Неизвестный Сталин - Рой Медведев

Сталин имел очень большой опыт организации разных судебных процессов, закрытых, открытых и открыто-показательных, на которые приглашались иностранные корреспонденты и иностранные дипломаты. На этих судах 1930-х годов обвинялись очень крупные партийные и государственные работники. Наиболее хорошо изучены суды 1937–1938 годов, на которых Сталин выполнял функцию тайного режиссера, а Андрей Вышинский, главный прокурор, был постановщиком всего «шоу». Рассекреченные архивные материалы дают достаточно хорошее представление о том, сколько времени необходимо для подготовки такого рода показательных судов[530].

Кооперация с судом достигалась не только применением физических методов следствия, но и шантажом в отношении родственников. Николай Бухарин был вынужден лжесвидетельствовать после года «обработки» и потому, что только в этом случае ему обещали сохранить жизнь молодой жены и малолетнего сына[531].

«Делом врачей» Сталин напрямую в январе — феврале 1953 года не занимался. Но он, безусловно, понимал, что для открытого судебного процесса оно не подготовлено. В архивных материалах этого «дела», которые изучал Г. В. Костырченко, также нет никаких указаний на подготовку открытого процесса, так как прокуратура и в феврале 1953 года не была подключена к следствию. «Если бы Сталин вскоре не умер, — считает Костырченко, — то, скорее всего, имело бы место действо, аналогичное тайной расправе над руководством Еврейского антифашистского комитета»[532].

Это предположение нельзя признать достаточно реалистичным. «Тайная расправа» в случае ЕАК оказалась возможной, так как само «дело ЕАК» было тайной с самого начала, и арестованные по этому делу были неизвестны за пределами московских еврейских кругов. «Дело врачей» после публикации «Сообщения ТАСС» стало всемирно известным, и перед судом должны были предстать знаменитые врачи, авторы учебников, заведующие кафедрами, академики медицины, основатели научных школ. В «деле ЕАК» был только один обвиняемый такого калибра, профессор Лина Соломоновна Штерн. Именно поэтому ее выделили в отдельное «дело» и приговорили к ссылке, а не к смертной казни, как других.

«Дело ЕАК» не могло быть образцом, так как оно, по существу, было провалом. Сам суд, хотя и закрытый, шел слишком долго, больше двух месяцев. Обвиняемые в большинстве случаев отказывались от своих показаний, данных на следствии, объясняя причину лжесвидетельств незаконными методами следствия. Отказ от показаний, данных на предварительном следствии, был неизбежен и для «дела врачей», если бы оно поступило на рассмотрение закрытого суда. Суд, даже если он закрытый, должен все же вести допросы обвиняемых, подтверждая данные следствия, и воссоздавать общую картину преступления.

Нельзя исключить того, что Сталин, понимая все эти проблемы, мог уже склоняться к возможности закрытого суда по какой-либо упрощенной схеме. Но главные организаторы процесса в МГБ, прежде всего Гоглидзе, который в январе 1953 года, во время болезни Игнатьева, исполнял обязанности министра государственной безопасности, понимали, что проведенная ими работа по созданию «дела врачей» не подготовила его даже и для закрытого суда. В таких случаях следственный аппарат просит от прокуратуры или от директивных органов разрешения на продление срока следствия. Это нормальная практика, и в СССР продлять сроки следствия было достаточно легко. Совершенно неожиданно и МГБ, и Бюро Президиума ЦК КПСС на совещании 9 января 1953 года приняли решение не о продлении, а о сокращении сроков следствия и публично объявили о том, что «следствие будет закончено в ближайшее время».

В СССР в 1953 году существовал лишь один способ выполнения этого обещания — передача дела на рассмотрение не суда, а Особого Совещания при МГБ, то есть внесудебного органа, имеющего полномочия для вынесения быстрых приговоров заочно, по документам вины, представляемым только следствием. Именно Особое Совещание при МГБ, сокращенно просто ОСО, выносило приговоры Каплеру, Морозу-Морозову, сестрам Аллилуевым и другим родственникам Сталина, а также Полине Жемчужиной, так как в этих случаях после ареста не проводилось и полноценного следствия. В СССР до 1950 года существовали два Особых Совещания — при МГБ и при МВД. Некоторое представление можно сделать пока лишь о работе Особого Совещания при МВД, так как рапорты МВД Сталину были рассекречены и общий каталог всех рапортов за 1944–1953 годы опубликован в 1994 году[533].

