Готова на все (СИ) - Кирилл Кащеев

— И что? — холодно спросила Эля, не отрывая глаз от геометрически правильной розетки синего пламени над газовой горелкой.

— Он… он стал кричать, что я хочу только его денег, что я третирую его жену, потому что теперь он тратит свои деньги на нее. Я ничего не понимала: какие деньги… — она дернула горлом, давя подступающие рыдания, — Потом он кинулся к полке, где черная шкатулка твоей мамы стояла и… начал кричать, что здесь стояла шкатулка с золотом его жены…

— Маминым? — снова тупо переспросила Эля, — Какое у мамы золото? Сережки, которые ты ей на день рождения дарила?

— Я не знаю! — простонала бабушка и в голосе ее была такая бесконечная мука, что Эля метнулась к ней. Суп пузырящейся горкой встал над кастрюлей, но Эля не обращала внимания. Бабушка держалась за ее руку и Эля чувствовала, как ее треплет частая, мучительная дрожь, — А потом он сказал, что я их… украла! Так и сказал — у него украли драгоценности его жены. А еще сказал, он… Он не удивится, если у него начнут деньги пропадать. Он назвал меня воровкой! Я не понимаю! Не понимаю! Ведь это же мамы! Твоей мамы! Кому я должна была их отдать? Стерве его?

В груди у Эли заворочался тяжелый, комок, противно-желтый, будто пропитанный раствором фурацилина, которым в детстве приходилось полоскать вечно воспаленные гланды. И эта кислая, горькая, мерзкая фурацилиновая гадость сочилась, подпирала тошнотой горло, стекала в желудок, заполняла все тело, леденя ноги и кончики пальцев.

— Это не моей мамы. Он же тебе сказал — это его жены. — зло кривя губы, процедила Эля. — У него сплошные жены, — она высвободила руку и широким шагом пошла в комнату.

Краем сознания она заметила, что полураздетый Яська сидит на ковре перед телевизором и не отрываясь, заворожено внимает рекламе прокладок с крылышками. Она открыла крышечку черной лаковой шкатулки. Ее пальцы судорожно сжались на тоненьком ободке одного из браслетиков-недельки — маленькой Эля обожала перебирать их на маминой руке. Погладила серьги темного янтаря. Это всегда отличало маму: в ту пору, когда женщины даже слова такого — аксессуары — не знали, мама по-настоящему умела подбирать украшения.

Они так соответствовали ей — кулоны из темной глины, выточенные из дерева фигурные сережки, выплетенные в сложную абстракцию металлические кольца. Они были такие… мамины. Отдать их казалось немыслимым. Но и не отдать — тоже. Эля чувствовала, что ни минуты, ни секунды не может больше держать их у себя. По ним словно гусеница проползла и теперь толстый слой ее вонючей мерзкой слизи навсегда отделил Элю от вещей, которых еще недавно касались мамины руки.

Она вынесла шкатулку в кухню:

— Отдай ему.

— Нет! — гневно вскрикнула бабушка и тут же отведя глаза, почти испуганно прошептала, — Мне кажется, ему нужна не бижутерия.

— Если ему нужны ее обручальное кольцо и сережки, пусть разроет могилу, — ровным голосом сказала Эля.

Бабушка дернулась и посмотрела на Элю с почти суеверным ужасом.

— Я думаю, тебе лучше перебраться к нам, в ту, вторую комнату, в которой я с учениками занимаюсь.

Бабушка мгновение непонимающе смотрела на Элю, а потом выражение лица ее стало меняться. Ужас, страдание, детское, почти как у Яськи, обиженное недоумение скатывались с ее физиономии, и оно принимало знакомое выражение полной готовности к бою, с каким она обычно входила во всякие административные кабинеты.

— А вот этого она не дождется! — отчеканила бабушка, привставая со стула, — Она думает, меня так просто выжить? Я должна покорно убраться и сидеть у тебя на голове? Ну, нет! Я в той квартире прописана, там моя комната и в ней я останусь! А с тем, что ты мне рассказала — что квартира целиком принадлежит ему — я еще разберусь. Я тоже разговаривала с юристом. Он был просто потрясен! Он разыщет документы на квартиру и посмотрит, что можно сделать.

— Какой еще юрист? — пробормотала Эля, ошеломленно наблюдающая за волшебной переменой.

— Не просто какой-то, а прямо из управления юстиции! — горделиво заявила бабушка, — Я ребенка его когда-то лечила.

— Бабушка, это совершенно бессмысленно! — вырвалось у Эли, — Дарственная есть дарственная, ничем твой юрист не поможет.

— Я не собираюсь сдаваться, — упрямо повторила бабушка, — Хотя бы ради Яськи. Если эта стерва думает, что она так легко может загрести квартиру, которую должен унаследовать мой правнук…

Всегда одно и то же!

— Ты все думаешь, что это делает она. Пока ты не поймешь, что это именно он…

— Ты не можешь так говорить! Он мой сын! Он никогда так себя не вел, пока она не появилась! — в бабушкином голосе снова послышались слезы.

— Он никогда не вел себя так с тобой, — уточнила Эля, — Просто он не с тебя начал. — горечь давней обиды снова поднялась в ней. Пока отец не сделал гадость непосредственно ей самой, бабушка не соизволяла замечать его подлостей. Если он пакостил посторонним людям — это называлось решительностью. Когда именно по его слову Эля не получила очень денежной и перспективной работы — это стало принципиальностью. И даже теперь… Впрочем, что толку убеждать!

— Ты проследишь, чтобы Ясь поел? — наполняя супом почти игрушечную, похожую на мисочку медвежонка из сказки, Яськину тарелку, спросила Эля, — А то у меня сейчас ученики косяком пойдут.

— Ну а ты думаешь, я его одного оставлю? — возмутилась бабушка и отобрав у Эли тарелку, энергичным шагом двинулась в комнату.

— Ясь! — послышался оттуда ее громкий возмущенный голос, — Как это понимать? Ты почему до сих пор не переоделся?

— Бабушка! — также возмущенно объявил за дверью Ясь, — А почему ты на меня сразу кричишь? Первые три раза надо спокойно сказать!

Над входной дверью резко затарахтел звонок. К ней. Звонок в отцовскую квартиру звучит по-другому. Эля пошла открывать и вдруг почувствовала, что у нее подламываются ноги. Она ухватилась за стену. Она не в состоянии сейчас работать! Убитый Савчук, любезные коллеги, милиция, а теперь еще и то, что поджидало ее дома! Она просто не может сегодня еще и вколачивать формулы в пустые головы абитуры! Она не выдержит! Эля почувствовала, как в глазах стало горячо от слез.

Звонок требовательно брякнул еще раз.

Эля резко шмыгнула носом и зло провела рукой по глазам. В конце концов, одиннадцатиклассник там, за дверью, не для того тащился по холодине через весь город, чтоб она отправила его домой без положенного урока. Она растянула губы резиновой улыбкой и пошла открывать.

Позади нее раздался чуть слышный щелчок. Эля резко обернулась. Только что плотно захлопнутая, теперь дверь