Германская готика - Павел Горьковский

Но сейчас его призывал служебный долг, и он решительно ступил в круг золотого света и волшебного запаха обвивавшего гостью:

— Мадам Шталь, от лица Рейхсфюрера, штандартенфюрера Кольбаха, всего подготовительного комитета Фестиваля, и нас — скромных ценителей панъевропейской идеи, разрешите поприветствовать Вас в N — бугре… — Пауль щелкнул каблуками и с поклоном вручил Мадам букет, после чего церемонно облобызал ароматную замшевую печатку телесного цвета, туго облегавшую женскую кисть. В первую секунду большие и ясные как предутреннее небо — глаза Мадам показались ему удивленными и даже настороженными, а потом она рассмеялась:

— Бог мой… Я едва не приняла вас за призрак… Так смешно — принять за тень из прошлого такого жизнерадостного и симпатичного молодого человека, — Мадам Шталь смеялась звонко — с детской наивностью, и даже морщинки, появившиеся вокруг ее ясных глаз и тонких губ от смеха, были ей удивительно к лицу. Шею Мадам скрывал лепесток розового шифонового платочка, а затем обнимали две лаконичные нитки бус — из розового и серого жемчуга. Мадам, понюхала букет, мельком взглянула на карточку Шефа и принялась изучать ноты:

— Как мило, Моцарт…

— Это от меня лично, — не преминул вставить Пауль. Мадам вернулась к карточке:

— Карл Кольбах? Даже в имени такие сильные энергетические вибрации. Что же — поехали! — она прикрыла глаза, словно прислушиваясь, махнула рукой в такт своей внутренней музыке и решительно направилась к машине. Но перед этим вынула из груды багажа и передала Паулю большущую и очень тяжелую клетку, прикрытую персидской шалю. Заглядывать под покров, чтобы определить содержимое любознательному гауптштурмфюреру не потребовалось. Едва он принял ценный груз, как между прутьев у самого пола возникла полоса рыжего меха, пять стальных безумно острых игл впились в рукав его парадного кителя и молниеносно скрылись за платком вместе с трофеем — куском отменной ткани, из которой шьют офицерскую форму! Ну вот — теперь придется вписывать еще и новый парадный комплект! — досадливо подумал Пауль, взвешивая клетку на руке, и представляя, как этот тяжеловесный объект мог бы скрыться в пучине ближайшего водоема с такой скоростью, что подлючный котяра даже мявкнуть не успел бы. К счастью, у Пауля нордический характер и долг для него превыше эмоций.

— Какое очаровательное животное!

— Мой Паштет! — гордо сообщила Мадам, — Он скверно переносит поездки… Что у вас с рукой? Покажите…

— Пострадал только текстиль! Паштет. Прелестное имя для котика, — улыбнулся Пауль как можно искреннее, с силой зашвырнул клетку на заднее сиденье, так что кот совершил внутри нее сальто и гаркнул «Хай Гитлер» на ожидавших чаевых носильщиков необъятного багажа Мадам.

Сама же Мадам все время сборов держала Пауля за руку — развернув ладонь к себе, сперва поднесла к самым глазам, потом провела замшевым пальчиком по центральной линии, и наконец отпустила, а по дороге поведала о результатах таинственных изысканий:

— Вы счастливый человек, — улыбнулась она, — Судя по линиям на руке, судьба подарит вам все. Абсолютно все. И даже больше. Хотите вы или нет, но это случится. А вот ваш брат… У вас ведь есть брат?

Пауль заинтриговано кивнул:

— Он потеряет ровно столько, сколько вы получите… И все из-за…

— Из-за того, что он влюбился не в ту женщину, — грустно констатировал Пауль. Действительно — его умный, ученый, сделавший образцовую карьеру старший братец — Клаус Ратт — влюбился в замужнюю даму, да такую, что добром история навряд ли закончится.

— У вас есть пророческий дар! — снова рассмеялась Мадам и деловито уточнила — Скажите мне — когда вы родились, я хочу составить вашу нотальную карту…

— Десятого февраля 1916 года, — ответил Пауль и тоже едва не рассмеялся. Хотя объективно ничего смешного в фигуре фон Клейст, маячившей у входя в гостиничный ресторан, не было. Зато была парадная форма, и букет в руках — белоснежные розы. Семь штук. Зиги открыл дверцу машины, поставленным голосом консерваторского выпускника произнес прочувствованные слова приветствия и со светским безразличием поднес перчатку с рукой Мадам к губам. Фрау Шталь обернулась к Паулю и тихонечко спросила:

— Как зовут вашего брата?

— Моего?!? Клаус, — сообщил Пауль, несколько смущенный несвоевременным частным вопросом.

Мадам понюхала цветы, поблагодарила, и зачем-то назвала фон Клейста — Клаусом.

