Система научно-богословской аттестации в России в XIX – начале XX в. - Наталья Сухова

Напротив, расширение палитры научных исследований в духовных академиях выявило в богословской тематике вопросы, требующие специального филологического или исторического рассмотрения (исследование текстов, исторических подробностей) с применением соответствующих методов. Был поставлен вопрос о возможности представления таких работ на соискание богословских ученых степеней, а в случае положительного решения – о разработке требований к специальным гуманитарным исследованиям в богословии.

Это взаимопроникновение подняло на новый уровень традиционное понимание места и значения богословия в научных исследованиях в целом. Богословие, оставаясь самостоятельной областью науки со своей аксиоматикой, задачами, принципами и методами исследований, перспективами развития, выстраивало особые научные отношения с другими областями человеческого знания. Этот процесс обогащал богословие как самостоятельную науку включением в него результатов, полученных в других науках, и методами, ими разработанными. Осмысление же важности богословских подходов и научных методов в исследованиях, лежащих в сфере других областей знания, открывало для богословия новые перспективы.

Такая роль богословия в системе научного знания ставила с особой остротой вопрос о разработке критериев для проверки истинности самих богословских выводов и результатов. При оценке диссертаций неоднократно вставали два вопроса: о корректности применения научно-критических методов в богословских исследованиях (3) и о совместимости свободы научного поиска с церковной ответственностью авторов исследований и органов, присуждающих и утверждающих ученые богословские степени (4). Оба вопроса в определенной степени были связаны и с проблемой утверждающей инстанции в системе научно-богословской аттестации. Судьба каждой диссертации, поднимавшей эти проблемы, решалась с учетом конкретных обстоятельств, но вопрос в целом требовал более основательного обсуждения и осмысления. Такие обсуждения велись учеными-богословами в частной переписке, при составлении проектов новых уставов, на Предсоборном Присутствии, на Поместном Соборе. Но ситуации, конкретные проблемы и их решения были столь различны, что единого решения, тем более четкого и однозначного, последовать не могло. Сами обсуждения – на разных уровнях и на примере разных исследований – открывали широкие перспективы развития православного научного богословия. Решение первой проблемы – о методах богословского исследования – виделось в синтезе научно-исследовательских методов и современных достижений науки с православно-богословским церковным опытом. Но конкретные рецепты такого синтеза и критерии для проверки его успешности, которые могла бы использовать система научно-богословской аттестации, разработаны не были. Некоторые богословы предлагали заменить вопрос о выборе методов богословских исследований на вопрос об интерпретации полученных результатов.

Вопрос о свободе научного поиска в богословии обсуждался в духовно-академических кругах на протяжении многих лет, особенно болезненно – в конце XIX–XX вв. Несмотря на жаркие дискуссии, а, возможно, и благодаря им, большая часть церковных богословов пришла к выводу об отсутствии принципиального противоречия между научной и церковной ответственностью автора богословского исследования – но, напротив, об их тесном сочетании. Однако этот вывод подразумевал в свою очередь вопрос о личности исследователя, его мировоззрении, конфессиональных убеждениях, церковности. Для русских богословов тех лет этот вопрос имел однозначный ответ: они служили своими научными исследованиями истине и Православной Церкви. Но они предвидели, что в дальнейшем могут наступить времена, когда «Россию наводнят хорошо подготовленные к пропаганде проповедники», «откроются институты и факультеты, где с одинаковым безразличием будут изучаться все религии», а «результаты их изысканий, подхваченные ежедневной прессой и популярной литературой, польются широкой волной в народ»[1303]. И тогда утверждение конфессиональности и церковности богословской науки будет вполне актуальным и поможет защитить науку от ложных интерпретаций полученных результатов.

Видение глубины этой проблемы по мере научного и духовного роста приводило даже тех, кто в молодые годы выступал с радикальными проектами, к выводам о необходимости более трезвых и взвешенных обсуждений. Сочетание исследовательской ответственности и свободы научного поиска с верностью церковной традиции – не непреодолимая проблема, а научный богословский труд. Некоторые исследователи, признавая обоснованными заботу церковной власти о неподготовленном читателе или слушателе и обязанность предохранить его от возможного соблазна, предлагали разделить популярные лекции и беседы по богословию – «надежное», катехизическое богословие – и особую область богословия научного – «передний край».

