Девочка-лед (СИ) - Джолос Анна

— Дюжев Вячеслав Игоревич, тысяча девятьсот восемьдесят третьего года рождения.

Сперва она почти не моргает, а потом вдруг начинает чаще дышать. Блин. Сюрпризы — явно не твое, Ром.

— Мой отец что… — Алена косится на кирпичную двенадцатиэтажку, — живет вот здесь?

— Да. Скажи, — смотрю на нее внимательно, — ты бы хотела его увидеть?

Алена опускает взгляд и какое-то время молча разглядывает свои ладони. Я не тороплю ее. Могу себе представить каково это: ждать встречи с отцом, которого ты ни разу в жизни не видел.

— Ром, я… даже не знаю, что тебе ответить, — честно признается она, качая головой.

Я беру ее за руку. Черт возьми, вся дрожит. Нет, так не пойдет однозначно…

— Слушай, Лисица, через пятнадцать минут твой горе-папаша будет ждать нас на третьем этаже вот этого дома. Если ты не хочешь с ним встречаться, мы тупо разворачиваемся и уезжаем. Одно твое слово — и я увезу тебя отсюда, поняла?

Девчонка кивает и шумно выдыхает. На нервяке, ясное дело. Стоило предупредить заранее, наверное.

— Но как ты его отыскал? Это точно он? — в ее глазах я вижу растерянность и сомнение.

— Он. Я нашел его через знакомых, по фамилии и дате рождения, — рассказываю, как есть, умолчав лишь о том, что помогал мне в этом Абрамов, обращаться к которому хоть и не хотелось, но пришлось.

— У него… есть семья?

— Есть, Ален. Жена и две неродные дочери. Мать еще с ними живет.

— Моя бабушка получается? — пытается поддержать разговор и скрыть волнение, от которого вибрирует ее голос.

— Ну да. Решай. Если идти, то сейчас, — касаюсь пальцами ее щеки и заправляю за ухо прядь волос, — Знай: я поддержу тебя в любом случае.

*********

Набираю код, и мы заходим в подъезд, довольно приличный с виду. Поднимаемся по ступенькам на третий этаж и останавливаемся напротив двери с номером девять.

— Секунду, — она выдыхает, прижимает ладони к шее и прикрывает на секунду глаза.

— Ты точно в порядке? — хмуро осматриваю свою излишне бледную Лисицу.

— Да.

— Ну ладно…

Я протягиваю руку к дверному звонку, и мы слышим мелодичную трель, извещающую хозяина квартиры о том, что к нему пожаловали гости.

— Боюсь, — шепчет Алена одними губами едва слышно.

И правда, в глазах такой дикий испуг, что хочется утащить ее отсюда прочь.

— Я же с тобой, — сильнее сжимаю ее ладонь, как раз в тот момент, когда щелкает замок.

Дверь распахивается и нас, к моему удивлению, встречает отец Лисицыной. Сам. Я почему-то думал, что эту функцию он доверит своей не совсем адекватной женушке.

— Добрый вечер, Роман, — здоровается, едва заметно поджав губы.

— Ага.

Ну не обессудь, сам виноват…

— Здравствуйте, — тихо отвечает Лисицына, и я чувствую, как ее начинает трясти.

Тут же возникает дикое желание переломать этому недоумку хребет. Просто за то, что он существует на этой планете.

— Проходите, — прокашливается в кулак и отступает в сторону.

Я молча пропускаю Лисицыну вперед и прожигаю этого утырка тяжелым взглядом. Посылаю своего рода предупреждение, чтобы не посмел выкинуть что-либо.

— Разувайтесь и проходите в зал, — поправляя свои очелы, шелестит Дюжев.

— Хватит так пялиться на нее!

— Похожа очень… на мать, — лепечет он в свое оправдание.

— На мать, которую ты бросил, — уточняю я..

Пока Лисицына тормозит, расстегиваю застежки на ее сапогах.

— Я сама, Ром, спасибо, — отзывается смущенно. Ну она точно пока пребывает в состоянии шока. Даже не отругала меня за мой язвительный комментарий.

Снимаю куртку и помогаю раздеться своей девчонке. Все это время Дюжев стоит, смиренно опустив голову. В ностальгию по ходу ударился. Воспоминания молодости, все дела…

— Туда, — указывает рукой.

— Идем, — тяну Алену за собой. Деревянная. И все из-за этого малохольного.