— Прошу простить, меня зовут Зигфрид. Зигфрид Отто, барон фон Клейст, — мягко уточнил Зиги и еще раз поцеловал Мадам руку.

Но фрау Шталь вряд ли его слышала — за спиной фон Клейста на высоких ступенях гостиницы, весьма эффектно освещенный сзади появился Карл Кольбах, приветственно протянув к Мадам обе руки. Высокий и подтянутый как технический прогресс, ироничный и галантный как сам грех, прямой и несгибаемый как германская нация — в штатском Шеф выглядит даже привлекательнее чем в форме!

— Мадам Шталь, Агата — наконец! Наконец я получу счастливую возможность прикоснуться к этому таинству — вашей бесподобной, уникальной ауре…

Мадам сгрузила Зигфриду оба букета, какую-то картонку, и, позабыв про кота и багаж, зацокала каблуками вверх по лестнице, словно завороженная.

— Карл, дорогой… Как это все мило — я тронута… — миниатюрная Мадам коснулась перчаткой плеча Шефа, а тот взял ее под кружевной локоток… Но перед тем как скрыться за тяжелыми дверями ресторана торопливо оглянулась, — Ой, я чуть не забыла поблагодарила ваших милых мальчиков… Спасибо, Пауль. Спасибо… Как зовут того, второго, блондина? — уточнила она чуть понизив голос.

Карл Кольбах изогнул одну бровь, совершенно так же, как это делал Зигфрид:

— Белобрысого? Его зовут — Штурмбанфюрер… — дверь поглотила эффектную пару.

Пауль был безмерно рад такому стечению обстоятельств — теперь у него свободен остаток вечера. Он как раз успевает сыграть в футбол с командой городского магистрата. Надо только забежать домой переодеться!

Но, именно сегодня подвластные мадам Шталь звезды стояли на небе настолько неудачно, что планы Пауля оказались разрушены. Дома его поджидал рассерженный и расстроенный Генрих Норман. Про Генриха в личном деле совершенно справедливо написано — Характер приближающийся к нордическому, вспыльчивый. Такому выйти из себя — пара пустяков!

— Пауль! Я не понимаю — почему ваша семья закрывает на это безобразие глаза? Куда смотрит герр Грюнвальд? Почему ты лично ничего не предпринимаешь в отношении этого ирландского хлюста, который нагло увивается за моей Лорхен! Между прочим — она не только моя невеста — а еще и твоя сестра! — начал орать Генрих едва Пауль порог переступил. Вот она — справедливость! Он срочно вытащил Генриха из Берлина сюда — спасать ситуацию, и теперь он же виноват! Тут у Пауля объявился неожиданный союзник:

— Герман, — ты знаешь английский? — Жени выбралась из-за шторы, где как обычно подслушивала старших, и бесцеремонно влезла в разговор, — Смотри, что у меня есть — это паспорт Ирвина…

— Это еще что такое? — очередь орать дошла, наконец, и до Пауля. И как не заорать — он только что отнял у Жени британский паспорт сестриного нового поклонника — журналиста Ирвина Пенслоу, — Ты где это взяла?

— В пиджаке у него… Вот посмотри — там написано что он женат, — состроила хитрую рожицу Жени.

— Как раз написано — холост! — Герман разочаровано вернул паспорт Паулю, и со вздохом спросил, — Что нам делать с его документом?

Пауль ласково погладил расстроенную малышку по голове — ее идея вполне подходящая. Ведь Лорхен-то английского языка не знает, и в библиотеку топать, в словаре смотреть не станет. Не такая уж Лорхен настырная девица, чтобы не верить родному брату!

— Видишь, Герман вся наша семья из кожи вон лезет, чтобы тебе помочь, а ты орешь как еврейский лавочник во время погрома! Завтра просто покажем ей паспорт и скажем, что он женат!

— Вряд ли поможет… Поздно! Он сделал Лорхен официальное предложение и поклялся обвенчаться с ней в городском соборе — представляешь! Он, видите ли, готов усыновить нашего будущего ребенка и будет любить как родного — все чин чином, сегодня вечером ирландский щелкопер пойдет договариваться с пастором… Пауль — надо что-то срочно предпринимать! Давай пролезем в собор по катакомбам и хотя бы послушаем, что он замышляет? А??

— Ты что! Я же помощник председателя оргкомитета! То о чем, ты говоришь — серьезное должностное нарушение, ограничение свободы прессы, несанкционированный сбор информации… За такое по головке не погладят… — слабо пытался сопротивляться образцовый офицер Ратт.

— Пауль — как ты думаешь, светит стать группенфюрером человеку, у которого родная сестра замужем за англичанином? За левым журналистом! Да может — он вообще коммунист! Мы же не знаем! — прищурил глаз Герман. Пауль с тяжким вздохом полез в шкаф — за гражданским свитером…