Все эти вопросы и проблемы не были решены окончательно, и наибольшую ценность для нас представляет их формулировка, конкретные факты, в которых эти проблемы актуализировались, и опыт их обсуждения и осмысления.

В качестве эпилога

Система научной аттестации была разрушена в юридическом отношении постановлением Совета народных комиссаров РСФСР от 1 октября 1918 г. «О некоторых изменениях в составе и устройстве государственных ученых и высших учебных заведений Российской Республики»[1304]. Этим постановлением были отменены все дореволюционные ученые степени и звания и все связанные с ними права и преимущества. Этим же постановлением была отменена и иерархия преподавательских должностей в высших учебных заведениях: ассистентов, приват-доцентов, доцентов, адъюнкт-профессоров, экстраординарных, ординарных и заслуженных профессоров. Всем членам корпораций высших учебных заведений, получившим регистрацию Комиссариата народного просвещения, присваивались определенные звания: читавшим самостоятельные лекции более трех лет – профессора, а менее – преподавателя с правом перехода в профессора по мере увеличения опыта и стажа.

Однако, даже будучи юридически упраздненной, система научной аттестации не могла умереть сразу. А. Е. Иванов в своем исследовании приводит примеры продолжения защит диссертаций в российских университетах в 1919–1922 гг.[1305] Эти защиты были обусловлены не получением званий, дополнительных прав и привилегий, а исключительно научным долгом научных корпораций. Следует несколько слов сказать и о научно-богословской аттестации после 1918 г.

Некоторое время ученые степени присуждались старыми духовными академиями, продолжавшими свое непростое существование. ПгДА прекратила существование в декабре 1918 г., перед своим закрытием попытавшись присоединиться к Петроградскому университету в виде богословского факультета[1306]. КазДА удалось получить официальное разрешение на деятельность как частного учебного заведения и продолжать полуподпольную деятельность вплоть до марта 1921 г.[1307] КДА остаточными силами корпорации продолжала занятия на квартирах преподавателей вплоть до весны 1923 г.[1308] МДА, перебравшись летом 1919 г. в Москву, держалась официально до 1921 г., а в гонимом положении – и предположительно – вплоть до 1929 г.[1309] Вплоть до своего закрытия академии продолжали присуждать своим выпускникам кандидатские ученые степени, а случались и присуждения магистерских степеней. Так, в КазДА в 1919 г. были присуждены степени магистра богословия двум членам корпорации: и. д. доцента А. П. Касторскому и иеромонаху Варсонофию (Лузину)[1310]. Ввиду тяжелого времени требование к обязательной публикации было снято, и диссертации принимались в рукописях. Однако полный список магистерских диссертаций после 1918 г. восстановить сложно – официальной информации нет, теряются следы некоторых работ, предполагаемых к защите, и в источниках личного происхождения. Так, например, историк МДА протодиакон Сергий Голубцов, по воспоминаниям родственников, упоминает о работе С. И. Голощапова, будущего протоиерея, «Бог во плоти», которая была подана в Совет МДА в 1916 г., оставалась нерассмотренной вплоть до 1919 г., не сохранилось воспоминаний о ее защите[1311]. Также непонятна судьба магистерской диссертации протоиерея Павла Аникиева «Мистика преподобного Симеона Нового Богослова. Опыт построения теории православной мистики по творениям преподобного Симеона Нового Богослова», поданной в Совет ПгДА в июне 1918 г.[1312]

Присуждали ученые степени и новые богословские школы, действовавшие недолгие годы в 1920‑х гг. Так, Петроградский Богословский институт (1920–1923) получил право присуждать кандидатские ученые степени и несколько раз пользовался этим правом, предоставляя утверждение Святейшему Патриарху Тихону. Преемник Богословского института – Петербургские Высшие Богословские курсы (1925–1928) – также получил право присуждать ученые степени кандидата, магистра и доктор богословия и присудил ряд кандидатских и магистерских ученых степеней, предоставив эти решения на утверждение Заместителя Местоблюстителя Патриаршего престола митрополита Сергия (Страгородского)[1313].