Былицы - Валерий Свешников

На переломе эпох власти пользовались любым поводом для «искоренения» всех пережитков прошлого. По-моему, они считали это искоренение своей главной задачей. Хотя если задуматься, то станет понятным, что лишение людей своих корней, своей истории не приведет ни к чему хорошему. Поэтому эта последовательность в насаждении обезличивания домов и в уничтожении хозяев вскоре дала результаты – дома тихо ветшали: протекали крыши, облезала краска, начали дымить печи и прочее, и прочее. Оно и понятно, циркуляры писать легче, чем заниматься делом – хозяйствовать, ремонтировать, строить и все прочее. К настоящему времени (к XXI веку) дома «искоренены» в большинстве своем.

История дома начинается с XVIII века. Строил его один из предков моего деда – Свешникова Алексея Александровича. Деду дом достался по наследству. В городе было несколько Свешниковских домов. Не все, правда, принадлежали прямым родственникам. Так, в центре Вологды есть очень красивый трехэтажный каменный дом – и тоже «Свешниковский». Но хозяин его давно жил в Москве и с родней почти не общался.

Дом наш был построен очень добротно. Единственное, что было в нем слабым – это фундамент. А это, к сожалению, основа любого сооружения. В детстве я замечал, что полы в угловых комнатах довольно покаты. Дом был сложен из мощных бревен. Они оказались настолько прочными, что в 1970 году, когда дом расселили, то сруб и крышу дома перевезли в деревню близ Вологды и снова собрали новый дом. Конечно, сменили пару нижних венцов. Так что дом где-то еще живет, но уже другой жизнью. О толщине бревен сруба можно судить по тому, как в детстве, пробираясь по чердаку, мне трудно было переступать через два венца связей. А чердак дома был местом тайного хранения следов былого достатка, уюта и вкуса.

План дома довольно прост – что называется, без затей. Дом двухэтажный, в плане прямоугольной формы с довольно большим крыльцом. В крыльце было даже два окна (помимо дверей), а над крыльцом располагался балкон. С обратной стороны дома (по отношению к крыльцу и балкону) была жилая пристройка, в которой, помимо одной комнатки, были кладовки и туалет «типа сортир». Дом был крыт железом (кровельным, конечно) какого-то необыкновенного качества. Во-первых, железо крыши не особенно гремело, когда по нему ходили, – оно было явно толще обычного. А во-вторых, крыша нигде не протекала в течение почти 150 лет. Хотя на чердаке в 20-е годы был пожар – обгорели стропила и обрешетка. Известно, что железо после такой передряги обычно быстро ржавеет в дожди. По причине послереволюционной бесхозяйственности крышу красили очень редко. На моей памяти всего раз, примерно в 1955 г.

Первый и второй этажи дома заметно отличались: хозяева – мои предки Свешниковы – занимали второй этаж, а первый – для обслуги и разнообразных хозяйственных нужд. На втором этаже окна и потолки были повыше. Двери, печи и интерьер второго этажа предки выполнили любовно и тщательно. Был в большой передней зале даже небольшой камин.

Верхний этаж всегда занимали Свешниковы. На моей памяти там жили Елизавета Александровна Чулкова (урожденная Свешникова) с дочкой и двумя внучками и мы. Елизавета Александровна с семьей занимала передние комнаты. А задние комнаты второго этажа занимал Георгий Александрович Свешников – мой отец – с женой Ниной Ивановной Свешниковой (Корзининой) и детьми: мною – Валерием и моей сестрой – Ириной. С нами жила бабушка – Александра Викторовна Свешникова (Железкова) – мать Елизаветы и Георгия.

Крыльцо – дома лицо. В крыльце были довольно добротные двери – в прежние времена двери дома запирали. Помню, что эти двустворчатые наружные двери были с основательным гремучим засовом. На моей памяти эти двери уже не запирались, их только прикрывали в сильные метели. А отец еще застал время, когда запирались на щеколду даже ворота.

Кстати, притвор дверей в крыльце был устроен по-северному – то есть они открывались внутрь. Иначе дверь, занесенную снегом, просто бы не открыть. Вторые двери были застекленными, с красивыми медными ручками. На притолоке над ними была видна небольшая бронзовая иконка Николы-угодника. Жалею, что не догадался снять ее при прощании с домом. А может быть и хорошо, что не снял. Пусть и дальше Никола охраняет дом.

Помню три возгорания, которые могли перейти в пожары, но, видно, Бог нас миловал. Причиной одного из возгораний были сложные задачи по математике из учебника Шапошникова-Вальцева! А второе случилось из-за бурной любви нашей жилички Зины Нечаевой, «Зинки», как ее обычно называли. Уронить керогаз – это надо было умудриться. Третий и последний раз горели перекрытия между первым и вторым этажом. Жильцы нижнего этажа – Михайловы – бездумно нажаривали печь, чтобы переработать мясо свиньи, взращенной ими. В общем, подложили нам свинью. Выпало это событие на 27 ноября, когда отмечали день рождения отца, а дом был полон гостей. Будет возможность, расскажу об этих событиях.

