Лекции по семиотике культуры и лингвистике - Светлана Махлина

Текст, по Бахтину, связан с контекстом. Он указывает, что «за каждым текстом стоит система знаков», но каждый текст в то же время является «индивидуальным, единственным, неповторимым». И этот его «второй полюс» раскрывается только в ситуации «в цепи текстов», он осуществляется «чистым контекстом».

Понятия «язык искусства» и «текст» тесно связываются Бахтиным с понятием жанр. Понятно, что при создании художественного произведения автор движется от внутренних слоев содержания к внешним слоям формы. При восприятии декодирование художественного текста произведения идет в обратном направлении. Язык искусства всегда учитывает эти двунаправленные движения. Современная психологическая наука условно вычленяет несколько уровней (или актов) единого процесса восприятия: 1) чувственное созерцание; 2) отнесение наблюдаемого к определенной категории; 3) осознание его конкретного смысла в данном контексте; 4) оценка, отношение. Бахтин по отношению к художественному восприятию называет эти уровни «актами познания»: 1) психофизиологический уровень восприятия знака; 2) узнавание знака; 3) понимание его значения в данном контексте; 4) включение в диалектический контекст.

Представленная концепция Бахтина «язык искусства» оказалась на уровне самых современных структуралистских изысканий, во многом предопределив и предвосхитив их.

С именем Бахтина связан круг людей, которые были объединены в «Кружок Бахтина». Вернее, на самом деле несколько кружков собрались вокруг этого замечательного русского мыслителя. Особенно большое значение для семиотики имел тот кружок, который впервые собрался в Невеле и Витебске (где-то в период 1918–1924 гг.). Кроме Бахтина, который только что закончил получением степени изучение классической филологии в Санкт-Петербурге, группа состояла из философа М. И. Кагана (1990–1937) и филолога Л. В. Пумпянского (1891–1940). Два его члена впоследствии стали известны в музыкальном мире: замечательный пианист М. В. Юдина (1889–1970) и музыковед И. И. Соллертинский (1902–1944), закончивший жизнь директором Ленинградской филармонии. Двум другим предстояло сыграть особенно значительную роль в развитии идей, которые мы связываем с этой группой: П. Н. Медведев (1891–1938), активист культурного строительства и В. Н. Волошинов (1895–1936), поэт, музыковед и исследователь языка.

В отличие от русских формалистов или Пражского лингвистического кружка, эта группа не была школой. Ее члены встречались время от времени, дискуссии носили неформальный характер, не было сделано сознательного усилия издавать журнал или опубликовать манифест. После своего возвращения в Ленинград в 1922 году, состав группы стал еще более текучим. Только трое из ее участников продолжали заниматься теорией. Медведев и Волошинов были марксистами из тех, которые пытались создать социолингвистическую основу для борьбы с формалистами. Все они были под влиянием Бахтина, который продолжал развивать идеи, высказанные им впервые в Витебске. Медведев в 1928 г. и Волошинов в 1927–1929 г. – это прежде всего труды Бахтина, только опубликованные под другим именем. Бахтин (1929) появился после того, как его автор попал под арест по подозрению в религиозной активности. Он был отправлен в ссылку в Казахстан на шесть лет, в течение этого времени он написал несколько работ по теории романа. Они были опубликованы в 1975 г. Волошинов умер от туберкулеза, а Медведев был репрессирован в 30-х гг., но Бахтину удалось продолжать работать в одиночестве в Саранске, где его открыли в начале 60-х гг. С тех пор появилось большое количество работ на различные темы и сейчас ясно, что Бахтин прежде всего был философом языка. Он умер в Москве в 1975 г.

Концепция Бахтина рисует язык как наиболее чувствительное выражение великой манихейской борьбы во Вселенной между центробежными силами, которые стремятся разобщить вещи с центростремительными силами, которые их сплачивают. Язык весьма системен: он состоит из таких повторяющихся черт, как синтаксис, грамматика и фонетические законы. Эти аспекты языка наиболее изучались современными лингвистами. Но язык, чтобы иметь значение, должен быть открыт каждый раз для особенных условий, в которых происходит высказывание. Слова могут значить множество различных вещей – в зависимости от оттенка интонации. Бахтин рассматривает интонацию как один из способов, позволяющих различным историческим и социальным контекстам приводить в действие неизменные аспекты языковых систем. Бахтин, далее, подчеркивает действенность parole в противоположность статичности langue, доминирование истории над синхронией, эпистемологии и семантики над лингвистикой. Он пост-, а, точнее, трансструктуралист в том плане, что он подчеркивает утечки в системе. Его работа о жанрах речи (1979) делает его пионером теории речи, в ней он рассуждает о вещах, которые позже были затронуты Эрвином Гоффманом в кн. «Frame Analyzis». Работа Бахтина о Фрейде находится в числе первых, которые подчеркнули роль языка в психоанализе. Его многочисленные работы о романе, взятые вместе, составляют важную главу в современной теории текста, а также дают убедительную модель исторической поэтики. Хотя он повлиял на таких деятелей, как Кристева, Бахтин сам в меньшей степени интересовался природой знака. Его внимание было сосредоточено на высказывании, которое он понимал как средство выражения особых социальных, профессиональных, географических, политических и других различий, которые в различные исторические периоды были выражены в языковой коммуникации. Высказывание, понимаемое таким образом, требует анализа дискурса. Язык, писал Бахтин, стратифицирован не только на диалекты, но и на социоидеологические языки, принадлежащие разным профессиям, поколениям и т. д. Бахтин называл это явление разноречием.

