Бородинское поле - Иван Шевцов

- Могу завтра, если тебя это устроит.

- Вполне, мой повелитель. Назови время, и я, как преданный раб, предстану перед моим ангелом, - дурашливо ответил Матвеев и поспешил прибавить: - Ну а этот Фомин, или как его, прораб, будет? Я увижу его?

- Фролов, - поправила Ариадна и назвала время встречи на стройплощадке. Это означало одновременно и встречу с прорабом.

Николай Фролов в последние два года любил проводить воскресные дни со своим сыном в новых районах столицы. Это вошло в привычку, стало какой-то внутренней потребностью. Первое время к ним присоединялась и Зина, но ей эти поездки не доставляли особой радости, быстро надоели, и она предпочитала оставаться дома: благо в семье за неделю накапливалось немало дел по хозяйству. Она не могла понять, что так тянет мужа в выходной день в новые микрорайоны столицы, притом прежде всего в те, где он строил. Разве не надоели ему эти места во время повседневной работы, такой однообразной и скучной, как считала Зина? Оказывается, не надоели. Страстный и ненасытный в работе, Николай Фролов на строительной площадке находил душевный подъем и умиротворение. К строительству здания, будь то жилой дом или административный корпус, он относился так, как относится художник к своей картине, хотя и не все и не всегда шло гладко в работе: были неприятности, досадные упущения, недоделки, были напряженные дни и недели, когда не укладывались в сроки, были задержки со стройматериалами, всякое бывало - и огорчения и радость. Такова жизнь: без неудач и удачи по-настоящему не оценишь. Но Николай Фролов находил в этом смысл жизни и по-своему был счастлив.

За добрый десяток километров от центра столицы возвышался комплекс многоэтажных домов, сверкающих на солнце большими светлыми окнами. И хотя дома эти отличались друг от друга окраской стен, а не архитектурной конструкцией, Коля знал, что там, за этими окнами, в удобных, благоустроенных квартирах, поселилась людская радость. Много радости - сколько квартир, столько и радости. Там жили новоселы. В каждой квартире - одна семья, каждой семье - отдельная квартира, предоставленная государством безвозмездно. Кто-кто, а он-то уж знал, во сколько обходится государству квадратный метр жилой площади.

С душевным волнением смотрел Николай Фролов на новые районы столицы и вспоминал предвоенную и военную Москву. Это были отроческие воспоминания, они всплывали в памяти яркими и четкими картинами, трогательными, как детство. Фроловы жили тогда в старом доме в Лялином переулке, в пятикомнатной квартире с длинным коридором и одной кухней. Занимали небольшую, в четырнадцать метров, комнату с одним окном. Кроме них в квартире жили еще четыре семьи. Новые дома на улице Чкалова, построенные перед войной, ему казались тогда сказочными дворцами. В одном из них жил его школьный приятель, в отдельной двухкомнатной квартире, которая казалась Коле пределом мечты. Он спрашивал тогда приятеля:

- Сколько вас здесь живет?

- Мама, папа, я и сестренка.

- И все? - удивлялся Коля.

- Все. Кого еще надо?

- А соседи?

- Какие соседи! Никаких соседей, только мы.

- Ой, как здорово! - восхищался Коля. - И ванная, и кухня, и телефон, и никаких соседей. И в уборную не надо в очереди стоять.

Теперь у Коли была тоже двухкомнатная квартира со всеми удобствами. На троих. И все это считалось так естественно, обычно. И та, предвоенная Москва по сравнению с сегодняшней представлялась совсем небольшой: до окраины от Лялина переулка - а это все-таки центр - рукой подать. Новые многоэтажные корпуса жилых домов стремительно и напористо выходили за окраины старой Москвы, сметая на своем пути трущобы сараюшек, наступали на пригородные села, от которых оставались лишь их названия, прочно закреплялись на просторе, среди зелени лесов, лугов и полей, и их высоким этажам открывалась необъятная ширь горизонта.

Этой ширью любовался Коля во время работы, обозревая ее с высоты четырнадцатого или шестнадцатого этажа строящегося дома. А по воскресным дням его душу радовали уже готовые, принявшие новоселов, светлые и чистые здания, образующие целый комплекс микрорайона - с магазинами, поликлиникой, кинотеатром, детскими садами и яслями, кафе, парикмахерскими и сберкассами. Любил Коля работать на городских окраинах, в новых микрорайонах, где шли комплексные застройки. И хотя не все ему нравилось в архитектуре и планировке таких комплексов, все ж это лучше, чем строить отдельный дом по типовому проекту, насильно втискивая его на освободившееся место среди старых, еще дореволюционной постройки, домов. Такой дом выглядел бельмом в глазу, белой вороной, и Коля сердился на архитекторов: почему б им не спроектировать здание, соответствующее стилю окружающих строений?

