Три круга Достоевского - Юрий Кудрявцев

Это не значит, однако, что этот человек не может стать лич­ностью, приобрести нравственную ответственность. Может. Та­ков у Достоевского Ставрогин. Совершив ряд поступков, не толь­ко нравственно безответственных, но и преступных (если учиты­вать исповедь героя), этот человек обнаруживает позднее в себе чувство нравственной ответственности. И мечется, мечется, ме­чется. До петли.

Нравственная ответственность перед собою может привести человека к поступкам, которые именуют героическими. Люди жер­твуют жизнью за идею, за сохранение своего достоинства, чего никогда не сделают люди нравственно безответственные, безлич­ностные. Последние порою даже понять не могут первых. А по- рою даже считают такие поступки «невыгодными» для общества. Я уже говорил об отношении Смердякова к героическому поступ­ку Фомы Данилова. По смердяковым, Даниловы просто дураки. "Притворился бы, слукавил бы — жил бы. А коль жил, то создал бы за свою жизнь что-то, принес бы пользу обществу.

Польза здесь понимается слишком примитивно, ее видят лишь в чем-то, выходящем за пределы личностности. Но фактически боль­шей пользы обществу, чем принес Данилов, никто принести не сможет. Любое действие, любые созданные духовные и матери­альные ценности могут быть превзойдены. Положим, что Дани­лов был бы самым крупным ученым, создал бы какую-то весьма фундаментальную теорию. Но и она бы со временем была прев­зойдена. Но его пожертвование жизнью превзойти нельзя. Его поступок в лучшем случае можно лишь повторить. Ибо это предел. И в этом-то высшая польза, выгода для общества, если послед­нее собирается жить.

Данилов создал больше чем теорию. Он создал- непревзойден­ный пример нравственной ответственности человека перед собой, перед другими людьми, перед обществом. Этим живо человечест­во. Без ответственности перед собою нет других видов нравст­венной ответственности. На подвиг способна только личность.

Нравственно ответственный человек не сможет забыть своего проступка, как бы давно он ни был совершен. Одна из героинь Достоевского говорит: «Ничего нет лучше для исправления, как прошлое с раскаянием вспомнить» [8, 203]. Это более всего при­менимо к тем, кто покидает путь нравственной безответственно­сти. Вспомнить можно «про себя», можно и публично, как это думал сделать Ставрогин. Но идущий на такой шаг должен иметь мужество. Ибо он может быть освистан людьми, хотя и более, может быть, безнравственными, но на самоосуждение неспособ­ными. Не случайно знающий жизнь Тихон говорит о реакции на обнародование исповеди Ставрогина: «Ужас будет повсеместный и, конечно, более фальшивый, чем искренний. Люди боязливы лишь перед тем, что прямо угрожает личным их интересам. Я не про чистые души говорю: те ужаснутся и себя обвинят, но они незаметны будут. Смех же будет всеобщий» [11, 26]. Но лич­ность должна перенести и такое и выйти из положения с досто­инством.

Человек с нравственной ответственностью — это то, чего дол­жно желать общество. Но удел таких далеко не самый лучший. Они, как правило, живут на износ и рано уходят из жизни. На­много раньше, чем люди нравственно безответственные. Земля более приспособлена для жизни безличностей, хотя и жива лич­ностями.

Вся беда в том, что общество, его идеологи очень часто го­ворят об ответственности личности и значительно реже о нрав­ственной ответственности общества перед человеком.

Нередко общество восхищается «героическими поступками», в результате которых погибают их совершающие. Восхищаются нравственной ответственностью человека. Но у этих «героических поступков» есть еще и другая сторона: нравственная безответ­ственность общества перед человеком. Неизбежна ли была жерт­ва? — вот вопрос. Разные бывают ситуации. В некоторых же об­щество просто обязано было остановить героя, способного на жертву. От гуманности, от ответственности, да и от выгоды: нрав­ственно ответственные люди — это костяк общества и относиться к ним надо бережно.

Достоевский предъявляет к обществу, ждущему от человека ответственности, свои требования. Четко свое понимание тако­го общества Достоевский дает в «Зимних заметках...».- Оно дол­жно сказать нравственно ответственному человеку подобное сле­дующему: «Ты слишком много даешь нам. То, что ты даешь нам, мы не вправе не принять от тебя, ибо ты сам говоришь, что в этом все твое счастье; но что же делать, когда у нас беспрестан­но болит сердце за твое счастие. Возьми же все и от нас. Мы все­ми силами будем стараться поминутно, чтоб у тебя было, как можно больше личной свободы, как можно больше самопроявле­ния. Никаких врагов, ни людей, ни природы теперь не бойся. Мы все за тебя, мы все гарантируем тебе безопасность, мы не­усыпно о тебе стараемся, потому что мы братья, мы все твои братья, а нас много и мы сильны; будь же вполне спокоен и бодр, ничего не бойся и надейся на нас» [5, 80].

Только при таком положении личность будет защищена. В про­тивном случае нравственно ответственные будут с полнейшим хладнокровием поглощаться обществом и не услышат даже от на­сытившихся ими слов благодарности. Безличностное общество по­глотит их, ухмыляясь над их непрактичностью и «глупостью».

Для воспитания нравственной ответственности недостаточно наличия в обществе разного рода кодексов морали. Хотя они и не­обходимы. Одна лишь нормативная этика, предписывающая чело­веку определенные желаемые поступки, может иметь лишь в сре­де недумающих какой-то относительный успех. Поступай так-то — вот что говорит нормативная этика. Но личность неминуемо по­ставит вопрос: а почему надо поступать именно так, а не иначе? Другой кодекс учил иному.

Чтобы быть прочной, полезной, способной оказать влияние на любого человека, нормативная этика должна приобрести прочную основу. А такой основой является проблема смысла человеческой жизни, о которой я уже говорил. Надо ответить (хотя бы в пер­вом приближении) на вопрос: для чего живем? А отсюда прямо последует: как надо жить. В противном случае последнее повисает в воздухе.

Достоевский глубоко понимал этупроблему. Интересна в этом отношении запись в последней тетради писателя: «Кавелину. Вы говорите, что нравственно лишь поступать по убеждению. А отку­да же вы это вывели? Я вам прямо не поверю и скажу напротив, что безнравственно поступать по своим убеждениям. И вы, конеч­но, уж ничем меня не опровергнете. Проливать кровь вы не счита­ете нравственным, но проливать кровь по убеждению вы считаете нравственным. Но позвольте, почему безнравственно кровь проли­вать? Если мы не имеем авторитета в вере и во Христе, то во всем заблудимся. Нравственные идеи есть. Они вырастают из ре­лигиозного чувства, но одной логикой оправдаться никогда не мо­гут» [ЛН, 83, 694].