Фаза Урана - Кирилл Чистяков

– Кто-то из соседей рассказал что-то интересное? – с любопытством переспросила она.

– Соседка. Слепая с первого этажа. Ты ведь с ней пыталась поговорить?

– Пыталась, но она все время говорит только о голубях. Я, конечно, люблю голубей. Но они улетели из-за того, что разрушили голубятню, а не из-за урана, и…

– Эта история не о голубях, и не о слепой старухе. Эта история о сумасшедшем старике-соседе, который живет напротив моей квартиры.

– Ах, да. Он совсем не захотел со мной разговаривать. Даже дверь не открыл, когда я стучала. А я знала, что он там. А он и вправду настоящий сумасшедший?

– Сумасшедшие – это единственные настоящие люди на свете… Но не суть. Дело в другом. Дело в том, что старик этот стар, и состарился он уже давно, и на носу у него растут волосы, жесткие, как усы у кошки. Раньше, много-много лет назад, он работал бухгалтером. Ему приходилось много писать и поэтому у него на пальцах левой руки толстые мозоли.

– Он левша? У нас в классе была девочка-левша. Так ее учительница отучивала. Даже линейкой по руке била, честно, но только она все равно левой писала…

– Аня, не перебивай… Так вот. Старик всегда очень любил писать, все равно что, пускай и цифры. Только шариковые ручки он никогда не любил. Они часто у него текли и пачкали одежду. Почему-то у неудачников ручки часто текут. У него есть только один пиджак. На пиджаке и сейчас можно увидеть эти синие уродливые пятна. Он живет одиноко и всегда так жил. Однажды он завел собаку и назвал ее Сальдо, но собаку задавил грузовик. После того как его отправили на пенсию, ему было тяжело. Он из тех людей, которых гложет что-то всю жизнь, людей, которые боятся пустоты вокруг. Он не знал что делать с этой пустотой – ее вдруг стало слишком много. Он днями мог смотреть на кукурузное поле, а потом на то, как на месте поля строят метро. Иногда на его подоконник садились птицы, и эти редкие дни приносили ему радость. Как-то раз утром, это случилось 29 февраля, наверное, поэтому дата известна точно, старик подточил карандаш. Затем он подошел к комоду. У него до сих пор хранятся в нем давно вышедшие из употребления бухгалтерские бланки и формы. Они совсем пожелтели, прямо как зубы у заядлого курильщика. Над одним из бланков он долго сидел с карандашом. Потом он написал две колонки цифр от одного до ста и от ста до одного. Подсчитал итог. Сумма, как положено, сошлась в двух колонках, но пустота не исчезла. Тогда старик встал и не спеша оделся. Он пошел бродить по сырым февральским улицам, растрачивая последние сутки зимы. Вернувшись, старик снова взялся за карандаш. Теперь он писал слова… С тех пор, почти каждый день, если только его не мучает подагра, и в дождь, и в жару, он идет на улицу. Возвращается почти всегда в три. Садится за стол и начинает писать. Он пишет не мемуары, ни тем более жалобы в собес…

– А что он пишет?

– Он переписывает зло и так борется с пустотой. Все, что он видит вокруг уродливого и гадкого, он уносит с собой, в своей памяти, а потом записывает это на пожелтевшей бумаге бланков в колонку кредита. И знаешь, что он делает с этой бумагой?

– Что?

– Он делает из бумаги змеев, воздушных змеев. Когда-то, когда он был еще совсем ребенком, этому искусству его научил отец. Полпенсии старика уходит на рейки и клей. Если бы не другая соседка, которая живет на нашей с ним площадке и покупает ему еду, он, думаю, уже бы погиб. Чтоб запустить змея, он ждет ветер. Его ветер южный. Не знаю почему так. Он залезает на крышу, держится за громоотвод и возвращает зло пустоте. Ветер очищает лучше огня. Кредит сходится с дебетом. В комоде у него теперь очень мало бланков и очень много воздушных змеев с обезвреженным злом. На хвостах и спинах этих змеев есть все. Все о зле, которое старик видел вокруг с тех пор, как он ушел на пенсию.

– Может, там есть что-то, что…

– Там может быть все. Хотя я сомневаюсь, что старик что-то знает об уране.

– А зачем тогда ты мне это рассказал?

– Потому, что это по-своему красивая история. Разве не так?

…Рядом с Макдоналдсом по-прежнему резвились дети. Их родители за столиками ели биг-мак-меню по очень выгодной, экономной цене. Солнце заканчивало свой полет над городом и его траектория тяготела к крышам домов.

– Уже поздно, – вздохнула Аня.

– Можно еще успеть на последний сеанс в кино.

– Может, лучше поедем ко мне в гости? – спросила она.

И я в первый раз за это лето растерялся.