Скептически осматриваю местность. Квартира довольно просторная, но ремонт и обстановка — так себе. Если бы у Дюжева была возможность, он бы явно раскошелился на убранство своих апартаментов… Мне есть с чем сравнить. В двух шагах отсюда живет Бондаренко, вот там — действительно хоромы, а не квартира.

— Присаживайтесь, ребята. Чай? Кофе?

— А можно без всех этих церемоний? — заявляю напрямую. — Дочь пришла, какой чай?

— Ром, — потупив взгляд, одергивает меня Алена.

Он меня неимоверно бесит. Строит из себя невесть что! Если бы не наша прошлая встреча, я бы тоже поверил в этот его образ. Уж больно хорошо играет…

— Ты позволишь взглянуть на них?

— Конечно.

Его заинтересовали часы. Те, которые я не так давно вернул Лисицыной после реставрации. Восстанавливал в мастерской разбитый циферблат, хотел порадовать Алену, ведь этот предмет — явно дорог ее сердцу.

— А я все думал, где мог потерять их…

— Мама сказала, что Вы оставили эти часы у нее. Торопились, — Алена пожимает плечами.

Сидит бедная на самом краешке дивана, и вся ее поза говорит о том, что ей жутко некомфортно. Притащил, благодетель хренов! И чем я только думал…

— Как там… Катя?

Еще хватает наглости задавать такие вопросы. Алена не спешит с ответом, а я вдруг чувствую себя реально лишним. Но и одну ее тут оставить не могу. Придется хотя бы видимость создать.

— Пойду на Храм Христа Спасителя полюбуюсь, — поднимаюсь с кресла и, засунув руки в карманы, направляюсь к балкону.

Разглядываю Кафедральный Собор Русской православной церкви, а краем уха все равно слушаю их разговор. Мало ли что…

— У нас все в порядке, спасибо.

«В порядке». Абсолютно не умеет лгать, я же сразу слышу, как предательски меняется интонация. Но в данном случае я тоже считаю, что ни к чему посвящать какого-то левого мужика в проблемы семьи.

— Вы счастливы?

Лисичка…

— Наверное, — выдержав небольшую паузу, отвечает Дюжев.

Они оба какое-то время молчат, а потом новоявленный папаша начинает задавать дежурные вопросы из разряда «как учеба», «чем увлекаешься», «чем живешь», «о чем мечтаешь?».

Честно? Меня прямо раздирает от негодования и возмущения. «Чем живешь?», серьезно? К чему эта лирика? Тупо заполнить «эфир»?

Поворачиваюсь и пристально смотрю на «отца» и дочь. Вот вообще Алена на него не похожа, ни капли!

— Я очень хотела увидеться с вами.

— Не думал, что так…

Олень. Гениальная реплика.

— А у вас за столько лет… не возникло желания… нас найти? — робко спрашивает она, неосознанно заламывая руки.

Боль и надлом, звучащие в ее голосе, пилят мои до невозможного натянутые нервы…

Молчит. И это так мерзко, что у меня больше не хватает выдержки на то, чтобы здесь находится.

— Ты, урод, ползать должен у нее в ногах и молить, чтобы простила. За трусость! За подлость! За отсутствие чувства долга! За то, что не мужик ты… Чужих дочерей растишь, а о своей забыл.

Не получилось смолчать, даже ради нее.

— Ром…

— Славик, выстави их вон немедленно!

Вот оно, явилось… Оказывается все это время семейка Дюжева в полном составе заседала в спальне.

— Пришла она, восемнадцать лет спустя, — кривляется его жена, тучная тетка средних лет, так сильно напоминающая мне бульдога. Тупоголового и брюзжащего слюной.

— Галь…

— Помолчи, Славик. Скажи спасибо, что вообще позволила впустить их, — орет она. — Что-надо-то тебе, родимая? Зачем явилась сюда?

— Ясно оно зачем! Квартиру трехкомнатную урвать захотела! — хмыкает «батискаф», стоящий по правую сторону от бульдога. (Дочь, видимо). — Якиманка, центр! Губа не дура!

— Это наша квартира, поняла? — присоединяется к их ору еще одна «подводная лодка».

А страшные все как на подбор! Телепузики, мать вашу, с квадратными бровями.

— Мне от вас ничего не нужно, — растерянно отнекивается Лисицына.

— Ален, не вздумай даже оправдываться перед этими людьми, — хватаю ее за руку и, закрывая собой, веду к выходу. — Пошли отсюда.

— Вот и идите! — вопит крейсер.