Пряди о Боре Законнике - Александр Меньшов

Заяц — зверь хитрый. Охота на него требует напряжения всех чувств. В любой момент он может выскочить из самого неожиданного места. Тут главное не зевать.

Мне были хорошо известны повадки зайца. И эти знания были на каком-то подсознательном уровне. Скорее всего, они принадлежали Сверру с Ингоса. Другого объяснения я не видел.

К примеру, мне точно было известно, что этот зверь жирует в сумерках. А в ветреную погоду, особенно когда заморозки, заяц частенько поднимается с лёжки. Но сегодня было относительно тепло, да и к тому же пасмурно. Сизое небо заволокло мохнатыми тучами. В такое время зайцы могут подпустить к себе очень близко.

Скинув лыжи, я осторожно пошёл против ветра. Меня отчего-то заинтересовала низкорослая группка сосенок, тесно стоявших друг возле друга. Была уверенность, что именно там лёжка зайца.

Двигался я медленно и почти бесшумно. Натянул тетиву, положил обычную стрелу… Хотя скажу прямо: как бы ни готовился, заяц всё одно вскочит внезапно. Наверняка он воспользуется кустами, чтобы под их прикрытием постараться быстро уйти в лес.

— Хозяин, — послышался шёпот фальшиона. — К нам кто-то приближается?

— Кто? — насторожился я. — Медведь? Космач? Ну же!

— Человек.

— Кто? — удивился я, всё ещё держа в натянутом состоянии тетиву.

И вот в этот момент справа из-под можжевельника вырвалось что-то грязно-белое.

Да, это был заяц. Как и предугадывалось, он стремительно бросился к кустам.

Я выстрелил…

— Твою мать! Мимо!

Заяц ловко запрыгал из стороны в сторону и скрылся за деревьями.

— Хозяин, — вновь позвали Вороны. — Незнакомец приближается.

Я обернулся. Через несколько минут шагах в двухстах появилась неспешно бредущая тёмная фигура. Понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, что это Голубь, тот самый священник, которого я повстречал, когда шёл в Сккьёрфборх.

Он увидел меня и стал щуриться, чтобы попытаться определить, кто перед ним.

— О, это вы! — Павел приветливо махнул рукой и при этом чуть не свалился в сугроб.

— Вы лыжами не пробовали пользоваться? — прокричал ему в ответ. — В зиму здесь по-другому не пройти.

— Как-то не подумал…

— Что вы тут делаете?

— Пытаюсь добраться до Лысого взгорка.

— Зачем?

— Ну… там поселенцы… Хотел их проведать… узнать как дела… Может, чем-то помочь…

— Вы довольно далеко отошли в сторону. Лысый взгорок аж за теми грядами. Чтобы туда добраться, надо обойти склон с юго-запада… А вообще, в одиночку, да ещё без знания местности — вы очень рискуете. Просто невероятно глупо рискуете!

— Уже понял, — вздохнул Голубь. — А что вы тут делаете?

— Охочусь. А вообще, я тут живу недалеко.

Священник, наконец, добрался до меня и, тяжело дыша, присел на поваленное дерево.

Чудной парень. Ей-ей! Странный… Бывают же такие!

— Кстати, — сказал я, — если желаете, то можете пойти со мной. Заночуете, а там…

— О! Это очень хорошо. Тут так рано темнеет…

— Зимой, тут вообще солнца не видать. Считайте, что сейчас своего рода день… Или светлая ночь. Тут как уж душе угодно.

— Верно говорите… верно…

И мы пошли к озеру. На опушке я подобрал свои лыжи и палки, и неспешно поехал вперёд. Павел засеменил рядом.

— Гибберлинги мне говорили, что вы ушли из города. Мол, направились куда-то… эх, их язык довольно неудобен в произношении…

— Язык? — разговоры на подобную тему мне не нравились.

Сам священник вызывал симпатию. Не хотелось вступать с ним в споры.

— Вы сами откуда? — спросил я у Голубя.

— Ну… из Темноводья.

— Да? А по говору и не скажешь.

— Много путешествую, изучаю то да сё… Вот и меняется…. говор… Кстати говоря, по вам тоже не скажешь, что вы с Ингоса. Я имею в виду не только говор.

Мы переглянулись.

— Для человека определённого круга, вы весьма… грамотны.

— То есть? Поясните.

— У вас хорошо поставленная речь, неплохая смекалка… Вы умеете поддерживать беседу. Часом, нигде не обучались?

Я молчал. Своими замечаниями, Павел поставил меня в тупик.

— А чего вы решили, что я с Ингоса? — спросил у него.

— Мне об этом сказали гибберлинги.

— А что, разве там какие-то люди… особые?

— Я не хотел вас обижать.

Мы с Павлом переглянулись. Он глуповато улыбнулся и отчего-то развёл руками.

Чудный человечек, что тут скажешь. Вроде простачок, хотя…

Некоторое время мы не разговаривали друг с другом. Лично я глубоко задумался по поводу сказанного Голубем.

— Мне интересно, — обернулся я к нему, — а как вы решили стать священником?

Павле даже остановился. Он сделал весьма серьёзное лицо и с неким жаром в голосе заявил следующее:

— Я и сам не раз задумывался над этим. Понимаете, господин Бор, это… это… Вот, скажем, если кто-то хочет научиться ремеслу плотника или каменщика, то он ищет учителя сему делу. Верно?

— Верно, — кивнул я, приглашая Павла продолжить путь.

— Это не вызывает затруднения, ведь учителей этим ремёслам немало. Но странное дело, коли кто хочет познать справедливость, то, собственно, вдруг приходит к выводу, что не ведает, куда для этой цели надо идти.

— Мудрёно, — усмехнулся я. — А почему вдруг «познать справедливость»? Не могу понять…

— Вы спросили о том, почему я решился стать священником, а не кем-то иным.

— А-а, понятно. (Хотя, на самом-то деле я всё ещё не мог сообразить.) То есть, по-вашему, быть священником — значит учиться справедливости? (Глупый какой-то разговор у нас выходит. И зачем я только этого Голубя спросил?) А как же, к примеру, судьи? Неужто они не вершат оную?

— Законность и справедливость — это разные вещи, — очень серьёзно заявил Павел. Судя по всему, он не раз размышлял на подобные темы, уж слишком быстро отвечал. Так сказать, без подготовки. — Вы, конечно, не обижайтесь. Но вот что я скажу: мне известно, что гибберлинги кличут вас Законником, однако вот эльфы дали совсем иное прозвище — Головорез.

— И что?

— По-моему, это только лишний раз доказывает моё утверждение о законности и справедливости. Я давно его понял…

— И что? Научились этой вашей справедливости?

Голубь нахмурился.

— Скажем так: я на всё ещё в пути, — Павел на некоторое время замолчал.

В моей голове вдруг всплыли мысли о племени медвеухих. То, что удалось договориться с ними, безусловно, возвышало мою персону, но лишь в глазах гибберлингов. И прав Павел — для последних я вновь подтверждал своё прозвище Законника.

Громко звучит, согласен. Но это факт.

А вот для обёртышей же я был лишь непреодолимой силой, которая почитала справедливостью добытое лишь принуждением.