, которую вы сами себе и поставили; я разве что подтолкнул вас чуть-чуть, чтобы вы точно попали в нее.

— Вы меня Бог знает в чем подозреваете, — пробормотал Германн. — А ведь я не дал вам никаких оснований…

Такая уж у него миссия, оправдывался гость; он не может не быть подозрительным к людям; но при этом, естественно, у него одна цель: развеять всяческие недоразумения, а обидеть хозяина совсем не входило в его планы.

— Ну хорошо, — сказал он затем, — пусть так и будет, я окажу вам эту маленькую любезность: можете меня отвезти. Нет-нет, не надо благодарить… или вы другое что-то хотели сказать? Ничего? Ну что ж, ладно и так. Наверное, нет нужды предупреждать вас, что завтрашний день, скорее всего, будет нелегким. В ходе расследования мне придется показать вам кое-какие вещи… без этого не обойтись. Ну, и запах… Вонь там стоит просто жуткая, надеюсь, мы ее почувствуем. На всякий случай советую вам не завтракать.

Они условились, что завтра, в девять утра, Германн заедет за ними к гостиницу. Я правильно понял, спросил Германн, ваша супруга тоже составит нам компанию? Да, сухо ответил гость; и на лице Германна, утратившем вдруг деловую собранность (на нем даже проявились складки усталости), как будто растаявшем в душном тепле комнаты, в лучах яркой люстры, — скользнула, словно вызванная этим известием, беглая тень облегчения, похожая на луч какой-то блеснувшей надежды; гостю было неприятно увидеть это. Но разговаривать больше не было возможности: в комнату вернулись дамы. Жена Германна, крупная, белокурая, с пышной грудью, на белых полушариях которой, в вырезе платья, жемчужно поблескивали капельки пота, держала на руках ребенка; видимо, она вынула его из кроватки, чтобы успокоить: только что он издавал совершенно душераздирающий плач, — а вместе с тем, возможно, подчиняясь неосознанной потребности, свойственной некоторым женщинам, не позволять окружающим надолго забывать за делами вечный образ матери и дитяти и тем самым напоминая мужчинам об их сладостном долге; само дитя выглядело не столь торжественным — скорее сонным и рассеянным; вскоре оно было отправлено обратно в кроватку, гости откланялись (зонтик в конце концов обнаружился на месте, в передней); великодушное предложение Германна отвезти их домой на машине они отвергли, сказав, что с удовольствием пройдутся пешком.

В небе за эти часы произошли изменения: супругов встретила чистая летняя ночь с брезжащими неяркими звездами; погода завтра обещала быть прекрасной. Во время короткой прогулки до отеля посланец посвятил жену в план завтрашней поездки; несколько слов он сказал и о городе, куда они попадут: это столица старинного герцогства, с огромным количеством достопримечательностей; нехорошо, если они не включат их в программу, подытожил он свой рассказ. Женщина — он ощутил это по локтю, прижатому к его боку, — слегка вздрогнула; в глазах ее — привычном и таком родном зеркале — появился невысказанный вопрос; посланец отвернулся.

— Ты не достопримечательности осматривать туда едешь, — сказала она.

— Нет, — ответил он. — У меня будут кое-какие дела в окрестностях.

— И конференция, и отпуск, и вся поездка — для тебя это был только повод, чтобы туда попасть.

— Может быть, — сознался муж. — Когда-нибудь я все равно должен сделать эту работу, — добавил он, и голос его прозвучал резче, чем ему бы хотелось.

— Ты говоришь: работа… Но речь о другом, — сказала жена.

— Полно, — запротестовал он. — Что ты имеешь в виду?

— Не знаю… Но мне страшно, — ответила она. Муж поспешил ее успокоить: никаких причин для переживаний нет, дело это совсем не опасное, много времени не займет и совсем не помешает экскурсии. Жена ничего не ответила; хотел бы я знать, что именно ей известно, размышлял он.

— Когда мы поедем к морю? — спросила она спустя некоторое время.

— Через три дня, — ответил он. Да, жена — упорный и весьма опасный противник: у нее огромная власть, и она, по всей вероятности, не упустит случая ею воспользоваться, чтобы смягчить то, что должно ныть и саднить, а следовательно, оставаться живым; в этом смысле коварный Германн, конечно же, ухитрился-таки заглянуть в его карты. Посланец не боялся борьбы; но то, что он вынужден будет сопротивляться жене и оба они неизбежно должны будут хитрить, притворяться, хотя и не ослабляло его решимости, тем не менее в эту минуту наполнило его душу некой. не имеющей названия грустью… Они услышали приглушенную портьерами музыку, увидели ярко освещенный подъезд: это был их отель.

ПОВОРОТНЫЙ МОМЕНТ.

ПЕРВЫЕ СЛЕДЫ.

ДИАЛОГ НА ПЛОЩАДИ

На следующий день посланец с женой еще сидели за обильным завтраком в ресторане отеля, когда официант в белом пиджаке, проворно скользнув к их столику, сообщил, что господина просят к телефону.

— Я сейчас, — сказал посланец жене, кладя на тарелку вилку и нож.

Он пересек зал — телефон находился в вестибюле — и шагнул прямо в кабинку, на которую ему широким жестом указал дежурный портье.

— Алло, это Германн? — произнес он, беря трубку.

— Д-да, — прозвучал удивленный голос на другом конце провода. — Как вы узнали?

— Что узнал?

— Что это я…

— Я уже ждал вашего звонка, — ответил посланец. — Собственно говоря, вам бы следовало позвонить раньше.

— Но… ведь… — все не мог прийти в себя ошеломленный Германн. — С чего вы взяли, что я вам буду звонить? Мы об этом не договаривались.