Балкон – это очень уютное место нашей квартиры. На нем в жару иногда гоняли чаи из сияющего медного самовара. С наступлением жары на балконе спали. Хорошо, что движение машин по нашей улице в те давние времена было довольно слабым. Большой грохот издавали телеги, проезжающие по булыжной мостовой, но ночами их не наблюдалось.

Мама выращивала на балконе красивые цветы, а на лето туда выносили комнатные (домашние) цветы – громадный фикус, китайскую розу, тоже развесистую, и кактусы. На балконе сушили белье и лук в красивых косах, держали летом птиц в клетках, в непогоду там играла сестра Ира с подружками, я под крышей балкона хранил наши удочки, а позднее там же укрывали от непогоды небольшой переносной бильярдный стол.

Не раз через балкон к нам пытались пробраться воры, но как-то все обходилось, успевали вовремя среагировать – либо сами отбивались, либо кого-нибудь звали на подмогу.

На второй этаж дома, то есть в наши квартиры, приходилось подниматься по довольной темной лестнице. При входе на нее имелась еще одна преграда против лихоимцев – дверь с хорошим запором – кованым крюком.

На ночь, после прихода всех, дверь запирали на этот крюк. Обычно запирал последний пришедший домой. Существовал смешной ритуал – чтобы удостовериться в том, что все дома, прямо так и спрашивали: «У вас все дома?» Ответ на этот вопрос всегда сопровождался веселыми репликами из-за его двусмысленности.

Лестница не освещалась не только из корыстного расчета, что чужой человек не сможет впотьмах найти верную дорогу. Не положено было развешивать безлимитные лампочки где попало. Темнота на лестнице часто выручала. Так, после амнистии 1953 года в Вологде появилось много темных личностей – бандюканов и просто ворья. Поэтому вечерами стало опасно ходить по улицам, частенько грабили прохожих и воровали при любом удобном случае. Бывало, сидим дома, кто-то читает, а мы, дети, готовим уроки. Вдруг за стеной, что выходит на лестницу, слышно легкий шорох или осторожные шаги – все ясно, у нас «гости». «Играли тревогу» – стучали в стенку и сообщали Волоцким-Чулковым, чтобы заперли дверь. Взрослые подходили к дверям и начинали пугать милицией, которую мы будто бы тотчас позовем. Как ни странно, помогало!

А помогало, возможно, наше соседство с питомником милицейских служебно-розыскных собак. Надо сказать, инструкторы, или, как их по-другому назвать, «руководители собак», часто помогали в таких случаях. Так, летом к нам на балкон залезал один ворюга. Мама посмотрела в окно, выходящее на собачий питомник, и увидела инструкторов, проходящих близ нашего дома. На ее просьбу милиционеры сразу отозвались и сняли с балкона этого лиходея. Когда его уводили, он похвалил маму, сказав: «А ты чуткая, я ведь и тапочки снял, а все равно услышала. Ну, твое счастье!»

На нашей лестнице темень поддерживалась и по другой причине. Я уже писал о том, что долгое время после войны существовало ограничение по потреблению электричества – по одной лампочке в 60 ватт (тогда «свечей») на комнату, и нельзя было ставить никаких розеток или лампочек сверх этого лимита. То есть не включить ни электроутюг, ни радиоприемник. Поэтому и лампочку на лестницу не было возможности поставить. Если же приходили гости, то выносили лампу керосиновую или фонарь со свечой внутри. Мы же знали все углы и повороты лестницы и могли легко подняться и спуститься по ней даже с закрытыми глазами.

Но и то случались казусы. Так, я однажды поспешал домой и при входе на лестницу держал вытянутые вперед руки не так, как следовало бы, а немного по-другому, поэтому массивная дверь угодила аккурат промеж рук и хорошо засветила мне в лоб. Были очень яркие впечатления, надолго запомнил, что такое искры из глаз. Зато потом стал более осторожным.

С этой лестницей у моих двоюродных сестер – Тани и Люси Волоцких – были свои приключения. Таня (по-нашему Тюнтя) – девочка немного порывистая и неуравновешенная – нашу лестницу преодолевала слету, почти с разбегу и даже с некоторым визгом, вроде небольшой сирены. Весь дом, естественно, слышал этот момент возвращения Татьяны. Это почти сигнал: «Все дома – двери можно запирать!» Однако этот скоростной подъем был чреват неожиданными препятствиями.