Условия человеческого существования - Дзюнпэй Гомикава

— Разойдись! — взвизгнул подпоручик Нонака. — Подстрекать? Перестреляю…

— А, не пугайте, господин подпоручик! — оборвал его Кадзи. — И не вмешивайтесь понапрасну, так будет лучше. Мы сами разберемся.

— Хиронака, арестовать! — подпоручик показал на Кадзи.

— Экий непонятливый! — Теперь Кадзи хотел только одного — борьбы. — Попробуй, арестуй, если можешь!

Хиронака, уже собравшись сделать шаг к нему, застыл на месте — его удерживал не столько страх перед Кадзи, сколько решительное настроение солдат — их набралось больше четырех отделений.

Нонака потянулся за пистолетом. Увидев, как его рука, дрожа, тянется к кобуре, Кадзи одним прыжком подскочил к новобранцам и вырвал у кого-то винтовку. Он не хотел этого, но отступать было поздно.

— Солдаты! Ответственность беру на себя! Оружие к бою!

Разом поднялись десятки винтовок.

Кадзи следил за рукой подпоручика. Она замерла на кожаной кобуре.

— Кадзи! — крикнул Хиронака, отделяясь от группы старослужащих и загораживая подпоручика Нонака. — Распусти новобранцев! А с тобой поговорим после. Приходи в палатку командира батальона.

— Уведи господина подпоручика и сам уходи! Это солдатский спор. Вмешательство офицера только ухудшит дело, — в голосе Кадзи зазвучали гневные нотки. — Я останусь с солдатами! — Кадзи повернулся к новобранцам. — Выделите несколько человек, и пусть они разделят подарки справедливо, всем поровну, по числу людей, без различия званий. Остальные — разойдись!..

Стычка закончилась. Новобранцы не отходили от Кадзи. Недавнее возбуждение сменилось безотчетной тревогой. Все молчали.

— Третий взвод! Командирам отделений развести людей на позиции! — послышался от палаток голос унтера Хиронаки.

Никто не шел арестовывать Кадзи.

Солдаты рыли окопы.

Лопата с трудом входила в каменистый грунт. В темноте то и дело слышался скрежет железа о камень и негромкие, сквозь зубы, ругательства. Непрерывные марши-броски и бесконечные саперные работы вконец вымотали солдат. Да и кого они спасут, эти ямы…

Руководители японского государства, как могли, оттягивали капитуляцию, стремясь выторговать наиболее выгодные условия «почетного» поражения, обеспечить «неприкосновенность священной особы».

Это было за двое с небольшим суток до конца войны, черной тучей закрывшей половину земного шара…

Но здесь, в сопках, ничего этого не знали. Здесь война только начиналась, и солдаты наспех рыли окопы полного профиля и верили, что их смерть здесь, в сопках, необходима, чтобы там, в тылу, успели подготовиться к наступлению.

Кадзи расположил отделение веером и рыл себе ячейку в наиболее выступающей его точке. Странно, что поручик Дои не вызывает его и не шлет за ним солдат. Может, он хочет, чтобы Кадзи отработал сперва все, что положено?

Винтовка Кадзи лежала рядом, на расстеленной плащ-палатке…

— Идут!

Он отчетливо расслышал голос Онодэры…

Кадзи поднял винтовку и приготовился. Слышно было, как Онодэра, не дождавшись ответа Кадзи, расспрашивает солдат. Вот и он сам.

Увидев угрожающе поднятую винтовку, Онодэра испуганно отпрянул.

— Я хотел поговорить с тобой Кадзи… Я не затем…

Кадзи опустил винтовку.

— Ну?

— Ты ходил в разведку… Что там?..

— Я уже докладывал командиру батальона.

— Я не об этом, Кадзи… Я хочу по-человечески понять, устоим мы?

— А ты как думаешь?

— Мы хорошо подготовились… так что преимущество на нашей стороне. Теперь уж не получится, как в Циньюньтае, врасплох не застанут… Ты, Кадзи, ходил в разведку, видел их…

— Получится, не получится… Деваться-то все равно некуда!

— Нам конец, да?

— Поручик Дои и подпоручик Нонака намерены победить, — насмешливо произнес Кадзи. — Но лично я на офицеров не особенно рассчитываю… Да и на вашего брата тоже…

— Не вспоминай о давешнем… — сказал Онодэра.

Кадзи усмехнулся.

— Я и не стал бы вспоминать… Да подпоручик Нонака захочет, наверно, со мной расквитаться…

— Нет, — Онодэра замотал головой. — От Дои нам здорово влетело. А подпоручик Нонака взял с собой Акабоси… — Онодэра показал в сторону перевала.

— А… — Кадзи почувствовал, что напряжение разом схлынуло. Он положил винтовку на плащ-палатку, потянулся за лопатой. — Судя по тому, что я видел там, за перевалом, нам не устоять. Так-то, Онодэра. Если только сегодня ночью нам не подбросят огня.