В 1951–1952 годах поток рапортов от МВД Сталину был, как я уже отмечал, резко сокращен. Большая часть этих рапортов шла теперь только Маленкову, Берии, Булганину и другим лидерам. Последний рапорт о деятельности Особого Совещания МВД Сталин получил в июле 1950 года. Это был доклад «О рассмотрении Особым Совещанием при МВД следственных дел на 112 человек 14 июля 1950 года»[534]. Это второй рапорт за июль, в первом, 8 июля, Сталину доложили о приговоре 7 июля группе в 115 человек. Каждый месяц Сталин получал два или три рапорта о работе Особого Совещания МВД, и в одно заседание это совещание рассматривало обычно от 200 до 400 дел. В 1946–1947 годах цифры могли быть и больше, например, 8 мая 1947 года были рассмотрены дела на 575 человек[535].

В это время через Особое Совещание при МВД СССР проходило около 15 тысяч дел ежегодно, и в этот поток попадали в основном националисты и «социально враждебные элементы» из западных областей Украины и из Прибалтики. Таким образом шло пополнение ГУЛАГа, находившегося в системе МВД. Особое Совещание при МГБ, деятельность которого не рассекречена в такой же степени (возможно, из-за ликвидации многих документов), специализировалось на делах более закрытого типа.

Само существование Особых Совещаний для внесудебных расправ было, по существу, государственной тайной, хотя этот карательный институт возник еще в старой России после убийства Александра II в 1881 году. Особое Совещание в императорской России было введено для более эффективной борьбы с нарастающим терроризмом «Народной воли». Оно обладало правом ссылки арестованных без суда на срок до пяти лет.

В СССР Особое Совещание при народном комиссаре внутренних дел СССР было учреждено Постановлением ЦИК и СНК СССР от 5 ноября 1934 года. ОСО появилось в комплексе законодательных актов при реорганизации ОГПУ в НКВД. НКВД был более крупной организацией, и аппарат ОГПУ стал его частью, Главным управлением внутренней безопасности. Особое Совещание для быстрого и заочного рассмотрения дел формировалось из пяти членов: самого наркома или его первого заместителя, начальника милиции, Генерального прокурора или его заместителя и двух других членов. Советское Особое Совещание обладало не только правом ссылки и высылки на срок до 5 лет, но также и правом заключения в исправительно-трудовые лагеря на срок до 5 лет. В условиях начавшегося в 1937 году террора ОСО получило право лишения свободы на срок до 8 лет.

Через ОСО, без судов и даже без следствия, отправили в ссылку и в лагеря членов семей «врагов народа», «социально опасных» бомжей, бывших дворян, выселяемых из Ленинграда и Москвы. ОСО утверждало списки. Поскольку потоки арестуемых были слишком большими, Особые Совещания были также созданы при наркоматах внутренних дел союзных республик, а иногда и в областях, причем они стали просто «тройками», состоявшими из трех лидеров республик — первого секретаря КП(б), Генерального прокурора и начальника милиции или республиканского наркома внутренних дел.

Республиканские и областные ОСО исчезли в 1940 году. В начале войны постановлением Государственного Комитета Обороны от 17 ноября 1941 года Особому Совещанию при НКВД, если оно заседало с участием прокурора, было дано право выносить любые меры наказания, вплоть до расстрела. Но эти чрезвычайные полномочия ОСО при НКВД сохранились и после войны[536]. С июля 1950 года ОСО МВД и МГБ были объединены, и эта ускоренная форма «правосудия» стала монополией только МГБ (Постановление Совмина СССР от 14 июля 1950 г., № 3077–1286 сс). Это соответствовало общей политике Сталина по усилению власти МГБ за счет МВД.

Берия уже в 1953 году, вскоре после смерти Сталина, став министром внутренних дел, направил в Президиум ЦК КПСС записку «Об ограничении прав Особого Совещания». Он отмечал, что после окончания войны и до 1953 года права ОСО не сокращались, а наоборот, расширялись. «Такое положение приводило к тому, что бывшее Министерство государственной безопасности СССР, злоупотребляя предоставленными широкими правами, рассматривало на Особом Совещании не только дела, которые по оперативным или государственным соображениям не могли быть переданы на рассмотрение судебных органов, но и те дела, которые были сфальсифицированы без достаточных оснований»[537]. Берия в этой записке предлагал не упразднить ОСО, а лишь ограничить его право на вынесение любых приговоров. По его мнению, ОСО не должно иметь права лишения свободы на срок больше 10 лет. В сентябре 1953 года Президиум Верховного Совета СССР принял указ об упразднении Особого Совещания[538].