История римских императоров - Теодор Моммзен

Установка на монотеизм владела тогда всем миром: как простыми общинами, так и высшими кругами философствующих мыслителей. Политеизм изжил себя. В рядах солдат большой популярностью пользовался великий бог Митра, т. е. Солнце, который превосходил всех остальных богов властью и силой. Диоклетиан, вышедший из этих рядов, разделял их религиозные воззрения. Однако следует подчеркнуть, что он был свободен от религиозного фанатизма, и преследования христиан, приписываемые ему, исходили не от него [см. ниже: MH. III104].

Его упрекали в любви к роскоши269, а критики, из породы язвительных, обвинили его в обыкновенном тщеславии. Правда, он сменил военный мундир на шитую золотом тогу и украшенную драгоценными камнями обувь, т. е. на наряд триумфатора, и помимо этого ввел церемонию преклонения на императорской аудиенции. Однако для Диоклетиана это было все-таки чем-то большим, чем просто стремлением носить роскошное одеяние. Это связано с его религиозным фатализмом. Он стремился к чему-то высшему и вообще хотел возвысить власть императора. Эти вещи — чувственное проявление привилегированного [MH. III71] положения императора в глазах народа. Раньше император был офицером среди других офицеров, и его отличала только красная перевязь. Но изменения должны были произойти, а для нового вина, как известно, нужны новые меха.

Диоклетиан был гениальным и страстным строителем270, что роднит его с большинством великих государственных мужей — с Цезарем, Августом и Траяном. Однако он строил то, что было действительно полезным, и термы Диоклетиана в Риме по сей день являются свидетельством его достижений. Если спрашивать себя, что полезнее, большая баня или роскошное здание, то сегодняшним политикам271 иногда хотелось бы пожелать при ответе на вопрос придерживаться ориентации Диоклетиана в строительстве: на полезное или роскошное. Главные постройки Диоклетиана — это городские стены272. В большинстве крупных городов Востока и Запада — Милане, Карфагене и в тысяче других городов — он восстановил разрушившиеся за многие столетия городские стены. Во времена вторжений варваров это были очень важные постройки, и для города того времени иметь стену было намного важнее, чем для сегодняшнего города. Если городу удавалось один раз удачно отразить первый набег толпы варваров, то обычно он уже считался спасенным, потому что повторяющиеся осады были неприемлемы для пиратов.

Кто может сказать, что происходило в душе у Диоклетиана, как он все это представлял себе в глубине души? В нашем распоряжении нет ничего написанного им, нам остается судить о нем по его поступкам. Он чтил родственные узы, хотя и не позволил родственникам как-либо повлиять на свою политику и без того случайно наделенного властью человека. В родственных отношениях он искал прикрытия слабой стороне своего творения, [MH. III72] личной унии, заменившей унию реальную. Он усыновил Максимиана в качестве своего брата, собственно, усыновление в этом смысле — неправильное выражение, поскольку такого «братского» усыновления не существовало в принципе. Но принцепс свободен от предписаний частного права. Короче говоря, он объявил Максимиана своим братом, и с этих пор оба носили родовое имя Аврелий Валерий273. Когда же позднее сюда добавились цезари, то и усыновление, и родство по отцовской линии стали служить механизмом установления родственных связей: Констанций стал приемным сыном Максимиана и одновременно женился на его падчерице Феодоре,274 Галерий, приемный сын Диоклетиана, получил в жены его дочь Валерию275. Установлением подобных родственных связей, пусть даже мы не имеем права переоценивать их политическую значимость, не пренебрегали и самые великие правители. Но эти связи омрачили последние годы правления Диоклетиана, когда он безуспешно пытался вытащить Валерию из политических неурядиц на Востоке, в которые она оказалась втянута. Насколько такие родственные отношения доказывают, с одной стороны, то, что Диоклетиан думал о приятной стороне жизни, настолько способ установления этих отношений доказывает и то, что он считал собственную дочь политическим средством и использовал ее в этом качестве.

Максимиан, изначально носивший имя Марк Аврелий, был на несколько лет младше Диоклетиана; датой его рождения мы можем считать 250-й год. Доказательством того, что Диоклетиан с самого начала намеревался разделить Империю, служит всякое отсутствие надписи, в которой Максимиан упоминался бы как цезарь. Диоклетиан правил с 284-го года, и в 285 г. Максимиан должен был быть провозглашен цезарем. [MH. III73] 1 апреля 286 г. он стал августом276, т. е. всего один год разделяет начало его правления и правления Диоклетиана.

