Не переходи дорогу волку: когда в твоем доме живет чудовище - Лиза Николидакис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как и все младшие братья, Димитрий следовал указаниям своего старшего брата, а для Теодороса любая игра означала три действия: привлекать внимание, ломать вещи или заставлять меня всю скукоживаться изнутри. Когда взрослые уходили хоть на несколько метров от дома, мы, дети, собирались на лужайке. Я очень бы хотела сократить ущерб, который могли нанести эти двое, но это было бесполезно. Примерно через пять минут после приезда Теодорос взял велосипед из нашего сарая и часами катался по улицам в своей куртке с надписью «Триллер», крича так громко, как он только мог, напротив домов всех тех, с кем я ходила в школу. При этом он не произносил слова, только издавал протяжные радостные выкрики, но с таким же успехом он мог бы кричать: «Лиза – стремная, а если не верите – посмотрите на меня!» Несмотря на десять лет отчаянных попыток скрыть мои странности, мое лето было отдано Греции, и я чувствовала, как этот сине-белый флаг, торчащий прямо по центру моего лба, развевается каждому встречному.
Выйдя на улицу, я больше всего любила переворачивать камни или бревна, чтобы изучать пульсировавшие под ними микромиры, а вот у мальчиков главным развлечением была добыча моего стыда. Теодорос и Димитрий бегали вокруг меня по лужайке перед домом, зажав меня в некое подобие вращающейся спирали. Они кружили и кружили, шептали и дразнили меня по-гречески, щипали меня за задницу, показывали на мою промежность, пока я не застывала как вкопанная и не начинала рыдать, чувствуя, что убежать от них невозможно. В конце концов я начала представлять их себе как Ортра, двухголового скотокрада из мифов, и это существо стремилось подчинить меня себе. Они оба заставляли меня очень хотеть в горячий душ и заполучить силы Медузы.
Но когда они сталкивались со своими родителями или моим отцом, то сразу начинали источать ангельское очарование, такое же насквозь фальшивое, как монахиня в борделе. Поскольку я постоянно находилась под пристальным вниманием отца, то у меня часто возникали проблемы – как за то, что я действительно делала, так и за то, чего не делала. Из-за того, что мои двоюродные братья не получали никакого заслуженного наказания за свои поступки, получая искупление простой греческой фразой в духе «Мальчишки всегда мальчишки», у меня под кожей ярким огнем разгоралось одно слово: несправедливость. Оно горело все ярче с каждой секундой, пока эти ребята жили в нашем доме.
Однажды вечером старшие поехали в Атлантик-Сити, чтобы посмотреть шоу. Из всех возможных вариантов такого мероприятия – концерт хорошей группы, мюзикл, парень на тротуаре с укулеле – они выбрали театрализованное представление Линды Картер. Это та самая Линда Картер, которая стала известна за свою роль «Чудо-женщины». Почему кто-то решил, что кучке греков, не говорящих по-английски, это зайдет, мне непонятно, хотя я догадываюсь, что сама по себе она была кем-то вроде амазонки. Но тем не менее. Это означало, что остальные, младшие, оставались с няней по имени Кристи – это была прыщавая, помешанная на мальчиках девочка-подросток, которая, наверное, получала пять баксов в час и говорила на английском в лучшем случае средне, потому что каждое третье слово из всех, что она произносила, было слово «типа».
Все началось с пиццы и MTV – уверенное сочетание, – но в какой-то момент все стихло, мои двоюродные братья куда-то ушли, и Кристи отправила меня искать их. Я нашла их в подвале, в том его помещении, которое служило моей матери танцевальной студией, в которой она после своей работы официанткой проводила джазерсайз за пять долларов с человека. Переполнившись радостью, братья раскололи надвое ее пластинку, и пол оказался усеян треугольными черными осколками. Я крикнула им, чтобы они прекратили, и сказала, что у них будут неприятности (самая пустая угроза, которую только можно было придумать), но они продолжали смотреть на меня, продолжая ломать вещи моей матери. Вернувшись наверх, я сделала то, что сделал бы любой расстроенный ребенок на моем месте: наябедничала. Но Кристи не могла их остановить. Она их не понимала – а кто вообще понимал? – однако ей как-то удалось загнать их наверх. Она улыбнулась мне, и эта ухмылка означала – мол, видишь, теперь все в порядке! – но мальчишки тут же закрылись в моей спальне. Замки в нашей спальне можно было легко взломать, всего одним поворотом ногтя, если вставить его в щель, но с другой стороны к двери прислонились. Мы с Майком стали барабанить ладонями и кричать, чтобы братья впустили нас. Когда же наконец дверь открылась, Теодорос стоял и улыбался, а в глазах его явно читалось злорадство. Позади него на полу были беспорядочно раскиданы наши игрушки: куклы были расчленены, из фигурок животных был вырван наполнитель, все из пластмассы было разломано на две части. Боль словно молотком ударила мне в виски – это была моя недиагностированная мигрень, и когда мальчишки со смехом ушли, я встала на колени и зажала голову между дверью и проемом, это был единственный известный мне способ облегчить эту боль.
Но они не успокоились. Совершенно. Они вышли на улицу и продолжили веселиться, разбивая все, к чему только прикасались, и производя столько шума, что любой порядочный сосед вызвал бы копов. Кристи стояла на ступеньках и кричала, с тем же успехом она могла быть птицей, выводящей свою ночную песню.
К тому времени, когда вернулись старшие, Кристи уже несколько часов была заперта в ванной. Я уложила Майка спать, хотя он не смог почистить зубы, а сама лежала в темноте и ждала. Я знала, что лучше не вставать с кровати после полуночи, но слышала из коридора, как Кристи сопя отчитывается перед моими родителями, а отец переводит сказанное для своей сестры и ее мужа. Родитель обладает физической силой, средствами для обеспечения жизни всей семьи и властью наказывать. Я думала, что отец просто уничтожит их