— Кто подбросит?.. — беззвучно прошептал Онодэра. — Что же нам делать, Кадзи?

— Чтобы уцелеть?

Дождь все моросил. Кадзи вытер рукавом кителя мокрое лицо.

— Стрелковое отделение! Кто закончил рыть окопы — ко мне!

Из мрака одна за другой показались черные тени. Онодэра потоптался и исчез.

— Ну, вот вам мое последнее наставление, новобранцы… — Кадзи оглядел окруживших его солдат. — В завтрашнем бою на сигнализацию и связь надеяться нечего. Каждому придется действовать самостоятельно, на собственный страх и риск. Первое — не трусьте. Потому что чему быть, того не миновать. Второе — не теряйте надежды. Я говорю не о победе, а о жизни. Слышите! Не теряйте надежды! Насчет того, что-де на огонь следует отвечать огнем, я говорить не намерен. Ну а если уж очень опасно станет, сожмитесь в комок в окопе, уйдите в землю и думайте о чем угодно, хоть бы и о доме. Можно и о жене. Я лично намерен поступить именно так.

Кто-то засмеялся.

— А теперь разойдись! Подстелите плащ-палатки и устраивайтесь по окопам. Часовых не выставляю, сам покараулю. — Кадзи еще не совсем освободился от опасений в отношении Дои и Нонаки.

Когда все разошлись, неслышно подошел Энти.

— Господин ефрейтор, переведите меня на другое место! — Слова звучали обычно, но голос у Энти был странный, какой-то сосредоточенный и в то же время глухой. — Я копал и вдруг вынул из земли вот это… Там могила, господин ефрейтор.

Энти протянул ему белый лоскут.

Откуда здесь, в глуши, могила? Показалось тебе.

— Переведите на другое место, господин ефрейтор, прошу вас!

— Не взвинчивай себя, Энти. Не маленький, — резко сказал Кадзи. — Давай не выдумывай и ложись спать. Утром сам увидишь, что это тебе просто сдуру почудилось!

Энти поплелся прочь, но тут же вернулся.

— Господин ефрейтор, может, кто со мной поменяется? Не могу я в могиле…

— Болван! — не выдержал Кадзи. — Мы все могилы себе копаем… Ты, что ли, один!

— Господин ефрейтор! — раздался сбоку голос Иманиси. — Я поменяюсь с ним.

— Не сметь!

Энти еще не доводилось слышать такие жесткие нотки в голосе ефрейтора.

— Здесь у нас не пикник для гимназисток! Подумаешь, могила! — отчитывал его Кадзи и вдруг неожиданно для себя смягчился. — Не уснешь — приходи сюда. Так и быть, на одну ночь с тобой поменяюсь.

Могила, могила… — стучало в висках. — Могила — верный предвестник смерти… А лоскут — обрывок белого савана…

Могила — это даже удобно, могилы роют глубоко, больше шансов уцелеть во время обстрела…

Но Энти уже утратил способность рассуждать.

Дожди размыли мертвое тело, земля поглотила кости. Над могилой витает дух мертвеца. Он носится вокруг, в воздухе и нашептывает Энти: «Ты умрешь здесь, Энти, всеми брошенный и забытый в этой глухомани. А твоя жена и дети, голодные, нищие, напрасно будут ждать твоего возвращения. Ты не вернешься к ним, Энти! Ты уснешь вечным сном в этой промозглой, сырой земле…

И все же Энти попытался сделать над собой усилие, как велел Кадзи. Он залез в окоп и, дрожа, терпел несколько секунд.

Ефрейтор Кадзи — жестокий, безжалостный человек. Они-то все уцелеют. Только ему, Энти, суждено погибнуть, недаром он наткнулся на могилу. Какая мокрая, холодная земля! И саван тоже мокрый, и ты сидишь на чужих костях… Это кости, кости…

Энти выскочил из окопа. Перед ним в глубине ночи полого простирался склон. С каждым мгновением оттуда все ближе надвигается смерть. Она со скрежетом нависает над ним. Тебе не убежать, Энти! Ты умрешь, Энти! Так постарайся же припомнить лица жены и детей… Ведь было же в прошлом немало дней, когда эти лица весело улыбались… Но вспоминались почему-то только бледные, искаженные страхом лица с посиневшими, что-то беззвучно шептавшими губами. «И лавка теперь пропала, одна никак не справляюсь… Как же мне дальше-то быть с детьми на руках?..»

Энти кружил вокруг окопа. Ему казалось, словно он движется в пустом пространстве. Ноги онемели. Только сердце жгло огнем, оно стучало и ныло. Нужно было давно убежать, еще когда строили блиндажи. Можно было где-нибудь спрятаться. Притаиться в каком-нибудь городишке, здесь, в Маньчжурии, и работать, работать, в лепешку расшибиться, работая… Пусть его не называли бы больше японским барином, это ему не нужно. Пусть он торговал бы на улице с лотка вместе с разносчиками-китайцами… Все лучше, чем погибать…