Каменная могила - Александр Тавровский

Очередь у винного отдела универсама «Северо-Западный», матерясь и куражась, простояла до самого закрытия, до семи вечера. А там, с толпами возвращавшегося с работы населения подвалила невероятно странная, но всё равно очень благая весть:

– Мужики! А тама водку дают – на шару!

– Где? Где? Где?

– Где-где! Во дворе. Прямо с машины. А машина, мля, без номеров. Как от самого Господа Бога водочка! Айда! Бухать так бухать!

За универсамом, в разлившейся на полдвора канализационной луже действительно стоял грузовик доверху набитый ящиками с «Московской». Раздачей распоряжался булыжного вида парень в сером с искрой костюме. На лацкане пиджака как-то смешно и не ко времени блестел комсомольский значок. А над густой бровью белел приличных размеров шишак. Толпа сбегалась со всех сторон, под её напором зелёная лужа пенилась и растекалась во всю ширь двора. Парень с шишкой залез в кузов, легко приподнял ящик водки и закричал сверху вниз:

– Бери, народ! Жиды не дают, а мы говорим: бери! Надо – ещё привезём! Всё для народа, всё для победы!

– Милый! Как звать-то тебя? Ты от какой организации будешь? За кого свечку ставить?

– Я – от общества борьбы с трезвостью. А фамилия моя неважная. Как за третьей прибежишь, скажу. Слушай, народ, чё Райка Горбачёва с мужем удумали! Русскому человеку – стакан водки на месяц, и то только на производстве. А татарам и всяким жидам – сколько попросят. Они, мол, смирные, им – можно! А коммуняки…

– А ты что ль – не коммуняка? Вон значок ихний нацепил.

Парень резко опустил голову, губы его досадливо скривились, но через секунду расползлись в злой усмешке:

– Чё значок! Херня – значок! Это я так хиппую! Смотри!

И он, оторвав от лацкана пиджака комсомольский значок, высоко подбросил его в воздух.

– А ну, быстро! Орёл или решка? Если Ленин сверху – уезжаю со всей водкой. И хер с вами – достали!

Значок упал на грязное дно кузова, попрыгал меж ящиками и лёг Лениным вверх. Толпа только ахнула. Парень посмотрел на неё, как на большую кучу мусора, сплюнул и каблуком импортного туфля вмял значок в деревянный настил.

– Не бзди, народ! Так – всё забыли! Ленин с нами, а водка – с вами! Бегите к райкому партии. Требуйте хлеба, колбасы и водки. Запомнили? Колбасы, хлеба и водки!

– Водки!!! – раскатами покатилось по толпе.

Глава 14

Начальник УВД Челябинска полковник Пустовой был в отпуске. К счастью, в ту пору все старались отдыхать поближе к дому. Далеко ехать было незачем, да и некуда. Легендарные побережья страны пустели, словно перед холерой. В поездах – вонючие сквозняки и вместо чая ржавый кипяток. Щедро и дёшево продавались лишь газеты, порнографические и династические раскладушки, да цыгане носились по вагонам с фальшивыми оренбургскими пуховыми платками. Цыганка укутывалась в эти хрустящие шали с ног до головы и потихоньку раздевалась, всучивая их одуревшим от езды и жизни пассажирам.

– Купи посеребрённый! Тебе за сто отдам. За сто – не выпьешь и не закусишь, а жена тебя за такую шаль сто раз в день любить будет! Как меня мой цыган. Не шаль – паутинка! Сквозь игольное ушко пройдёт. Дай колечко – покажу!

– Да нет у меня жены! – отбивался оглушённый пассажир. – Нет и не надо!

– Найдёшь, дорогой! – не слушала его цыганка. – Обязательно найдёшь! На такую шаль все соседки сбегутся: хошь её бери, хошь – её. А хошь – и меня молодую! За такую шаль залюблю тебя! Тьфу! Цыганом станешь!

– Отстань, стерва! Не хочу быть цыганом. За сто – дорого. Отдай за восемьдесят.

– Бери позолоченный за восемьдесят! А на двадцатку я тебе бесплатно погадаю.

Сосед по купе, лысый татарин, удивлённо присвистнул:

– Жены нет – зачем покупал?

– А больше нечего! Куда деньги девать?

– А что ж тогда торговался?

– Так жалко же!

Жалко было всем. И больше всего себя. Себя-то точно ни за какие деньги не купишь.

Даже битые-перебитые привокзальные бомжи, всё лето проспавшие под скамейками и у памятника «Сказ об Урале» и называвшие его своим бригадиром, даже они задолго до зимы шли сдаваться в местный спецраспределитель.

– Прими, начальник! – жалобно ныл расхристанный синяк. – А то воровать пойду или убивать! Или меня шандарахнут. Боюсь!

– Что «бригадир» уже не греет? – смеётся майор.

– Не греет. Гранит – он летом тёплый, а зимой как лёд. И жрать совсем нечего. Народ сам голодный. Селёдку с костьми глотает. Слыхал? Нашу бабу шпана снасиловала. А шоб не орала, уши обрезали и в рот засунули. Во, суки!

