Псковская Аркадия. Сборник рассказов - Алексей Вячеславович Баданов

Около машины нас ждала Пеппи – дочка продавца Людмилы Оля

– Я с вами поеду.

– А мама в курсе? – спросил я на всякий случай.

Оля открыла дверь, подняла пассажирское сидение, протиснулась назад и уже оттуда ответила:

– В курсе.

Первые полчаса ехали по приличной дороге, пробитой Федькой до его делянки. Дальше пошло хуже. Дорога исчезла, то есть превратилась во вполне угадываемую, но всё же пешеходную тропинку, петляющую вокруг деревьев. Подминая кусты и ломая небольшие деревья «Нива» уверенно ползла вперёд на первой пониженной, переваливаясь огромными колёсами по неровностям почвы.

Иногда я выходил осмотреться и погружался в волну звуков утреннего весеннего леса. Листочки только начинали появляться, изумрудная зелёная трава проглядывала островками сквозь пожухлую прошлогоднюю и всё вокруг было такое живое и радостное, что хотелось закричать что-то или спеть.

В одном месте дорогу преграждала огромная, почти полуметрового диаметра осина, объехать которую не представлялось возможным. Я открыл багажник, достал бензопилу и дёрнул несколько раз за шнурок кик-стартера, как мне показывал вчера Федька. Пила не заводилась. Я уже начал немного паниковать, представляя, что придётся сейчас возвращаться обратно, обращаться за помощью и принимать её под снисходительные замечания деревенских жителей, как почувствовал, что меня легонько отодвигают в сторону. Оля, выбравшись из салона через открытую дверь багажника, подошла сзади.

– Дядь Андрей, Вы воздушную заслонку не перекрыли, она так на холодную не заводится, – затем выдвинула забытый мною рычажок в положение «закрыто», наступила кроссовком на корпус стоящей на пеньке пилы и легко дёрнула за шнурок. Пила тотчас послушно завелась, затарахтела, позвякивая на холостых оборотах и обдала нас запахом бензина и выхлопных газов, изгнавшим из леса атмосферу сказочности.

Я перепилил упавший ствол в двух местах и передвинул его ломом в сторону, освободив место для проезда автомобиля. Когда я вернулся за руль Анна Никандровна рассказывала Оле о своём детстве. Речь её была правильной, немного даже литературной.

–… ну в войну то уже коней не было. Пахали на коровах. Боронили на себе. Нас пятеро было, я самая младшая. У меня было четыре старших брата. Нам хорошо жилось. Работать любили все. У нас до войны было две коровы – Ночка и Зорька. Молока давали – по подойнице за раз, а это десять литров. При том, что хлебом коров не кормили. Никому и в голову такое прийти не могло. И комбикорма никакого не было. Сена накашивали вдоволь, хотя всё нелегально. Колхоз запрещал для себя косить, такие законы были…Но родители и братья косили – вечером, ночью после работы. Лужайки обкашивали в лесу, заливные луга у озера, куда подводой не въехать… Дружные были, работящие. А уж как меня любили…баловали…

– Баб Ань, а как сушили?

– Что?

– Ну как сушили сено? Если ночью косили для себя, днём в колхозе работали. Сено то само не высохнет.

– А на вешалах, дочка. На вешалах сушили. Папа ставил за домом вешала – это как…каркасы такие из жердей. Скощенное сено на веревке охапками приносили и развешивали. Оно и сохло.

– Уу, понятно…

– Отца-то забрали ещё на финскую. Потом он дослуживал уже. Написал, что в июне отпустят. Мы его очень ждали, особенно мама. Они с папой очень любили друг друга и жили дружно. Я не одного бранного слова дома не помню. Вообще никто из родителей голос не повышал, ладом всё шло. И братья тоже все сильные, спокойные. Старший – Николай – 26-го года рождения, потом Пётр – 27-го, Фёдор – 29-го, Алексей— 32-го. Они и по хозяйству всё умели и по плотницкому, и по столярному. Всё могли. Папа то был на деревне первый столяр и плотник. У него весь инструмент был свой. Он в колхозе за трудодни делал сани и телеги…

– Баб Ань, а за трудодни это как?

– Это была такая система оплаты труда. Платили зерном или крупой, или картошкой. По нормативам. Например, один трудодень – десятину пуда ржи. Или восьмушка картошкой. А пуд – 16 килограмм.

– А деньги?

– Что деньги?

– Ну деньги, зарплату в колхозе сколько платили тогда?

– А нисколько, дочка. Деньги после войны стали платить, да и то не скоро. Уже после Сталина.

– А в магазин как ходить?

– Да не было дочка магазинов в деревне. И ходить не куда. Всё сами делали. Ткали, шили. Мама шить хорошо умела. Ну по осени на клюкву ходили, как вы сейчас. Папа возил клюкву на базар, продавал. Ну ещё папа по-столярному мог: стол сделать или стул, или шкаф даже. Ему за это платили кто чем. В основном продуктами, иногда вещами, но деньгами редко. Не было денег у людей. Но нам всего хватало. И сыты были и обуты -одеты…

– А папа вернулся, баб Ань?

– Нет, дочка, папа не вернулся. Его с финской погнали на Отечественную. Он даже до фронта не доехал. Под Смоленском их эшелон разбомбили, и он погиб. Только мы тогда не знали об этом. Это я после войны всё разузнала, когда стала паспорт выправлять. А мама всё говорила нам: «Вот Никуша придёт с войны и заживём».

Мы почти сразу под оккупацию попали. И сначала неплохо жили. Колхоз разогнали, косить и сажать стало можно где хочешь. Деревня у нас и тогда уже была глухая, так постоянно немцев у нас не было. Проведать заезжали, документы проверить, порядок свой показать. Корову забрали у нас одну, сказали на военные нужды. А вторую оставили. И эту то не совсем забрали, а как бы попользоваться. Расписку написали, обещали после войны вернуть. Заплатили 10 марок. Но это очень мало было, не купить ничего.

Мы ехали по тропинке уже часа полтора. Несколько раз за это время мне пришлось задействовать свой инструментарий, обрубая мешающие проезду сучки, перепиливая и откатывая в сторону стволы упавших деревьев и периодически вытаскивая из топких мест застрявший автомобиль электрической лебёдкой, укреплённой на силовом бампере.

Каждый раз, возвращаясь в салон после гераклического подвига, позволявшего нам двигаться дальше, я заставал своих спутниц оживлённо беседовавшими и узнавал всё новые и новые фрагменты истории жизни Анны Никандровны.

… а что дом? Дома я другого не хотела. Так и промыкалась всю жизнь по углам, пока в 85 году эту квартиру не дали, где я сейчас живу. А так у тётки Клавдии – угол, в общежитии – комната на шестерых. Как сюда вернулась, с 57-го по 70й в прямо в школе и жила. Комнату дали. Да и хорошо было – проснулась и на работе. Потом, в 70м школу старую, деревянную сломали и поставили кирпичную, новую, побольше. Только в ней места мне не хватило уже. Сказали нельзя. Не предусмотрено нормативами…Меня