Я покорю Манхэттен - Джудит Крэнц

– Лучше ты сама оставь меня. Никаких апельсинов в доме нет. Уходи. Уходи!

Мэкси исчезла, плотно закрыв за собой дверь, чтобы не дать Рокко возможность встать с постели и самому выставить ее из квартиры. Она принесла пакет с апельсинами. Опыт подсказывал ей, что апельсины в таких домах никогда не водятся. Лимоны – да, яблоки – никогда, а вот апельсины – почти никогда. Спустившись на цыпочках по лестнице, она без труда нашла кухню. Мэкси сразу же увидела, что она большая – раза в три больше, чем у нее, – и нарядная. Правда, окна не выходят, как ее собственные, на «Уорлд трейд сентр», пыталась она утешить себя, выжимая сок из апельсинов. Но утешение было слабым. Мэкси не могла не отметить, что на кухне у Рокко восьмиконфорочная чугунная плита; пол выложен золотистыми мраморными плитами с прожилками травертина; рядом с плитой большой деревянный стол, расписанный на манер пенсильванских немцев, а отделанный полированной бронзой холодильник буквально забит шампанским. Она заглянула в морозильник. Ну конечно, так она и думала: полно бутылок с водкой, заиндевевшей до такого состояния, что она на одном дыхании сама влетает в тебя подобно воздушному поцелую, которым один айсберг дружески обменивается с другим. Поразмыслив, Мэкси добавила три четверти содержимого бутылки в графин и, попробовав на язык, убедилась, что водка почти не чувствуется, настолько сладок был сок. Поставив графин в холодильник, она отправилась на поиски бельевого шкафа. Ничто, она знала это по собственному опыту, не может подействовать на больного лучше, чем чистые накрахмаленные простыни. Ого! Выходит, Инди – не единственный знакомый ей человек, кто устроил из постельного белья культ. У Рокко в шкафу оказалось все, что можно купить у «Пратези», – ослепительно белые простыни идеальных геометрических пропорций с темно-коричневыми, голубыми и темно-пурпурными полосами. Как видно, он о себе не забывал! «Пратези», наверное, был дешевле «Портхолта»: правда, если за бельем приходилось лететь в Милан, то тем самым окупалась дорога.

Захватив простыни из чистейшего египетского полотна, стоившие не одну тысячу долларов, Мэкси вернулась на кухню за графином и большим бокалом, а затем направилась обратно в спальню.

Бесшумно отворив дверь, она убедилась, что Рокко крепко спит. Прекрасно, так все и должно быть. Нырнув под ворох одеял, она нашла большой палец его ноги. Теперь можно будет разбудить Рокко наиболее деликатным образом. Мэкси слегка потянула за палец – Рокко зашевелился. Она продолжала манипуляции с пальцем, пока Рокко не сбросил с головы подушку.

– Вставай. Пора пить сок, – прощебетала она с нежностью, которой позавидовала бы актриса Джули Эндрюс.

– Пошла ты ко всем чертям! – прохрипел он и с силой чихнул. Она протянула ему «Клинекс» и полный бокал апельсинового сока, держа его с видом, полным отстраненного достоинства. Он с жадностью выпил и пробормотал нечто, отдаленно напоминавшие «спасибо». Мэкси тут же налила бокал и передала его ему в руку.

– Ты обезвожен, пойми. Это может стать опасным, – пояснила она.

– Потом выпью. Поставь на столик. И уходи.

– Я и уйду, но только, когда ты выпьешь все, – пообещала Мэкси.

Рокко залпом осушил бокал, чтобы продемонстрировать, до чего ему не терпится, чтобы она поскорее убиралась. Допив, он откинулся на подушку и закрыл глаза. Мэкси подождала несколько минут, чтобы водка начала действовать.

– Рокко?

– Н-да?

– Тебе лучше?

– Может, немного.

– Тогда тебе хорошо было бы принять душ, а пока ты будешь в ванной, я перестелю постель.

– Душ? Ты с ума сошла! Любая перемена температуры в таком состоянии может убить человека. Во всяком случае, меня.

– Не обязательно принимать горячий душ. Вода может быть и комнатной температуры. Уверяю, ты сразу почувствуешь себя гораздо лучше. Честно.

– Правда?

– Абсолютная правда. И еще, чистые простыни… ну разве не замечательно?

– Во всяком случае, это не повредит. Раз уж ты все равно здесь. Перестелишь и уйдешь, да? Обещаешь?

– Конечно. Еще соку?

– Ну разве что последний бокал. Вроде даже помогает.

И он в счастливом полузабытьи прошествовал в ванную, унося с собой полный бокал. Мэкси принялась за дело. Если она что-то в этой жизни и умела, так это стелить постель. Она слышала, как он фыркает под душем – пусть не поет, но, во всяком случае, и не чихает. Она тут же вынесла форситию вместе с ворохом скомканного постельного белья в прихожую и, вернувшись, поплотней задернула тяжелые шторы.

Через десять минут Рокко вошел из ванной в пустую спальню. Узкая полоска света, все же проникавшая в комнату, позволяла убедиться, что постель только что перестелена: стеганое одеяло было подтянуто к самому изголовью, как он любил. Со вздохом облечения Рокко рухнул в божественную белизну чистых простынь и, растянувшись, застонал от удовольствия.

– Ай-й! – Он так и подскочил, задев ногой явно что-то живое.

– Господи, да это всего только я, – прошептала Мэкси. – Я думала, ты увидишь. Извини.

– Что ты тут делаешь в моей кровати?

– Я, наверно, заснула. Устала, пока стелила. У тебя такая огромная кровать, сразу не обойдешь.

– Но ты голая, – заметил он.

– Да-а? – сонно протянула Мэкси. Хм-м…

– Хм-м… странно. Действительно. – Она зевнула. – Должно быть, решила, что я дома. Прости, пожалуйста.

– Ты уж больше меня не пугай. Ненавижу, когда пугают.

– Конечно, ненавидишь, – промурлыкала Мэкси, успокаивая его как ребенка и при этом придвигая его голову к своей роскошной груди – этим божественным теплым плодам. – Конечно, миленький мой, бедненький мой Рокко. Конечно, мы ненавидим, когда мы болеем.

– Я ведь заразный, – со вздохом предупредил он, беря в рот один из ее сосков.

– Не беспокойся. От твоих простуд я еще ни разу не заражалась, – произнесла она, целуя его сперва в плечо, а потом в одной заветное место на затылке: если ей не изменяет память, когда-то он так любил, чтобы его целовали именно там.

Да, память не подвела. В сладостной блаженной истоме Рокко уже не мог сопротивляться ее чарам. Проворные губы и руки Мэкси с триумфом довершили дело.

Через несколько часов, уже в сумерках, Рокко проснулся. В голове была звенящая легкость, а на сердце непонятная тяжесть. Что-то с ним приключилось. Но что? Он не помнил, но твердо знал: это произошло. Повинуясь инстинкту, он шаг за шагом стал осторожно исследовать кровать. Пуста. Но все равно что-то тут не так. Включив настольную лампу, он оглядел спальню. Никого. Встав с кровати, он прислушался. В доме ни звука. Совершенно ясно, что, кроме него, здесь никого нет. Откуда же идет беспокойство?