– Сейчас, дядя, свободных нар нет. Извини. Но днями один из клиентов, кажется, подохнет от чего-то. Тогда заходи. У нас – десять гавриков на одно место. Как в МГУ! Сечёшь? Не успеешь, твоя печаль.

– Успею, начальник! А тот пусть подыхает. Не жалко. Себя жалко! А ты и мою сожителку возьми. Пущай, ведьма, тута полы моет. Мы с нею работящие. Счас было взялись абои клеить. Но никто, мля, не зовёт. А мы всё едино верим: придёт когда-нибудь богатющий чечен и скажет: клейте мне, ребяты, абои на мильён рублёв! Мильён, начальник! А это не мало, а?

Получив сигнал о массовых беспорядках, Пустовой мгновенно «вышел из отпуска» и к вечеру был на Комсомольском. То, что увидел советский полковник милиции, могло привести к инфаркту. Спасли молодость и здоровый советский оптимизм: даже волкодавы-авторитеты редко пёрли рогом на «большие звёзды». А тут – глава всей челябинской милиции!

Полковник вышел из машины. Перед ним, как обнажённый вулкан, полыхал космических размеров костёр. Ветер гнал по проспекту густую позёмку искр и то прижимал их к самой земле, то закручивая, подбрасывал выше девятых этажей. Костры поменьше горели повсюду. Мерзкий дух палёных покрышек забивал лёгкие, как «Черёмуха». Длиннющие вереницы остановленных автобусов и троллейбусов сигналили, как скаженные. И куда ни ступи – хруст битого стекла.

Несколько десятков краснорожих детин и баб яростно раскачивали «Икарус». Но раскачивали сразу со всех сторон, одержимо, по-русски. Автобус не переворачивался, и люди, рассвирепев от бессилия, пинали ногами двери, били палками по стёклам и плевали в пустые окна.

Пьяные парни взяли в кольцо молодую белобрысую девку в цветастом сарафане, и, совсем по-деревенски, завернули сарафан на голову, связав им поднятые вверх руки. Мешая друг другу, кружили и лапали беспомощное тело, на ходу расстёгивая штаны. В последнюю минуту девка извернулась, отчаянно рванулась в сторону, и, опрокинув одного из самцов, вслепую побежала прямо навстречу костру.

Рядом с Пустовым остановился какой-то странно-образный тип в соломенной шляпе и мятом довоенном парусиновом костюме. Тип держал перед глазами пустую бутылку «Московской» и разговаривал с ней.

– Михал Сергеевич! Дорогой! Нас тут никто не слышит. Скажите правду, только мне, как партиец партийцу: зачем вы оживили Россию? Зачем мёртвому знать, от чего он умер? Зачем горбатому видеть свой горб, а слепому свои пустые глазницы? Чтоб слепец увидел горбатого, а мертвец слепого?! О, вы страшный человек, Михаил Сергеевич! Вы заставили нас идти по собственным следам вспять – во тьму! А вы сами так пробовали? Попробуйте! Уверяю, у вас тоже ничего не получится!

Тип вылил на ладонь последние капли водки и вдруг злобно заголосил:

– Дожили! Шампанское продают без пробок! Советская власть, сволочь, уже на пробках экономит!

Многие лица были в крови. Мужики подходили к кострам, брали горящие головешки, прикуривали и на спор бросали в окна первых этажей. Толпы перекатывались по проспекту с места на место, разбивались о стены домов, рассыпались на бегущих, падающих, плачущих и стонущих. И над всем этим сонмищем – вздымался гул тысяч ног и несмолкаемый рёв тысяч глоток:

– Хлеба, колбасы, водки!

«Ни хрена себе разгул гласности и демократии!» – задохнулся Пустовой. – И откуда у них столько водки?»

И вслед: «А ведь тут не только урки и алкаши. Если эта лава хлынет к центру, может встать весь город. И что тогда? Война с народом? С ума сойти!»

И шагнул к толпе.

– Мужики! Расходитесь по домам!

– А ты, мля, кто такое? – качнулась в сторону полковника бандитская морда.

– Я – начальник городского УВД, народный депутат СССР. А ты?

Кто-то сзади сильно заломил руки. Пустовой услышал ликующий хриплый смех:

– Во, мля! Ты хотел мента замочить. А тут ещё и народный депутат!

Внезапно на подножке высоченного железобетонного стенда «Перестройка. Гласность. Демократия» вскочил с комсомольской выправкой паренёк, почти пацан, и чётко, словно по бумажке, зарапортовал:

– Товарищи! Водку вы уже получили. А продовольствие они прячут на площади Революции под Лениным. Там под землёй огромные секретные склады обкома на случай ядерной войны. Я сам работал в их системе – видел.

Люди! Когда в последний раз вы получали по карточкам? В каком году? А всякий вшивый секретаришка обкома дважды в месяц кроме зарплаты имеет спецпайку из трёх палок финского сервелата, банки чёрной икры, севрюги-белуги, индюшек-поросюшек – всего не перечесть! Ну, а что привозят на дом самому Литовченко, по-русски не скажешь! Голодному об этом даже слышать опасно!