Кооперативный дом, который сейчас строил Коля в центре Москвы, в тихом переулке, был именно из таких "белых ворон", и он не доставлял ему особой радости. Хорошо, что работы подходили к завершению, остались, что называется, последние мазки, через неделю дом будет сдан и заселен, Коля со своей бригадой перейдет в район комплексной застройки. А вообще этот дом вошел в Колину душу занозой после того, как он поддался на просьбу Ариадны и увеличил высоту потолка в квартире седьмого этажа на десять сантиметров за счет квартиры шестого этажа. Он отлично понимал, что поступил против закона и совести, сделал это впервые в своей жизни и оттого болезненно мучился. Вообще-то людям, близко знавшим Николая Фролова, было трудно понять этот его поступок, потому что никаких шкурных интересов он не преследовал и с Матвеевым никаких дел не имел и не желал иметь, и конечно же никаких взяток ни от него, ни от Ариадны не получил.

В характере Николая Фролова прочно сохранилось одно качество, которое он приобрел мальчишкой на фронте: с уважением относиться к данному слову. Дал слово - выполни, пообещал - сделай, чего б это тебе ни стоило. Потому-то он всегда был осторожен и осмотрителен на разного рода обещания и, прежде чем ответить "да", тщательно взвешивал и обдумывал свои возможности и последствия.

На этот раз все произошло как-то стремительно. На стройплощадке кооперативного дома Ариадна познакомила его с будущим новоселом Матвеевым - известным дирижером и вообще славным малым. Матвеев тут же пригласил Ариадну и Колю на концерт оркестра, которым он дирижировал. Ариадна с необыкновенным энтузиазмом отнеслась к предложению и уговорила Колю составить ей компанию. Коля не горел желанием идти на концерт, но уступил настойчивым просьбам Ариадны. Когда Ариадна знакомила его с Матвеевым, прибавив при этом, что это "друг нашей семьи", у Коли мелькнуло подозрение, что "друг" этот и есть его соперник. Подозрение породило любопытство, сопровождаемое легкой ревностью. После концерта вместе с Матвеевым они зашли поужинать в ресторан Центрального Дома работников искусств. За столом Матвеев и Ариадна много острили и вообще вели себя весело, непринужденно; дирижер был подчеркнуто внимателен к Фролову, а Ариадна так же демонстративно подчеркивала свою близость с Колей. Когда подали счет, Коля вынул двадцатипятирублевую купюру, но Матвеев мягким жестом отстранил его руку, сказав, что он пригласил, он и угощает, Ариадна же со своей стороны деликатно и очень задушевно шепнула Коле: "Не обижай Гришу. Он натура широкая". И Коля спрятал в карман свои деньги, чувствуя какую-то неловкость. На улице Горького Матвеев сердечно распрощался с ними, сказав, что ему было приятно познакомиться с таким симпатичным человеком. Когда Матвеев ушел, Ариадна сказала Коле, что это большой друг ее отца, что он много сделал для Павла Павловича, что это вообще прекраснейший из добрейших, добрейший из талантливых, умнейший из прекрасных.

Ариадна имела ключи от квартиры своей подруги, уехавшей отдыхать куда-то на юг, для Коли обитель эта была уже знакома - встречались там и раньше, - и они направились туда, несмотря на поздний час. Ариадна вела себя так, словно и не было между ними размолвок и похолодания, точно так, как в первые месяцы их близости. Она возвращала Колю к прошлому, овеянному романтикой Ботанического сада с его розарием, прудами, березовыми рощами и солнечными полянами, голубыми елями и белками-попрошайками на аллеях. У Коли было отличное настроение, и он по простоте душевной признался ей, что вначале было приревновал ее к Матвееву, а теперь понял, что напрасно, что благодаря Матвееву у них сегодня получился такой прекрасный вечер, как когда-то в давние времена.

Это был именно тот момент, которого ждала Ариадна, чтоб обратиться к Коле с просьбой Матвеева. Целуя и лаская его, она убеждала, что ничего тут страшного нет и всю ответственность она берет на себя. И Николай Фролов не устоял - дал слово, пообещал, сказав самому себе: будь что будет. Нельзя сказать, что Коля не отдавал себе отчета в том, что он поступает противозаконно. Понимал, но при сложившихся обстоятельствах дал слово и уже затем, когда прошел угар страсти, не хотел изменять своему слову.