Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий

января 1815 г., предопределили (вопреки расчётам Наполеона и несмотря на шок, пережитый Александром, когда тот читал договор) прочность коалиции. Во-первых, коалиционеров испугала и сплотила общим испугом весть о возвращении Наполеона с Эльбы во Францию. Они вмиг отбросили всё, что их разъединяло, и, по выражению В.О. Ключевского, «судорожно схватились за Россию, за Александра, готовые вновь стать в его распоряжение»[1624]. Далее, когда Наполеон ещё продолжал свой «полёт орла», а именно 13 марта, все восемь держав шестой коалиции в один голос объявили Наполеона «врагом человечества». Наконец, 25 марта (когда Наполеон уже «приземлился» в Париже, но Александр ещё не получил отправленный ему текст январского договора), четыре великие державы — Англия, Россия, Австрия и Пруссия — подписали договор, юридически оформивший создание новой, седьмой (!) антинаполеоновской коалиции[1625]. По этому договору коалиционеры обязались «не полагать оружия» в борьбе с Наполеоном как «врагом человечества» не на жизнь, а на смерть, «до конца» (разумеется, победного); выставить к началу новой кампании от каждой державы армию в 150 тыс. человек; задействовать на нужды коалиции субсидии от Англии в 5 млн ф. ст. и пригласить к участию в коалиции государей «всех держав европейских», включая Людовика XVIII. В результате «все или почти все государства Европы двинулись военным походом против наполеоновской Франции»[1626]. Связав себя таким договором, Александр I, как и любой из коалиционных монархов, просто обязан был идти вперёд против общего врага, игнорируя любые распри между участниками коалиции, назад ходу не было!

Эти факторы в совокупности и обусловили ответ на мирное предложение Наполеона — ответ категорически отрицательный, который был сформулирован, как ни парадоксально, раньше, чем последовало само предложение. Иначе говоря, Наполеон предлагал европейским монархам мир, стучась в глухую стену уже принятого седьмой коалицией решения идти против него войной…

Уже в первые из своих «Ста дней» Наполеон поставил перед собой главную задачу: реформировать управление империей, придав ей либеральный вид. Но, будучи вынужденным готовиться к военным действиям, он отвлекался и на заботы о вооружённых силах. 9 и 10 апреля были изданы его декреты о призыве солдат запаса для регулярных войск и для Национальной гвардии. Кадровая армия, которую Наполеон оставил было «в наследство» Людовику XVIII и теперь «отнаследовал» обратно, насчитывала 150 тыс. человек. Император в кратчайший срок довёл её численность до 250 тыс.[1627] Национальные гвардейцы, в отличие от кадровых солдат, не получали боевой подготовки, поскольку использовались не в боях и походах, а для контроля над главными городами Франции, «защиты крепостей и пограничных постов»[1628]. Общая численность Национальной гвардии к началу лета 1815 г. достигала 160 тыс. человек[1629].

Пока комплектовались полки регулярных войск и Национальной гвардии, Наполеон занялся главным делом — конституционной реформой. Для этого он (к всеобщему удивлению) приказал отыскать и доставить к нему в Тюильри его личного врага Констана.

Бенжамен Анри Констан (1767–1830 гг.) — писатель[1630], публицист, социолог, всемирно известный теоретик конституционализма — пребывал в эмиграции с 1803 г. до возвращения Бурбонов в 1814 г. 19 марта 1815 г. (за день до «прилёта» Наполеона в Париж!) он опубликовал в газете «Журналь де деба» буквально остервенелую передовицу против «людоеда Бонапарта»: «На стороне короля — конституционная свобода, безопасность, мир; на стороне Бонапарта — рабство, анархия и война <…>. Он — Аттила, он — Чингисхан, только более страшный и отвратительный». Примечательна концовка этой передовицы: «Я увидел, что король слился с нацией воедино. Я не стану, подобно жалкому перебежчику, пресмыкаться то перед одной, то перед другой властью, прикрывая низость софизмами и лепеча пошлости, дабы искупить постыдную жизнь»[1631]. Не успев бежать вместе с королём за границу, Констан затаился в Нанте, и там его разыскали и оттуда доставили в Тюильри курьеры от Наполеона — прямо «в пасть Аттиле».

«Бенжамен Констан, — иронизирует Е.В. Тарле, — предстал перед «Аттилой» не без трепета и к восторгу своему узнал, что его не только не расстреляют, но предлагают ему немедленно изготовить конституцию для Французской империи»[1632].

Да, именно так: в день первой же встречи с Констаном, 6 апреля, Наполеон предложил ему составить не то чтобы новую конституцию империи, но «Дополнительный акт» (под таким названием) к действующей Конституции 1804 г. При этом император откровенно изложил своё видение задуманного им «Дополнительного акта». Вообще, «чтобы обезоружить гостя и снять его предубеждение, — читаем у Д. Вильпена, — Наполеон выставляет себя в лучшем свете: он предупредителен, приятен, блестящ»[1633]. Здесь уместно процитировать воспоминания очевидца первой, почти двухчасовой встречи Наполеона с Констаном П.А.Э. Флери де Шабулона: «Император, желая привязать к себе господина Констана, пустил в ход всё своё очарование. Когда он хотел приковать кого-нибудь к своей колеснице, он изучал и с необыкновенной проницательностью постигал ум человека, его характер, принципы, его главенствующие страсти, и тогда с непринуждённым изяществом, с силой и живостью выражения, придававшими столько ценности и прелести его беседе, он незаметно проникал вам в душу. Он завладевал вашими страстями, мягко возбуждал их, ласкал их сердечно. Затем, раскрывая вдруг все волшебное богатство своего гения, он опьянял вас, погружал в восторг и покорял так быстро и так полно, что вам казалось, будто вы околдованы»[1634].

Расположив Констана к себе (разумеется, о передовице в «Журналь де деба» не было сказано ни слова), Наполеон доверительно делился с ним своими идеями о «Дополнительном акте». «Нация, — говорил он Констану о своей коронации 1804 г., — бросилась к моим ногам, когда я пришёл к власти. Вы должны об этом помнить, вы же попробовали быть в оппозиции. Где была ваша опора, ваша сила? Нигде! <…>. Но времена изменились. Вновь возникла потребность в конституции, дебатах, речах <…>. Дайте мне ваши идеи. Публичные прения, свободные выборы, ответственные министры — на всё это я согласен <…>. Нужна прежде всего свобода прессы, душить её — бессмысленно. В этом я убеждён <…>. Я человек из народа. И если народ действительно хочет свободы, я её ему дам»[1635]. Далее они «оба работают сообща во время ежедневных встреч до 20 апреля»[1636]. Собственно, Констан выступал в роли автора (не зря парижане окрестят «Дополнительный акт» «Бенжаменкой»), а Наполеон — в роли редактора. Констан, как на то и рассчитывал император, с первой же их встречи был воодушевлён, полон восторга и работал вдохновенно.

23 апреля Дополнительный акт к конституциям Империи был опубликован. Уточнённый и окончательный