Лекции по семиотике культуры и лингвистике - Светлана Махлина

Однако содержание научного наследия Проппа выходит за рамки только фольклористики. Ученый открывает методологические направления, характерные для всех гуманитарных наук XX в. и даже XXI веков. В его работах исследуются структурные соотношения изучаемых сюжетов (нарративные структуры, инвариантные аспекты формы, композиции функциональных элементов), которые оказываются определяющими факторами той или иной культурной формы. Так, в работе «Морфология сказки» он выделяет 32 функции и 7 персонажей, которые образуют метаструктуру волшебной сказки, ее метасюжет. Т. обр., он выделил принципиально ограниченный набор элементов и правил их действия в пространстве сказки, тем самым сделав анализ сказки системно-семиотическим. Не случайно Р. Якобсон ссылался на его работы. Но явно прослеживаемая связь с семиотикой в его первой книге послужила тому, что отношение к ней сложилось неоднозначное. Связано это было с изменением отношения к семиотике. Сам Пропп неоднократно указывал, что его работы не несут на себе следа ни семиотических, ни структуралистских методов. Следует, однако, хорошо представлять себе то время, когда только за полемику с К. Леви-Стросом (а Пропп полемизировал с ним в печати и отказывался от причастности к гонимой и хулимой тогда в официальных кругах у нас в стране методологии структурализма) можно было поплатиться свободой и жизнью.

Его книга «Морфология сказки», переизданная после 40-летнего перерыва, оказала огромное влияние на французских и американских ученых, занимавшихся проблемами семиотики (Р. Барт, Ц. Тодоров, Ж. Греймас и др.). Представители Московско-Тартуской школы тоже использовали методологические наработки Проппа. И все же наследие ученого остается не до конца известным и понятым. Мало кто знает его прозаические произведения – повести, дневники, воспоминания. Не оценены по достоинству его книга «Проблемы комизма и смеха» и статья «Ритуальный смех в фольклоре» (впервые опубликованы в 1999 г.). Комическое и комизм рассматриваются им вместе с понятием смеха. Реабилитируя понятие комического как эстетической категории, Пропп рассматривает его как основополагающую эстетическую ценность, производными от которой являются все другие категории – прекрасное, трагическое и т. д. Это в корне отличается от устоявшегося в отечественной эстетике представления о том, что ведущими категориями являются прекрасное и безобразное, возвышенное и низменное, трагическое и комическое. В отношении к смеху Пропп оказывается близок М. М. Бахтину, рассматривавшему смех как основополагающее «смешение всех и вся». У смеха, по Проппу, две причины. Одну из них порождает комизм, положение «реальных объектов», создающих условия возникновения смеха. Вторая причина – комическое, рассматриваемое им как «психологическое» расположение субъектов, одинаково внимающих однотипным словесным отрезкам. В связи с этим анализом комического и комизма становится важным анализ речевой деятельности. Пропп рассматривает язык как пробу на осмысленность вещей и речь как пробу на вещественность смысла, и оба они претворяются в смехе. Поэтому смех оказывается у Проппа основой культуры человека, с помощью смеха формируется новая личность, отчужденная в знак. Не случайно Пропп занимался сказкой, где главный герой – «дурак». Ибо этот «дурак» в русских сказках обладает нравственными достоинствами – душевной красотой и моральной силой, которые перевешивают ум и знания. В сложное советское время это традиционное представление переросло в новое родовое сознание, в котором смешались опыт и ум, знаки и знания, переживания и сознание. Смеховая ситуация в советскую эпоху, как и в другие исторические периоды, возникает, когда первый элемент эстетической оппозиции ставится вместо второго, вытесняя его в тень. Из теории комического Проппа можно сделать вывод, что советские люди запутались в речах, не понимая иных мыслей. Единогласие, вера в нелепое теоретизирование породила сверхличного несмеющегося индивидуума – советского человека. Сейчас пришло время осознать эту личность, что возможно только с помощью смеха, и возникла ситуация, когда мы, не боясь идеологических репрессивных мер, можем пережить это порождение тоталитарной эпохи. Т. обр., теория Проппа стала сегодня классической, не только помогая осознать прошлое в художественной жизни и культуре, но и намечая пути дальнейшего осмысления культуры в целом.

Наряду с Московскими и петербургскими школами, в России семиотика получила распространение и в других городах. Довольно значительное направление языкознания, положившего основы развития семиотики в России, представляла собой Казанская лингвистическая школа. Это было одно из направлений русского языкознания второй половины XIX в., представители которого (И. А. Бодуэн де Куртенэ и его ученики – Н. В. Крушевский, В. А. Богородицкий, А. И. Анастасиев, А. И. Александров, Н. С. Кукуранов, П. В. Владимиров и др.) работали в Казани в 1875–1983 гг. К Казанкской лингвистической школе принадлежали также В. В. Радлов, С. К. Булич, К. Ю. Аппель.

