Во имя Ишмаэля - Джузеппе Дженна

Дерьмовая работа. Вся работа дерьмовая. Поэтому Лопесу было так трудно: плавать в дерьме труднее, чем плавать в воде.

Теперь же предстояло вот какое дело. Соня Хокша была проститутка-албанка, она работала на Порта Виттория рядом с заброшенной станцией, где когда-то румыны из ничего соорудили лагерь, а потом его снесли, чтобы построить университетский городок. Там, поблизости, Соня Хокша работала всю неделю, кроме понедельника. Она жила в крошечной двухкомнатной квартирке над «Роллинг Стоуном». Именно туда она водила клиентов для полной обработки. Квартира принадлежала семидесятилетнему албанцу, главарю двух или трех албанских кланов в южном округе Милана. Соня также принадлежала старику: его собственность на пять лет. Потом она могла быть свободной. За семьдесят миллионов ее можно было выкупить, если кто-нибудь пожелает ее выкупить. Но никто не торопился выкладывать семьдесят миллионов. Один раз ее уже пытались у хозяина увести: Соня хотела покончить с улицей при помощи влюбившегося в нее клиента, ей удалось найти место в супермаркете «Ринашенте»: миллион восемьсот тысяч в месяц. Албанцы пришли за ней. Сказали, что, если она не вернется на улицу, они поедут в Валону и заберут ее младшую сестру. Соня вернулась, но у младшей сестры обнаружилась опухоль, и она умерла. Поскольку у Сони не было других родственников, то ее нечем было больше шантажировать, — и месяца не прошло, как она снова исчезла. Калабрийская мафия указала албанцу Лопеса. Хозяин хотел Соню обратно, говорил о ней как о вещи, — он производил впечатление, этот старый албанец, когда говорил о цене и смеялся, показывая желтовато-коричневые зубы. Если она еще в Италии, албанец хотел вернуть ее обратно: Лопесу — два миллиона. Через неделю (на прошлой неделе) Лопес отыскал Соню. Идиот, который забрал ее к себе домой, работал в спортзале: седовласый тренер с искусственным загаром, одежда от Боджи (это свидетельствовало о том, что он старался хорошо одеваться, но много не тратил). Лопес видел его в «Матриколе», ирландском пабе на кольцевой дороге. Подсказка пришла к нему со стороны друга тренера: типичное совпадение, при том что Лопес к тому моменту уже всерьез не верил в то, что бывают совпадения. В баре на Порта Романа вдруг появляется некто, рассказывающий о своем друге. Говорит, что тот влюбился в проститутку:

— Вы должны ее увидеть — какие огромные у нее глаза, вот такие шары голубого цвета…

Проститутка — албанка, говорит он. У того парня водятся деньги: он совладелец трех гимнастических залов. Он вытащил ее с улицы, держит у себя дома. Он должен был жениться, этот тип, но, поскольку влюбился в проститутку, теперь уже не женится. Он держит ее дома, чтобы сутенеры не узнали, где она. Друзья смеялись, Лопес слушал. Они задержались в баре до девяти, на час позже закрытия, смеялись и пили «негрони». Потом вышли на улицу. Лопес ждал в машине. Мужчина, который рассказывал, сел в черную блестящую «BMW». Она тронулась: Лопес следовал за «BMW». Мужчина скоро припарковался на улице, которая выходила на проспект Порта Романа. Лопес вышел, бросив машину на тротуаре, человек тем временем искал в кармане ключи, медленно, задумчиво бредя посреди дороги. Лопес схватил его за воротник, сбил с ног и оттащил за ряд машин, стоявших на тротуаре. Тот страшно испугался и побледнел. В руках у Лопеса был пистолет, он приставил его ко лбу тому типу, стал требовать адрес. Тот не понимал, видно было, что он не верит в происходящее; Лопес продолжал требовать адрес. Когда тот тип понял, о каком адресе идет речь, он, запинаясь, назвал его. Лопес спрятал пистолет в карман, незнакомец продолжал бормотать. Лопес сказал ему, что, если только тот попробует позвонить типу, что путается с албанской проституткой, он вернется. Тот все еще валялся на земле, вытаращив глаза, плакал и еле слышным голосом говорил «Нет». Лопес на машине доехал до площади Пьола, где находилась теперь Соня. На домофоне он нажал кнопку с именем «Руделла»: ему ответил мужской голос, Лопес отошел от домофона. Подождал немного: из подъезда вышла пожилая пара. Потом вышел мужчина — Лопес попросил у него сигарету, тот ответил, что не курит, и Лопес узнал голос, что ответил ему в домофон: это был Руделла. Пошел за ним следом: тот направлялся к «Матриколе» за пивом. Лопес обогнал его и вернулся к подъезду на площади Пьола. Он подождал еще немного под дверью дома Руделлы, пробрался внутрь вслед за синьорой лет под пятьдесят, поднялся по лестнице, изучил таблички с именами жильцов. На четвертом этаже, на табличке, оформленной под латунь, он прочел: «Руделла А.». Прислушался: тишина. Он спустился вниз, снова сел в машину, припаркованную позади дома: в это время убирали улицы. Было десять часов. Ему не хотелось есть замороженные полуфабрикаты. Лопес пошел в «Макдоналдс». Картофель фри был противным, и тогда он отправился в «Магадзини Дженерали», чтобы поесть грибков. Потом нашли труп на улице Падуи.