Язык, понимаемый как сумма диалогов, является тончайшим и наиболее полным воплощением диалога между центробежными и центростремительными силами мира. Но автор исследует и другие пути, которыми эти две силы осуществляют конфликт и коммуникацию. Диалог присутствует в образовании его в потребности представить мое Я в терминах, предложенных другими. В потоке становления Я всегда стремится обозначить свою сущность. Оно присутствует в сложной политике, которая определяет степень влияния между авторами и их персонажами. Монологическим является случай Толстого, который представляется нам как автор, выступая автократом своих текстов – в противоположность «полифонии» Достоевского, в романах которого звучит демократия голосов, каждый из которых есть «образ всего языка», свойственных враждебным идеологиям в мире Достоевского.

Диссертация Бахтина 1940 г. о Рабле, опубликованная в окончательном варианте в 1965, показывает тот род мышления, который сделал его важным влиянием в становлении Московско-тартуской школы и облегчил ее переход от ранней кибернетической и научной версии семиотики к семиотике культуры. Рассматривая культуру Ренессанса в Европе как текст, Бахтин находит в ней борьбу центробежных и центростремительных сил, выраженную в конкретно-исторической форме. Он подчеркивает оппозицию между идеологией, имеющей политическую гегемонию (церковно-государственный альянс), которая порождает статичность и ритуализацию – и карнавалом, понимаемым больше как мировоззрение действия, чем воскресный отдых. Карнавал – это народная философия, акцент подлинности тела, напоминание среди разделяющих людей банальностей и запретов, что люди объединены своей радостью в еде, питье, размножении – связью карнавального смеха.

Столь же значимой фигурой для семиотики, как и М. М. Бахтин, был Владимир Яковлевич Пропп (1895–1970) – русский ученый, филолог. Окончил историко-филологический факультет Петербургского университета (1918). С 1938 г. – профессор Ленинградского университета. Долгое время в России его труды рассматривались только как посвященные теории и истории фольклора. Действительно, такому взгляду соответствуют названия его работ. Его первая книга – «Морфология сказки» (1928 г., 2-е издание вышло лишь в годы «оттепели», в 1969-м, ставшее библиографической редкостью, в годы перестройки переиздавалась несколько раз). Вторая книга – «Исторические корни волшебной сказки» (1946). Затем появляется фундаментальный труд «Русский героический эпос» (1955, 2-е издание – 1958). Далее была напечатана книга «Русские аграрные праздники» (1963). На первый взгляд предметом анализа всех этих трудов является только фольклор. Многие фольклористы чрезвычайно серьезно отнеслись к этим исследованиям и в своих разысканиях отталкивались от трудов Проппа. В первую очередь это касается работ Б. Н. Путилова, К. В. Чистова, Е. М. Мелетинского.

Однако содержание научного наследия Проппа выходит за рамки только фольклористики. Ученый открывает методологические направления, характерные для всех гуманитарных наук XX в. и даже XXI веков. В его работах исследуются структурные соотношения изучаемых сюжетов (нарративные структуры, инвариантные аспекты формы, композиции функциональных элементов), которые оказываются определяющими факторами той или иной культурной формы. Так, в работе «Морфология сказки» он выделяет 32 функции и 7 персонажей, которые образуют метаструктуру волшебной сказки, ее метасюжет. Т. обр., он выделил принципиально ограниченный набор элементов и правил их действия в пространстве сказки, тем самым сделав анализ сказки системно-семиотическим. Не случайно Р. Якобсон ссылался на его работы. Но явно прослеживаемая связь с семиотикой в его первой книге послужила тому, что отношение к ней сложилось неоднозначное. Связано это было с изменением отношения к семиотике. Сам Пропп неоднократно указывал, что его работы не несут на себе следа ни семиотических, ни структуралистских методов. Следует, однако, хорошо представлять себе то время, когда только за полемику с К. Леви-Стросом (а Пропп полемизировал с ним в печати и отказывался от причастности к гонимой и хулимой тогда в официальных кругах у нас в стране методологии структурализма) можно было поплатиться свободой и жизнью.