VII. Телефон

Иногда я думаю, как бы отразилось на старых книгах присутствие мобильного телефона. Предположим, мобильный телефон существовал всегда. Чтобы это изменило в сюжете?

Думаю, ровным счетом ничего. SMS Кассандры не доходили бы до адресата, апостол Петр выбросил бы свою карточку, Вергилий бы вежливо попросил Данте отключить мобильную связь еще в лимбе, линия Ромео была бы перегружена, в Мокром не было бы покрытия, у К. аннулировали бы счет, Блум потерял бы свой сотовый к пятой главе.

Мне незачем покупать SIM-карточку.

VIII. Соната

– Кофе будешь?

– Лучше чай.

– Какой ты любишь?

– Черный. Крепкий. Горячий. Без сахара, – сказал я, потом подумал и добавил: – И без молока.

– Расслабься, Растрепин, – засмеялась Аня из кухни, – мы не в Лондоне.

Я знал, что мы не в Лондоне. За окном вечер продолжал быть ясным и душным, а дождя не было уже месяц.

Я сидел в гостях у Ани и рассматривал квартиру. Ремонт в квартире (однокомнатной) сделали сразу же после того, как дом заселился – где-то в середине восьмидесятых, и интерьер вполне соответствовал представлению среднестатистического советского служащего об уюте и комфорте. Гэ-дээровский гарнитур на всю стену – чтоб приобрести точно такой же, мой отец в свое время три ночи ходил отмечаться в очереди у мебельного магазина. Столовый сервиз «Мадонна», притаившийся за стеклом, как экспонат на выставке. Сдутый футбольный мяч с надписью «Днепр» (Днепропетровск) – чемпион СССР», лежащий в хрустальной чехословацкой лоханке – ни разу не битый недотрога. Пианино «Украина» черниговского завода музыкальных инструментов с кружевной салфеткой на полированной крышке. Книжная полка с томами Пикуля, Дюма, Сименона и Гессе. Последний автор явно был куплен в нагрузку к соседствующей с ним «Анжелике». Даже телевизор «Funai» не казался здесь лишним – в начале девяностых такими телевизорами выдавали жалованье на металлургическом комбинате, и подобная техника до сих пор в избытке попадалась в городских гостиных.

Все было беспредельно обычным за исключением одного – в углу висела икона в дешевом пластмассовом окладе Святая Анна – бабушка Христа. И мой взгляд каждый раз упирался в икону. Она, вызывающая, в своей неброской красоте, выделялась, как полевой цветок, растущий из щели в асфальте.

Есть несколько простых признаков, по которым даже дилетант может определить иконописную школу. На украинских иконах всегда хорошо вырисованы уши: их оттопыривают нимбы. На болгарских – у девы Марии обычно большой нос. На греческих – легко увидеть, как по зеленому небу плывут красные облака. На русских – никто не улыбается. Никогда, ни при каких обстоятельствах.

В комнату неожиданно вбежала собака. Это был американский коккер-спаниель каурой масти по лошадиному спектру. Собака, приблизившись ко мне, воодушевленно залаяла. Видимо собака спала, пропустила мое вторжение, и теперь не могла себе простить такой оплошности. Недолго думая, она оперлась о мою ногу и стала совершать характерные поступательные движения. По-моему, это был мальчик.

– Аня! – польщенно крикнул я. – Твоя собака пытается изнасиловать мою ногу!

– Фу, Кид! Фу!

Аня вбежала в комнату, и спаниель Кид, завиляв своим купированным хвостом, восторженно засеменил к ней.

– Он не кусается, Растрепин, – сказала Аня.

– Я заметил, – ответил я. – Спаниели – не самые страшные собаки, с которыми мне приходилось сталкиваться в жизни.

– Иди на кухню, чай готов. И ужин тоже.

На кухне оказалось, что Аня приготовила мне не только чай, но и яичницу с ветчиной. Я ее об этом не просил, но такая забота тронула. Я проткнул вилкой желток и он растекся по тарелке медленно, как лава, неторопливо залил ломтики мяса. Аня ела вареный овес.

– Аня, – возмутился я, – я не могу есть яичницу, когда человек напротив давится овсянкой.

– Мне нельзя яичницу.

– Почему? Разве ты на диете или вегетарианка?

– Нет. Просто сегодня пост.

– Пост? – удивился я.

– Да.

Аня кивнула в сторону холодильника. Только теперь я заметил, что на нем был прикреплен церковный календарь. Календарь держался на четырех магнитах из упаковок чая «Lipton». Еще на холодильнике были переводные картинки. Винни-Пух летел на воздушном шарике то ли вверх, то ли вниз. Пятачок целился в него из винтовки.

– Я и не знал, что сейчас какой-то пост, – сказал я.

– Сегодня пятница. Почти каждую среду и пятницу – пост.