Псковская Аркадия. Сборник рассказов - Алексей Вячеславович Баданов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот и тогда, в третий день праздника, Боренька сидел в уютном кресле-качалке перед открытой топкой печки – «голландки» в своём доме, на краю большого псковского села.
Он находился одновременно в трёх измерениях. Во-первых, глядя на пламя, он воображал, что он лорд, а это камин (ну примерно, как в гостиной Холмса-Ливанова).
Во-вторых, из метровых колонок акустической системы АС 90, подключённых к виниловому проигрывателю, голос Дэвида Боуи уносил его в космос, где он был уже Майором Томом, покидающим свою capsule, зная, что не вернётся обратно.
И, в-третьих, в руках у него был «Древний Патерик или Жизнеописания, изречения и изрядные случаи из жизни святых и достославных отцов». И в этом измерении он пребывал уже многие десятилетия в Нитрийской пустыне, «не зря лица человеча».
Время было уже по деревенским меркам позднее, около 10 вечера и Боренька собрался было закрыть дверь на тяжёлый кованый крюк – гостей не предполагалось. Он уже встал, как вдруг в кухню, являвшуюся одновременно прихожей, кто-то вошел. Пахнуло морозом и перегаром, позвали Вальку.
–Здесь нет никакого Вальки! – отвечал возмущённый Боренька.
– А это Камышино? – спросил его стоявший в дверях мелкий мужичонка. Он был одет в солдатскую шинель до пят, перевязанную вместо ремня шпагатом и грязную бейсболку с буквами NY на лбу. Из-под пол шинели выглядывали красные сапоги – «дутики» из 80х.
– Нет, это Поддубье. До Камышино ещё километров пять.
– У, ёп…– ответил Валькин друг, одним движением достав из карманов шинели бутылку водки и гранёный стакан. – На вот, выпей, гуляю я, свободимши.
Он зубами вынул из бутылки скрученный кусок газеты, игравший роль пробки и плеснув две трети стакана протянул Бореньке.
Случилось непоправимое.
Рефлекторно, ещё до того, как подумал, что он делает, Боренька влил содержимое стакана в себя.
Майор Том отправился в открытый космос без скафандра.
Зная, что его будут искать, Боренька отправился в Magic and mystery tour. Волшебным и таинственным путешествием он называл двух-трёх недельный загул по алкогольным «малинам» города Пскова, где вычислить его было почти невозможно.
Так было и в этот раз. Предпринятая отцом настоятелем спасательная экспедиция результатов не дала, оставалось дожидаться возвращения блудного сына, чтобы заклать тельца упитанного.
Возвращение случилось на девятый день. Праздник Богоявления Господня был отслужен, Иордан в проруби на речке Петелке, обтекавшей село с трёх сторон, освящён и желающие даже окунулись в него, несмотря на двадцатиградусный мороз. Мы сидели в просторной трапезной и вкушали чаю с пряниками за неторопливой беседой, когда в окно, как раз напротив кресла отца-настоятеля аккуратно постучали. За окном был чёрно-синий вечер и стучавшего было не видно, но то ли интуитивно, то ли по характеру стука, некоторые из присутствующих поняли кто стучит и переглянулись. Настоятель, отец Евгений, отставной десантник псковской дивизии, человек суровый, но добрый, повернулся к окну и спросил:
– Аминь?
– Достойное приемлю по грехом наю! – ответили из темноты недовольным запинающимся голосом.
– Так заходи, Боренька, не мёрзни, – сказал отец Евгений окну.
– Согреших, бо Господи. Согреших на небо и пред тобою. Несть достоин рещися регентом твоим…– проскулило окно уже жалобно
– Сыны царствия извергахуся во тьму внешнюю. Ту будет плач и скрежет зубов…– промолвил отец Евгений с сожалением
– Выйди ко мне отче, занеже весь пуст и пался есть…
Отец Евгений с шумом отодвинул кресло и пошёл «во тьму внешнюю» на переговоры.
Последние были непродолжительны и протекали в привычном обоим сторонам русле. Внутри было слышно, как Боренька громко всхлипывал, а отец Евгений повторял: «Ну, ну, ну… ну, ну, ну».
Наконец Боренька был введён в трапезную «под белы ручки». Вид его был ужасен и комичен одновременно. Одет он был в огромного размера овчинный тулуп мехом внутрь, сшитый накладными чёрными стежками из почти необработанных шкур. Тулуп он надел на голое тело, запахнул его как халат и подпоясался электрическим проводом с вилкой на конце. На ногах были обуты сильно изношенные валенки. Из правого торчал большой палец ноги, а из левого голая пятка. На голове – шерстяная шапка «петушок» коричневого цвета с зелёным кленовым листом и словом CANADA. И лицо – о, Господи! Что это было за лицо! Лик его был иконописен и обезображен кровоподтёками и синяками под глазами и на скулах. В щёточку усов под носом вмёрзли кровавые сопли. Длинная узкая борода свалялась и приобрела паклеобразный вид. Взгляд глубоко посаженных глаз пронизывал вечность. Боренька был природно худ, но сейчас мог играть в кино жертву Освенцима.
Войдя, он тотчас пал на колени и истово поклонился большой тарелке с пряниками, стоявшей на столе, после чего повернулся к иконам и медленно наложил на себя крест дрожащей правой рукой, поддерживая её левой. Отец Евгений погладил Бореньку по съехавшему на бок «петушку» и велел запрягать лошадь.
– Омывать будем, – добавил он.
И вот, в сказочный крещенский вечер в церковном дворе собрались четверо: отец настоятель, покормленный и умытый Боренька с парой промилле в крови, ваш покорный слуга и старый конь Орлик, впряжённый в дровни, немного загруженные сеном для тепла и подкорма. Звёзды в глубоком чёрно-синем небе сверкали как бриллианты или софиты далёкой надмирной сцены. Мороз был хорошо за двадцать.
Собравшись ехать, Боренька прилёг на сено и был укрыт заботливой рукой отца Евгения ватным стёганным одеялом, отчего сразу стал похож на боярыню Морозову с известной картины художника Сурикова. Мы уселись по краям. Орлик тотчас тронулся повёз нас в направлении Иордани никем не понукаемый и не управляемый.
– Отче, а откуда он знает куда ехать? – спросил я, увидев, что вожжи намотаны на оглоблю.
– Старый конь. Мне иногда кажется, он больше нас знает, – философски отвечал отец Евгений.
Ехать надо было минут десять и стремительно трезвеющий Боренька для храбрости решил петь. Вообще он был музыкально одаренным и имел неплохой тенор широкого диапазона, но сегодня у него получалось не очень. Начал он с откорректированной сообразно требованиям церковного благочестия «Песни про подмогу», которую отец Евгений, прошедший «горячие точки», тоже любил. «А подмога не пришла, подкрепления не прислали…» – начал он глухим дрожащим голосом из-под одеяла. Орлик повёл ушами, скептически оглянулся и фыркнул. «Вот такие брат дела, нас с тобою…обманули». Полозья скрипели, дровни неспешно переваливались по неровной дороге. Вдали светились деревенские огоньки. Подтянулся морозным баритоном отец Евгений: «Пушка сдохла, всё, конец, больше нечем отбиваться, так закурим, брат боец, нам от смерти не…смотаться, а подмога не пришла-а-а....»
Показался берег реки, выехали на лёд. Впереди чёрным на белом снегу зияла крестообразно выпиленная полынья. Пока мы с отцом Евгением работали кайлом и лопатой, освобождая её от намёрзшего за день льда, Боренька в санках подвывал: «Planet