Из кабины за университетом Лопес позвонил албанцу. Сказал ему, что нашел Соню, что привезет ее через час. Спросил, готовы ли деньги. Албанец ответил «да».

Все еще шел дождь. Лил не переставая уже несколько дней. Он попросил таксиста подождать его. Ему понадобится несколько минут.

Охраны в вестибюле не было. Он вошел в лифт, поднялся на четвертый этаж.

Голос Руделлы спросил из-за двери, кто там. Он сразу же открыл, когда Лопес сказал, что пришел из полиции, чтобы вручить повестку в суд. Первый шаг сделал Лопес: распахнул дверь, толкнул хозяина в грудь и закрыл за собой дверь. Руделла оказался медлительным. Реакция последовала через несколько секунд. К тому времени Лопес уже приставил пистолет к его груди.

— Где она?

— Где кто? — Руделла трясся от ярости. Лопес размахнулся и ударил его в лицо пистолетом. Руделла осел как пустой мешок, изо рта у него потекла кровь, но он не закричал. Дверь в глубине холла открылась. Показалась Соня Хокша. Лопес не стал угрожать ей пистолетом. Она все поняла. Лопес подождал. Женщина вернулась в комнату, но дверь не закрыла. Руделла лежал на полу, кровь шла не очень сильно. Теперь лицо его было белым, он свернулся калачиком, как эмбрион, прикрыл руками разбитый рот и плакал. С подбородка свисал темно-красный кусок кожи.

Женщина вышла из комнаты, одетая и с сумкой на плече.

Они ничего не сказали друг другу. Лопес открыл перед ней дверь, пропустил ее вперед — она, выходя, обернулась к Руделле, прошептала ему:

— Мне очень жаль.

Тот плакал — от боли, а не из-за женщины. Они сели в такси.

Ничего не сказали друг другу до самого «Роллинг Стоуна».

Старый албанец ждал их и курил, на пластиковой поверхности стола в кухне, рядом с комнатой, куда Соня водила клиентов трахаться, стоял стакан вина. Весь дом пропитался дымом. Увидев Соню, старик поднял узловатую руку, ладонью вперед, для ритуальной пощечины, но в этот момент Лопес сказал:

— Деньги.

Албанец опустил руку, кивнул с досадой — медленно и с досадой — и потащился на кухню. Там, в пластиковом пакете, лежали деньги. Старик смотрел, как Лопес пересчитывает банкноты: двадцать штук по сто тысяч. Соня села на кровать в первой комнате. Она была подавлена. Она держала бессильно клонившуюся голову руками, бледными, в мелких морщинках, которые Лопес рассмотрел во время поездки в такси. Она казалась туго набитым мешком с бельем, сидя там, на кровати, ослабевшая, с задом, расплющенным жестким матрасом.

— Спасибо! — процедила она сквозь зубы ему вслед, а Лопес, выходя, смотрел на нее, вдыхая железистый дым, застоявшийся в комнате, старик же стоял на пороге между кухней и комнатой, руки в боки.

Лопес медленно спускался по каменной сырой лестнице, провонявшей кошачьей мочой, когда до него донеслись крики старика и плачущие вопли проститутки.

Инспектор Давид Монторси

МИЛАН

24 ОКТЯБРЯ 1962

11:10

А черные монахи делали свой обход.

Во всем управлении шло брожение, и не только на пятом этаже, где помещался отдел расследований. Спускаясь по лестнице на второй этаж, к Болдрини, в полицию нравов, чтобы попробовать установить контакт с кем-нибудь из осведомителей, вращающихся в кругу маньяков (если есть такие осведомители и если есть такой круг — маньяков-педофилов), Давид Монторси обогнал группу молчаливых людей, одетых в темное. Кто такие эти люди, которые молча бродят по управлению? Темная одежда, что-то трупное есть в напряженной, сдержанной походке, старые, если так можно сказать, погруженные в себя, почти неестественные в своей бледности. Он глядел на них, спускаясь по лестнице: они с трудом поднимались по ступенькам, при развороте на 180 градусов держась рукой за перила, опираясь на них всем своим телом, ослабевшим под грузом прожитых лет, облаченные в странные темные сюртуки, пыхтя, надувая щеки. Важные люди: Монторси чувствовал сдержанное высокомерие с их стороны, когда разглядывал их… А на втором этаже было и того хуже, потому что из каждого кабинета выходили люди, имевшие отношение к управлению, но не служившие в управлении: кто-то бежал с конвертом в руках, в какой-то момент перед носом Давида Монторси закрыли дверь, потому что, проходя, он заглянул в комнату, где двое разговаривали по телефону (один разговаривал, другой слушал): одеты в черное. Он без стука вошел в дверь налево — в последнюю до того, как коридор, умирая, превращался в зеленовато-серую стену, такую же, как и тремя этажами выше.