Для школы были характерны следующие принципы: преимущество строгого разграничения звуков и букв, фонетической и морфологической членимости слова; строгое разграничение процессов, происходящих в языке на данном этапе его существования, и процессов исторических, совершающихся на протяжении длительного времени (это была первая – еще до Ф. де Соссюра – попытка сформулировать различия между синхронией и диахронией): преимущество наблюдений над живыми языками и изучения новых языков – перед догадками, извлекаемыми из рассмотрения памятников письменности, в связи с чем подчеркивалась особенная значимость диалектологии. «Казанцы» последовательно утверждали и отстаивали в своих работах полное равноправие всех языков как объектов исследования. Характерной чертой Казанской лингвистической школы, и в особенности Бодуэна де Куртенэ и Крушевского, было стремление к обобщениям, без которых, как подчеркивал Бодуэн де Куртенэ, «немыслима ни одна настоящая наука». Многие идеи представителей Казанской лингвистической школы сыграли большую роль в развитии лингвистической мысли: они предвосхитили развитие идей структурной лингвистики, фонологии, морфонологии, типологии языков и др.

Для ученых Казанской лингвистической школы было характерно понимание языка как системы, которую Бодуэн де Куртенэ рассматривал как «обобщающую конструкцию», четко выраженный историзм в подходе к языку. Наиболее плодотворные идеи этой школы позднее развивались и углублялись учеными Московской фонологической и Пражской лингвистической школами, а также представителями др. направлений отечественного и зарубежного языкознания.

Одно из видных направлений отечественного языкознания второй половины XIX в. – Харьковская лингвистическая школа. Представителями ее были А. А. Потебня, Д. Н. Овсянико-Куликовский, А. В… Ветухов, А. Г. Горнфельд и др. Они исследовали язык в широком культурном и историческом контексте. У истоков Харьковской лингвистической школы стояли И. И. Срезневский и его ученик П. А. Лавровский. Наиболее значительные достижения Харьковской лингвистической школы связаны с деятельностью Потебни. Он считал, что в основе развития языка лежит смена поэтического мышления, отразившегося в формах слов и высказываний, прозаическим мышлением. Определение искусства как основной формы познания, предшествующей философским и научным формам познания, было распространено в начале ХХ в. Взгляды Потебни на поэтический язык, природу поэзии и вообще искусства составляют его «лингвистическую поэтику». Последователи Харьковской лингвистической школы историко-генетическим подходом к изучению языковых явлений способствовали развитию отечественной семасиологии, лексикологии, этимологии.

А. А. Потебня

Александр Афанасьевич Потебня (1835–1891) – видный русский и украинский языковед считается создателем философско-лингвистической концепции – «потебнианства». В 1856 окончил Харьковский университет и с 1860 преподавал в нем. С 1875 – проф. Харьковского университета; чл. – корр. Петербургской АН (с 1877). Центральный труд Потебни «Из записок по русской грамматике» сыграл выдающуюся роль в обосновании исторического языкознания, в развитии грамматической теории русского языка. Потебня одним из первых в России поставил на почву точного фактологического исследования разработку вопросов истории мышления в его связи с языком, пытался установить общие семантические принципы осознания человеком основных категориальных отношений действительности. Рассматривая речевые единицы как акт мысли, в котором языковая форма выступает «ссылкой на значение», Потебня[23] обосновывает учение о «внутренней форме» слова. Согласно этому учению, наряду со знаковой оболочкой и абстрактным значением, слово имеет «внутреннюю форму». Т. е. представление, образ этого значения, подобно тому, как термин «окно», помимо четырехбуквенного сочетания знаков и понятия о застекленном проеме стены, содержит образ этого значения – представление об «оке» (глазе). Внутреннее противоречие между такими чувственными образами и абстрактными значениями определяет, по мнению Потебни, генезис рече-мыслительной деятельности. Разрабатывая учение о роли языка в психической деятельности, Потебня указывает, что представление значения речевого сигнала, т. н. «апперцепция в слове» выступает как предпосылка самосознания. В работе «Из записок по русской грамматике» Потебня анализирует чувственный образ в слове как «внутренний знак» его семантики и рассматривает в функции «внутренней формы» ближайшее значение слова, которое носит общенародный характер и является условием понимания речи. Анализируя образ и значение как основные компоненты искусства, Потебня подчеркивает полисемантичность его языка, вводит т. н. «формулу поэтичности»: А (образ) < X (значения), возводящую неравенство числа образов множеству их возможных значений в специфику искусства.[24] Соотношение образа и значения в слове носит, по мнению Потебни, исторический характер; оно очерчивает специфику как мифологического сознания (характеризующегося нерасчлененностью образных и понятийных сторон своего языка), так и сменяющих его форм художественно-поэтического мышления (в котором значение преломляется через образ) и научного мышления (характеризующегося приматом значения над образом). Исследуя генезис грамматических и логических категорий, Потебня вскрыл категориальную синкретичность первобытного мышления, связанную с архаической нерасчлененностью представлений о субстанции и атрибутах, и рассматривал путь ее преодоления. В связи с анализом истории мышления и его категорий Потебня развивает идеи эмпирического обоснования логики. Ценные результаты получены исследователем и в области литературоведения, фольклористики, славяноведения, изучения украинского языка.