Личность Максимиана проста для понимания, по крайней мере не проблематична. Он также был иллирийцем, проделал ту же карьеру военного, и его можно назвать Геркулесом новой Империи. Он обладал в известной степени плебейским характером277. Нельзя забывать, что Диоклетиан называл себя «Jovius» («юпитеровский»), а не «Juppiter» («Юпитер»). Максимиан напоминает Марка Антония — немыслимого политика, очень способного на вторых ролях, но совсем растерявшегося, как только сам оказался в роли руководителя. Максимиан был настоящим маршалом, как никто другой подходил на роль помощника Диоклетиана. Грубый, дикий, жестокий, настоящий варвар, необузданный в проявлении своей чрезмерной силы, он зачастую вызывал у Диоклетиана неприятие, а у народа — злобу. Между тем его находчивость в решении военных вопросов и его неизменная верность были бесценны. Юридически равноправный, фактически он был подчиненным; когда Диоклетиан отрекся от престола, он тоже ушел. И когда потом он захотел выступить в одиночку и заняться политикой, проявилось полное отсутствие у него политической воли и умения. Это отсутствие собственной воли было как раз тем, что было нужно Диоклетиану от его соправителя.

Оба цезаря — Констанций и Галерий — присоединились позже, 1 марта 295 г.278 Первой причиной их назначения были, вероятно, военные волнения в Британии и на Востоке; и для двух императоров Империя была слишком велика. Констанций и Галерий тоже обладали высшей властью, но только как цезари. Цезарь — изначально просто имя, в дальнейшем становится титулом наследника, но не предполагает собственных полномочий. Это название достаточно точно [MH. III74] соотносится с сегодняшним названием «кронпринц». Но оба цезаря Диоклетиана были в ином положении, они располагали полномочиями императора и его властью, исключая законодательную. Между тем они обладали трибунской potestas, и их правопреемство подразумевалось само-собой. Должно быть, Констанций был старше, чем принято считать обычно: он родился самое позднее в 250 г., так что был где-то ровесником Максимиана, на imitatio naturalis279 при этом усыновлении просто закрыли глаза. В этом случае защита правопреемства была не первостепенной задачей, для этого можно было бы выбрать человека намного моложе, просто нужна была срочная помощь. От пасынков ожидали действий.

Галерий, вероятно, был несколько моложе, но поскольку его дочь вышла замуж в 305 г., а родилась, должно быть, в 285 г., то и год рождения ее отца не мог далеко отстоять от 255 г., т. е. когда он пришел к власти, ему было как раз 40 лет.

Констанций продолжил правление и завоевал любовь народа. Аактанций исключает его из рядов persecutores, преследователей христиан, в то же время Галерия рисует в самых мрачных тонах. В принципе можно сказать, что христианские авторы щедро расплатились со своими преследователями и даже вернули им проценты. Непредвзятые люди называют Галерия разумным и знающим военное дело280. Он был изрядным чревоугодником, корпулентным, внушительным мужчиной. Спокойное правление Диоклетиана ему не нравилось [MH. III75], и он отдалился от него. Его упрекают в том, что он якобы хотел заменить Римскую империю Дакийской281. В такой трактовке это утверждение — глупость, но в нем есть зерно истины: мы уже часто убеждались в том, что Иллирия была ядром Империи; Галерий был родом оттуда. Говорят, что юношей он пас коров, и это вполне возможно,282 потому что солдат набирали из пахотных крестьян, из пастухов, а Галерий тоже проделал всю карьеру военного. То, что он хотел сделать центром Империи страну своей юности, которая одновременно была самой могущественной частью Империи, вполне объяснимо как с личной, так и с политической точки зрения.

Констанций тоже был иллирийцем. Его генеалогическое древо283, впоследствии приведенное в порядок, — мошенничество, правда, должно быть, верно то, что он происходил из знатных кругов, поскольку у него были предки284. Он сначала был protector, затем tribunus, потом praeses Далмации. Он интересовался образованием и заботился о благосостоянии подданных, хотел по-возможности устранить налоговое бремя. В противоположность великой системе тарифов Диоклетиана, который установил конкретную цену на любой и каждый вид товара, которую нельзя было изменять при продаже (в чем кроется большое заблуждение и глубинное непонимание национальной экономики), Констанций, по возможности оберегая интересы торговли, придерживался иного мнения, и сказал золотые слова, которые еще и сегодня следовало бы всегда иметь перед глазами многим власть при держащим: «Экономить деньги нужно не в государственной казне, а в карманах граждан, а тезаврирование — это глупость»285. Кроме того, он был хорошим военным и отвоевал назад Британию, чего не сумел сделать Максимиан.