Не переходи дорогу волку: когда в твоем доме живет чудовище - Лиза Николидакис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В течение шестого и последнего года обучения в греческой школе наши основные задачи были предельно ясны и сводились к двум: 1) рассказать всем, какая великая страна Греция, и 2) станцевать на агоре, ежегодном осеннем фестивале. В «Британнике для подростков» сказано:
Во всех европейских странах есть множество разновидностей народных танцев… Народные танцы зародились в крестьянской среде, изначально их практиковали на улицах или в амбарах с грубым полом, эти танцы редко бывают плавными. Они чаще всего связаны с прыжками, топаньем и другими энергичными движениями.
Можете быть уверены, никакой плавности движений у нас там не было.
За годы занятий танцами с матерью я быстро освоила хореографию, но в Штатах мы перешли на ритмические рисунки со счетом по восемь тактов. Греки считают музыку по двенадцать тактов. Эта разница может показаться незначительной, но меня она сбивала с толку. Один круг танца мог выглядеть так: шаг вправо, шаг влево, шаг вправо, шаг влево, шаг вправо, шаг влево, шаг вправо, шаг влево, шаг вправо, шаг влево, шаг влево, шаг вправо, прыжок, прыжок, шаг влево, шаг вправо, шаг влево, шаг вправо, шаг влево, шаг вправо, снова прыжок. Если это предложение кажется вам бессмысленным, то я вас уверяю, мне тоже, но эти движения, казалось, были прописаны в ДНК других детей, как будто они в этом танце покидали утробу матери.
В классе мы провели час, изучая, как спрягать важные глаголы – есть, молиться, завоевывать, – а затем перешли в большой банкетный зал, чтобы потренироваться. Стоя в огромном кругу, я держала за влажные руки двух Джорджей и переступала с ноги на ногу под песню, которую пели мои одноклассники. Я беззвучно повторяла выдуманные слова, но внутри меня огнем горели две истины: я была чересчур гречанкой для американской школы и слишком американкой для греческой. Как ребенок иммигранта, я вечно балансировала на грани между Старым и Новым Светом и нетвердо стояла одной ногой на каждой из этих территорий. По крайней мере, моих греческих одноклассников восхищали помпоны, которые я принесла с собой. А, эти? Я только что с тренировки. Легкая ложь, чтобы набрать популярности.
На празднике агоры воздух был наполнен ароматами козлятины и меда, а мой класс ждал в коридоре своего музыкального отрывка. Мы были выпускным классом – лучшими танцорами, которых только могла воспитать греческая община Нью-Джерси, – и с первым ударом смычка по лире мы выпрыгнули в центр зала с твердым полом. Толпа ликовала и хлопала, пока мы выписывали круги, топали и составляли разные фигуры из танцующих, чтобы подчеркнуть прыжковые способности разных мальчиков. Когда мы кружились, сцепив руки, я искала глазами отца, его гордую улыбку, которую я обязательно должна была отыскать за маленькими греческими флажками, которыми все размахивали. Я все смотрела, смотрела и смотрела. Позже, когда танцы закончились, мы с матерью нашли его спорящим с каким-то мужчиной на парковке.
– Ты была прекрасна, милая, – сказала мать.
Я хотела спросить ее: «Откуда ты вообще это знаешь? Ты же не гречанка!» Но она сказала:
– Давай купим гирос!
И мы встали в очередь к одной из палаток, пока отец продолжал свои разборки, стоя на асфальте. Сидя у края пластмассового складного столика, я нахмурилась и достала лук из своей питы. Вокруг нас шумели семьи, источая радость.
– Ты же знаешь, мне можно рассказать обо всем, – проговорила она.
Я подняла голову и встретилась глазами с ее мягким взглядом, а затем посмотрела в сторону парковки, на него.
– Я знаю, – тихо ответила я.
Я потратила шесть лет, пытаясь завоевать его расположение через Грецию, и все без толку. Я сжала зубы и приняла решение: все, хватит. После сегодняшнего дня я никогда не буду говорить с отцом по-гречески. У меня было не так много возможностей, но я могла отказать ему в родном языке, пусть кричит сколько влезет, чтобы я отвечала ему на его языке. Больше никогда. Никогда.
Мать прервала мое раздражение, взяв мою руку в свою.
– Ты правда была очень хороша, – сказала она, но тоже уставилась на стоянку, высоко подняв плечи.
* * *
В конце восьмидесятых моя мать совмещала работу официанткой с занятиями танцами, которые она вела как у нас дома, так и в оборудованной для этого студии под названием «У Дианы». Она попросила у босса прибавку в двадцать пять центов и получила отказ, после чего сняла с себя фартук официантки, собрала учеников, которые еженедельно приходили в наш подвал заниматься джазерсайзом, взяла кредит и открыла свой танцевальный центр на площади рядом с моей средней школой. Треть учеников студии «У Дианы» последовали за ней, и так родился ее собственный бизнес. А «Диана» в конце концов умерла.
Чечетка, балет и джаз: я танцевала с трех лет. Чаще всего моим учителем была мать. Я никогда не смотрела мультики по утрам в субботу, мои выходные проходили в надевании трико и купальника, я готовилась провести целый день в студии, наблюдая, как мать учит малышей утром, а подростков после обеда. Одни и те же песни звучали на повторе бо́льшую часть моего детства, так что я до сих пор могу процитировать нелепый текст «Bumpy Train» или каждое слово в «Rhythm of the Night» группы DeBarge так, будто слушала все это вчера. Моя мать верила в то, что балет нужно преподавать, используя французские термины, хотя я постоянно слышала не то, что нужно. В классе мы должны были повторять «батман», но я выкрикивала слово «Бэтмен». Когда мать кричала «глиссад», я слышала только отзвуки своего имени.
В средней школе мы должны были сделать стремянку в столярной мастерской, и я взяла инструмент для выжигания, чтобы вырезать на этой стремянке пару балетных тапочек – в подарок своей матери, который до сих пор у нее на кухне. Больше всего на свете я мечтала стать балериной-адвокатом, чтобы уравновесить изящество с искусством аргументации, идеально сочетая свой опыт с опытом матери и отца. Я представляла, что буду бороться с несправедливостью по отношению к своим клиентам, стоя в пачке и на пуантах. В своей комнате я накрывала мишку
