Три круга Достоевского - Юрий Кудрявцев

И, видимо, действительно в условиях невозможности противо­стоять какому-либо тиранству принять смерть благороднее и «по­лезнее», чем убить одного-двух тиранов. «Полезнее», так как об­нажаются величие человека, сила его духа, идейность. И все это невольно и долго будет стоять как укор перед тираном и как при­мер человечности перед оставшимися жить.

Смирение, по Достоевскому, — сила. Смирение — бунт. Но си­ла и бунт личности. Через себя, через свой пример. И не случай­но смиренцы могут вызывать в других чувства бунта, протеста. В мемуарах Эренбурга есть место, где автор ведет речь о тяжелой жизни московских рабочих. Затем замечает: «Я прочел «Преступ­ление и наказание», судьба Сони меня мучила. Я снова думал о казармах Хамовнического завода. Нужно все перевернуть, реши­тельно все!»[10]. Соня Мармеладова и Хамовнический завод. Как это» далеко. И как близко. И такие чувства смиренцы Достоевского спо­собны вызвать не только своей трудной жизнью, но и личностью.

Кроме проявления себя в практической деятельности личность проявляется через теоретическую деятельность.

Чтобы действовать, надо знать. Достоевский отводил большое место научной деятельности человека. Героев, причастных к науч­ной работе, у писателя мало. В частности, научные статьи есть у Ивана Карамазова, около науки находится Степан Верховенский. В «Дневнике писателя», в черновиках о науке говорится много.

Научную деятельность Достоевский связывает с практической. «Про науку я скажу только, то, что, по моему убеждению, наука создается и развивается только в практической жизни, то есть ря­дом с практическими интересами, а не среди отвлеченного диле­тантизма и отчуждения от народного начала» [1930, 13, 195], — пишет Достоевский в одной из статей 60-х годов.

Писатель не принимает узость в науке. Он, стоящий за связь науки и практики, однако, против чисто прагматического подхода к науке. Отмечает, что чисто утилитарный подход исключает ис­следование проблем гуманитарных, исключает широту взглядов,. а тем самым и не приносит ожидаемых утилитарных результатов. «Там, где образование начиналось с техники (у нас реформа Петра), никогда не появлялось аристотелей. Напротив, замечалось необычайное суживание и скудость мысли. Там же, где начина­лось с Аристотеля (renessanse, 15-е столетие), тотчас же дело со­провождалось великими техническими открытиями...» [ЛН, 83.. 312]. Эта запись в тетради отражает очень верную мысль.

Научная деятельность способствует глубокому познанию явле­ний, человека. Но тут Достоевский признает и ограниченность на­уки, считая, что наука не сможет постичь всей сложности челове­ка и разрешить всех сложных проблем человеческого общежи­тия. Наука, в частности, не способна «определить нравственные границы между личностями единиц и наций» [1895, 11, 24]. К то­му же наука сама по себе не несет в мир нравственности. И без­нравственности. Она в этом плане нейтральна. И «человек обра­зованный — не всегда человек честный, и что наука еще не гаран­тирует в человеке доблести» [1895, 10, 363]. Последнее вообще-то самоочевидно. По Достоевскому, наука и нравственность неза­висимы друг от друга.

Интересный разговор по этому поводу происходит в «Идиоте». Рассматривается вопрос, что несет наука (и промышленность) че­ловечеству. С точки зрения рационалиста Птицина, всеобщую со­лидарность и равновесие интересов. Другой герой, Лебедев, приво­дит разные точки зрения. Первая — «слишком шумно и промыш-ленно становится в человечестве, мало спокойствия духовного» [8, 311]. Вторая — «пусть, но стук телег, подвозящих хлеб голод­ному человечеству, может быть, лучше спокойствия духовного» [8, 312]. Далее Лебедев высказывается сам: «Не верю я, гнусный Лебедев, телегам, подвозящим хлеб человечеству! Ибо телеги, под­возящие хлеб всему человечеству, без нравственного основания по­ступку, могут прехладнокровно исключить из наслаждения подво­зимым значительную часть человечества, что уже и было...». И продолжает: «...уже был Мальтус, друг человечества. Но друг человечества с шаткостью нравственных оснований есть людоед человечества...» [8, 312].

Глубокая мысль Лебедева принадлежит самому автору. Сама но себе наука, само по себе производство могут далеко не всё. Они могут создать основы для процветания общества или для его краха. Процветание или крах — это зависит уже не от науки. Технократия, рационалисты — не самые лучшие предводители че­ловечества. Не обладая нравственностью, они могут отбросить че­ловечество далеко назад.

Эти размышления глубоки не только и не столько для време­ни Достоевского, сколько для настоящего времени, обнажившего необходимость нравственных начал. Во времена писателя возмож­ности науки привести мир к краху были весьма ограничены. И, видимо, поэтому опасения Достоевского за судьбу основанного только на доводах науки мира воспринимались некоторыми как выступления против науки.

Писатель был глубоко уверен, что мысль, согласно которой наука способна разрешить все человеческие проблемы, есть вре­менное заблуждение мысли. Человечество должно будет вернуться к нравственности, чтобы спасти себя, если не будет поздно. Отвер­гнув нравственность, человечество испытает много бед и невзгод. Зайдет в своем развитии в тупик. И вынуждено будет вернуться к нравственности, к чувству любви. Наука дает лишь возможность для движения человечества. Нравственность же есть поводырь при этом движении.

Размышляя о том, что Россия не менее просвещена, чем Запад, хотя наука в ней развита слабее, Достоевский писал: «Но ведь под просвещением я разумею (думаю, что и никто не может разу­меть иначе), — то, что буквально уже выражается в самом слове «просвещение», т. е. свет духовный, озаряющий душу, просвеща­ющий сердце, направляющий ум и указывающий ему дорогу в жизни» [1895, 11, 473].

Этот духовный свет и есть нравственность.. Ее писатель свя­зывает с Христом. А Христос — это религия. Теоретическая дея­тельность не исчерпывается научной, а включает в себя и религи­озную.

Религиозная" деятельность человека может базироваться на разных посылках. На посылках мистического понимания религии и понимания религии как гаранта нравственности. От мистического понимания религии Достоевский очень далек, и несостоятельность обвинений его в мистицизме хорошо доказана всем его творчест­вом, в том числе и черновыми записями, недавно опубликованны­ми.

Религиозную деятельность Достоевский рассматривает как по­иск нравственности. Забота Достоевского о боге есть забота о поддержании нравственных идеалов.

В материалах к «Подростку» есть такие слова: «Я уважаю Христа как деятеля и вообще как личность, но в остальное не верю как в глупость» [ЛН, 77, 121]. Это не слова автора, а слова, предназначенные герою. Причем герой позднее скажет, что это его неискренние слова. Герой — подросток, его понимание бытия неустоявшееся. Но в высказывании отражен подход Достоевского к религии, в частности к христианству. По Достоевскому, к Христу можно относиться по-разному, принимать его путь или не принимать; но не уважать Христа как личность нельзя.