Я покорю Манхэттен - Джудит Крэнц

– Мать вообще намерена продать «Эмбервилл пабликейшнс», исходя из показателей следующего финансового отчета, – бесстрастно произнесла Мэкси.

– А… – вздохнул Пэвка, и в этом вздохе выразились великая печаль и разочарование. – Вот, значит, откуда этот меморандум. Я мог бы и сам догадаться. Какой же я дурак, что сразу не сообразил. Это же единственное объяснение того, зачем понадобилось уничтожать все созданное твоим отцом. Но я все равно поражен, что она пошла на этот шаг. Журналы можно было продавать и такими, какие есть, ведь они наша гордость. И тогда в их продаже не было бы ничего зазорного, если уж ей так понадобилось с ними расстаться.

– Но тогда они принесут меньше денег?

– О да, меньше, но все равно достаточно для любой семьи до скончания века, – заметил он с горечью. – Заявление об уходе они получат от меня через час. Уверен, уйдут и многие другие. Знаешь, зачем я здесь? Чтобы укрыться от лавины возмущенных звонков. Люди не понимают, что даже я ничего не могу со всем этим поделать. Вскоре редакторы, которые имели честь хорошо знать твоего отца, то есть те, кто составляет нашу главную опору, решат, что не хотят иметь с новой политикой ничего общего. Может быть, они уже пришли к такому выводу. К тому же все это настоящие зубры, которые знают, что им все равно грозит неизбежное изгнание, как только «Эмбервилл» окажется в чужих руках. Новые владельцы, кто бы они ни были, наверняка захотят изменить лицо журналов в соответствии со своими вкусами, а для этого им понадобятся новые люди. Через несколько лет никто и знать не будет, что эти журналы когда-то были частью «Эмбервилл пабликейшнс», хотя, возможно, они и сохранят прежние названия. Собственно, речь сейчас как раз идет о продаже этих названий.

– Но откуда такая уверенность, что новые хозяева не захотят оставить старых сотрудников? Ведь они-то и сделали журналы известными!

– О, Мэкси, ну, может быть, они все же прислушаются к голосу разума и попытаются кое-кого из редакторов сохранить. Но хорошие главные не могут не тратить деньги на свои издания, а меморандум им это запрещает. Когда продается компания, созданная руками одного человека, из нее уходит основное – ее душа, если угодно. Уходит дух ее основателя, и то, о чем ему мечталось, никогда не сможет вернуться. И процесс уже начался – с появлением этого меморандума. Но твоя мать, Мэкси, твоя мать! Как она могла? Да пока «Эмбервилл пабликейшнс» жила, жил и твой отец. – Пэвка покачал головой даже не с грустью, а с чувством, несравненно более глубоким: он явно вспоминал о том, с какой верой и надеждами на будущее начинали они вдовоем с Зэкари свои приключение – почти четыре десятилетия назад.

Мэкси медленно поднялась с места, прошла несколько шагов, отделявших ее от стола Зэкари, и села на стул, на котором, кроме отца, никто никогда не сидел. Она перебирала в уме все услышанное от матери. Будущее «Би-Би» было лишь небольшой частицей той загадки, разгадать которую она все это время пыталась. На ее глазах шло сознательное разрушение всего построенного Зэкари Эмбервиллом здания. Здания, оставшегося стоять нетронутым и после смерти его творца в течение уже целого года. Здания, готового простоять еще гораздо дольше, поскольку в нем остаются люди, преданные Зэкари и способные развивать его идеи. Итак, шесть процветающих могущественных изданий должны быть низведены до нижайшего уровня, а затем проданы – неизвестно почему. Дело всей жизни Зэкари безжалостно разрушалось, дело, ради которого жил ее отец! А ведь девиденды от «Эмбервилл пабликейшнс» до сих пор позволяют всей его семье жить в роскоши и делали бы это до тех пор, пока люди продолжали читать журналы.

Каттер. Только он оказался бы в выигрыше от разрушения памятника, каким являлась «Эмбервилл пабликейшнс», увековечившая дело ее отца. Каттер. Все, что она знала о нем, в чем имела воможность убедиться лично или о чем смутно догадывалась, инстинктивно подозревала, все, что она, Тоби и Джастин думали о младшем брате Зэкари, женившемся на их матери, все это по капле собралось теперь в тучу, которая поспешно обретала форму, угрожающе сгущалась. Имя этой тучи было ненависть. Даже скорее зависть, еще более сильная, чем ненависть. Сперва она заставила его взять в жены их мать. Затем задушить в зародыше последнее детище Зэкари – три журнала, еще не успевшие как следует встать на ноги. И наконец, сейчас – выпустить кишки из журналов, составлявших славу и гордость «Эмбервилл пабликейшнс», и как можно скорее от них избавиться. Только зависть могла продиктовать все эти поступки, только смерть ее отца могла развязать ему руки, с тем чтобы сначала обезобразить, а потом и предать дело, в которое отец вложил всю свою жизнь. Дело, которое сам Каттер никогда бы не осилил.

Нет, она не позволит ему этого!

– Пэвка, не увольняйся с работы, прошу тебя, – взволнованно произнесла Мэкси. – Ради меня. Я решила сделать все, чтобы продажа не состоялась. Думаю, что смогу убедить мать не делать этого. Если бы ты смог успокоить страсти и уговорить людей оставаться на своих местах в течение нескольких месяцев; если бы они сумели проводить все предлагаемые меры экономии как можно медленнее и вместе с тем изобретательнее, чтобы окончательно не погубить октябрьские и ноябрьские номера, а произвести лишь косметические изменения; если бы вам всем удалось саботировать все, что будет требовать Оксфорд, чтобы он на стену лез из-за каждого пустяка, а вы между тем под шумок заказывали статьи и фото лучшим из тех, кто вам лично известен; если бы вы могли начать это даже не с сегодняшнего, а уже со вчерашнего дня; если все будет именно так, я даю бой Каттеру.

– Каттеру?

– Это ведь не матери моей пришло в голову, Пэвка. Каттер внушил ей все, уверяю тебя. Без его влияния ничего бы не было.

Пэвка приблизился к столу и серьезно, в упор взглянул на Мэкси. В его взгляде не было обычного шутливого заигрывания и восхищения ею, всегда отмечавшего их взаимоотношения. Она сидела сейчас там, где он привык видеть одного только Зэкари Эмбервилла, сидела на удивление спокойно, уверенно, как будто унаследовала это место по праву. Он, Пэвка, не осмелился занять этот стул, а она, Мэкси, сделала это, даже не задумавшись. Никогда не говорила она столь твердо, разумно, никогда в голосе ее не звучали холодная решимость, собранность и сила. Пэвка и помыслить не мог о подобном, настолько это казалось невозможным. Это была уже не та девочка, которую он знал, бегавшая за ним по пятам и привыкшая жить так, словно ее жизнь – бездонный мешок, полный разноцветных леденцов: лизнет один-другой – и бросит, чтобы успеть перепробовать все. После ее возвращения, подумалось ему, они виделись крайне редко, и месяцы, истекшие с того страшного заседания правления, изменили ее неузнаваемо. Она не стала выглядеть старше, не об этом шла речь. Она просто стала зрелой. Мэкси Эмбервилл превратилась в женщину.