Не переходи дорогу волку: когда в твоем доме живет чудовище - Лиза Николидакис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Через несколько недель после поездки на пляж отец снова вошел ко мне в спальню, и мое тело напряглось. Он сел на дальний угол кровати и очень долго молчал, единственным звуком оставался стук моего пульса в ушах. У меня перехватило дыхание, и я почувствовала, как задрожала кровать. В ту ночь он не тронул меня. Вместо этого он плакал.
– Прости, что я сделал тебе больно, – говорил он в слезах. – Я не хотел этого. Совсем не хотел. Ты должна мне поверить.
– Я тебе верю, – тихо сказала я.
– Мне нужно, чтобы ты меня простила. Пообещай, что прощаешь меня, – он вдохнул и при этом издал шипящий звук из-за соплей в носу.
Его теплая рука обхватила мою лодыжку, и беззвучные слезы потекли из моих глаз к нему в уши.
– Я обещаю тебе: больше никогда, – сказал он.
В его голосе было столько искренности, столько абсолютного раскаяния, что я сказала:
– Я прощаю тебя.
И в темноте мы обнялись и разрыдались друг у друга на плече.
Я помню около дюжины таких извинений за те годы, каждое из них происходило в слезах и очень сумбурно, его голова была низко опущена и склонялась все ниже, пока я не давала свое прощение. Я всегда прощала, отчасти потому, что это позволяло ему убраться из моей комнаты, но главным образом потому, что я верила ему. Видеть горе так близко, изучать его и вычислять его правдивость – все это наполняло меня стыдом, как будто, лежа рядом с этим его стыдом, я выпускала в воздух его заразу. Возможно, так было потому, что я присутствовала при тех самых действиях, которые и вызывали у отца раскаяние и позволяли такому чудовищному опустошению подняться и выйти наружу из него. Я не знаю, в чем тут дело. Но точно знаю, что, когда он просил прощения, я ему верила. Я должна была. Без надежды на то, что он прекратит, без веры в то, что он способен контролировать себя, у меня не оставалось причин жить.
* * *
Я знаю, что некоторые считают семейные встречи радостным событием – это барбекю или выходные, полные солнца, выпивки и воспоминаний о старых добрых деньках, но я все еще чувствую себя неуютно в комнате со своей семьей, и тяжелый груз всего того, о чем они не знают, висит на мне, словно болотный камуфляж.
За год или около того до поездки на пляж семья моей матери собралась на курорте в Вирджинии, и вновь отец выпустил наружу свою скверну за ночь до того, как исполнить роль хорошего парня. На следующий день, на заднем сиденье машины, я прижалась лбом к прохладному окну, а пейзаж за ним менялся от дубов и сосен к канадским багрянникам и кизиловым деревьям. Я не спала полтора дня. Мне было десять лет.
Курорт представлял собой отель с темными панелями и был похож на лыжный домик летом – новое пространство для изучения, где так много мест, где можно спрятаться. Я быстро нашла лошадей, к этим животным я до сих пор обращаюсь, когда испытываю сильный стресс, и, хотя я слишком боялась ехать верхом, я подошла достаточно близко, чтобы поцеловать их мохнатые морды. Родственники прилетели туда со всех концов мира – из Венесуэлы, Германии, с Западного побережья, – и на этой вечеринке серебряные подносы всегда ломились от предсказуемой еды: там были квадратики мраморного сыра на крекерах «Ритц»; колбасные рулетики, разложенные веером; креветки, обнимавшие лужицы своего специального соуса. Там не было ни тарамасалаты, ни долмадес, ни тем более какого-нибудь животного целиком с мордой, которое вращалось на вертеле. Эти мерзкие взрослые каким-то образом были и моей семьей: рыжие и веснушчатые, люди с аллергией на полуденное солнце. Я не понимала, как могу вписаться в их компанию.
Кристи, сестра моей матери, долгое время была организатором в семье, и она придумывала развлечения, которые, как я полагаю, были призваны не дать всем напиться до невменяемости, а может быть, они проводились потому, что забавнее наблюдать за тем, как люди проверяют свою ловкость рук, в то время как запивают один коктейль другим. Сначала там была семейная игра «Двойное желание». Да, прямо как в шоу на канале «Никелодион» в восьмидесятых.
Мы собрались на широком и выжженном поле под июльским солнцем, а Кристи объясняла правила каждого этапа. Однако меньше всего мне хотелось играть со своим отцом. С тем же успехом нас можно было связать вместе для бега на трех ногах – такого конкурса там, к счастью, не было – и он побежал бы со всего маху, а мое детское тельце волочилось бы за ним по ухабам. У меня прекрасно получалось исчезать, оставаясь где-то на заднем плане, но «Двойное желание» – это было уже слишком. Все пристально следили за моим фальшивым весельем, а отец подбадривал меня, в такие моменты моя отчужденность становилась глубочайшей.
Когда игра прекратилась, мой отец все еще был заряжен адреналином.
– Наперегонки? – спросил он, но меня было не провести.
Я видела, как он бегает, и его скорость была просто нечеловеческой. Он рассказывал нам о том, как бегал на Крите быстрее мотоцикла. Я что, дурочка?
– Ни за что, – сказала я. – Ты же победишь.
– Откуда ты знаешь? Ну, давай! – он улыбнулся.
Я окинула поле взглядом.
– Куда?
– До забора, – он был на расстоянии бейсбольного поля от нас. Лучше просто подчиниться. Я кивнула.
– На старт… внимание… – сказал он, и, прежде чем сказать «марш», он уже сорвался с места.
Я бежала за ним, за этим хитрецом, и он убежал уже так далеко вперед, что развернулся и бежал задом.
– Давай! – говорил он. – Ты можешь быстрее!
Поднажав, я немного оторвалась и вышла вперед, но он почти сразу же вновь опередил меня. Мы так и менялись, как будто не уступали друг другу. Он позволил мне первой коснуться забора. Уступил. Мы рухнули на свежескошенный газон.
– А ты молодец! – сказал он и улыбнулся, а я улыбнулась в ответ, и со стороны, наверное, казалось, что это чудесный момент.
Но пока я ухмылялась, мои мышцы сжались. На чей-то взгляд это выглядело как забава, но я знала правду: все это было частью его
