Хроники Нарнии - Клайв Льюис

— Еды! Еды! — снова закричал старик. Все набросились на апельсины (скажу откровенно — таких вкусных вы в жизни не пробовали: крупные, спелые, отборные, один к одному). О том, как надо вести себя за столом, никто, понятно, и не вспоминал — тем паче, что никакого стола не было и в помине. Ели жадно, едва успевая глотать, облизывали липкие от сока пальцы — и ни на миг не прекращали смеяться и вопить: «Эвое! Эвое!».

Внезапно стало ясно, что пир подошел к концу. Все уселись и повернулись к Эслану.

Над окоемом поднялось солнце.

— Я вспомнила! — прошептала Люси на ухо Сьюзен.

— Что вспомнила? — не поняла та.

— Вспомнила, кто они такие. Юноша — Вакх, а старик на осле — Силен. Господин Тамнус рассказывал нам про них, давным-давно.

— Ах, да! Знаешь, Лу…

— Что?

— Хорошо, что Эслан здесь. Без него я бы Вакха испугалась.

— Я бы тоже, — тихо ответила Люси.

Глава 12

Измена

Едва верховный король и двое его спутников миновали низенькую каменную арку — вход в курган, как им навстречу выскочили два барсука с белыми пятнами на мордочках.

— Стой! Кто идет? — крикнул один из барсуков, оскалив клыки.

— Трампкин, — отозвался гном. — Ведет верховного короля Нарнии.

Барсуки по очереди ткнулись носами в ладонь Питеру.

— Наконец-то! — воскликнули они хором.

— Посветите нам, друзья, — попросил Трампкин.

Барсуки тут же извлекли откуда-то факел. Питер зажег его и протянул гному.

— Веди, НМД, — сказал он. — А то с нас станется заплутать.

Трампкин принял факел и повел королей по темному, сыроватому туннелю, украшенные резьбой стены которого были почти сплошь затянуты паутиной. Над головами изредка проносились летучие мыши. И Питер, и Эдмунд не могли отделаться от ощущения, будто угодили в ловушку — или попали в тюрьму.

— Пит, — прошептал Эдмунд, — ты только глянь! Резьба на стенах старинная… Сколько ж тут лет минуло? При нас-то никакой резьбы не было!

— Угу, — отозвался Питер. — Жуть, верно?

Гном повернул направо, потом налево, спустился по ступенькам и снова свернул налево. Впереди замерцал свет, пробивавшийся из-под деревянной двери. Из-за той же двери слышались голоса — громкие, рассерженные. В помещении за дверью явно спорили, да так рьяно, что не услышали шагов и бряцания доспехов в коридоре.

— Не нравится мне это, — проговорил Трампкин, обращаясь к Питеру. — Может, послушаем? — Они подошли поближе к двери и прислушались.

— Тебе прекрасно известно, — молвил первый голос («Король», — пояснил гном), — почему на рассвете мы так и не протрубили в Рог. Или ты забыл, что Мираз напал на нас, едва Трампкин ушел, и что добрых три часа подряд мы отбивались как могли? Я протрубил в Рог, как только появилась возможность.

— Такое не забудешь, — мрачно отозвался другой голос («Никабрик», — прошептал Трампкин). — Основной удар пришелся как раз по гномам. Погиб каждый пятый…

— Постыдись, гном! — вмешался третий голос («Землерой», — подсказал Трампкин). — Все сражались доблестно, а нашему королю вообще не было равных.

— Мне стыдиться нечего, — огрызнулся Никабрик, — Я говорю то, что знаю. А знаю я вот что: или в Рог протрубили слишком поздно, или никакой он не волшебный, потому что помощь не пришла. Эй, ты, мудрец великий, чародей самозванный, всезнайка-полукровка! По-твоему, мы все также должны сидеть и ждать подмоги от твоего Эслана и всяких там королей древности?

— Не стану отрицать, что результат наших действий меня сильно расстроил, — ответил четвертый голос («Доктор Корнелиус», — прошептал Трампкин).

— Говоря по-простому, — взвился Никабрик, — кошелек твой пуст, птичка упорхнула, рыбка уплыла! Проваливай, не путайся под ногами, когда другие делом занимаются! Ну, кому…

— Помощь обязательно придет, — перебил Землерой. — Я верю в Эслана. Наберись терпения, гном. Помощь уже почти стучится в наши двери.

— Тьфу! — Никабрик сплюнул. — Вас, барсуков, только послушай — дотерпишься до того, что небо на землю рухнет. Мы не можем ждать! Припасы кончаются, силы тают, при каждой вылазке мы несем потери, армия разбегается…

— А знаешь, почему? — вспылил и Землерой, — Да потому, что слух распустили: дескать, мы просили о помощи королей — былого, а они нам не ответили! Вспомнили последние слова нашего друга Трампкина — уже, к сожалению погибшего. «Трубите, ваше величество, — сказал он, — только никому не рассказывайте. Не надо обманывать тех, кто вам доверяет». Вот любопытно, кто распустил этот слух?

— Ну все, барсук, — процедил Никабрик. — По-твоему, я разболтал? Подставляй свое гнусное рыло, сейчас я тебе его начищу…

— Хватит! — прикрикнул Каспиан. — Уймитесь, оба! Мне хотелось бы услышать, что, собственно, предлагает делать Никабрик. Но прежде пусть объяснит, кого он привел на наш совет. Кто эти чужаки? Слушать слушают, а сами еще ни словечком не обмолвились.

— Это мои друзья, — буркнул Никабрик. — И кому бы спрашивать, а тебе помалкивать! Сам-то кто таков? Приятель Трампкина и барсучий! А тот старый клоун в черном — вообще с боку припека: твой дружок. Значит, другим можно приводить всех подряд, а мне нельзя?

— Ты принес клятву верности его величеству, — сумрачно напомнил Землерой.

— Ах, да! — Никабрик лающе рассмеялся. — Мы — народ простой, придворным манерам не обучены. И ты, ион — оба знаете, что не бывать ему королем, коли он с нашей помощью не выберется из западни, которую сам же и подстроил!

— Быть может, — проговорил Корнелиус, — твои друзья все же выскажутся? Кто вы такие и зачем пришли?

— Прощения просим, ваша милость, — донесся неприятно тонкий голосок. — Я бедная старушка, ваша милость, и премного благодарна его гномству, что он дружбою своею меня оделил. И пусть его величество, такой молоденький, такой красивенький, не боится бедной старушки, уж она-то всяко ему вреда не причинит. Ей бы вот разогнуться только да присесть на краешек… Сведуща я в чарах да ковах. С вашей милостью мне, вестимо, не тягаться, ну а вдруг и я на что сгожусь, коли вражина насядет. Уж поверьте, господа хорошие, я с ним поквитаюсь так поквитаюсь.

— Очень интересно, — глубокомысленно произнес Корнелиус, — Что ж, мадам, теперь мы знаем, кто вы. Никабрик, попроси своего второго друга тоже представиться.

— Я голод, — изрек голос, от которого по спине у Питера побежали мурашки, — Я жажда. Укусив, я не разжимаю челюстей, и даже если меня убьют, все равно их не разожму. Сотню лет я могу голодать и все равно выживу. Сотню ночей пролежу нагишом на льду — и даже не замерзну. Выпью реку крови и не лопну. Где враги? Покажите их мне!