Девочка со скрипкой. Все мы платим за чужие грехи… - Ольга Алейникова

– Мистер Эгберт, проходите, – говорю я, мама лишь молча качает головой. Думаю, она поняла, что ничего не сможет изменить. – Где Вам будет удобнее? В гостиной или, может, в моей комнате?

– Гостиная вполне подойдёт, – отвечает шериф и садится на диван. – Но я хотел бы попросить остальных членов семьи покинуть комнату и оставить нас наедине.

– Я не оставлю свою дочь одну, – восклицает мама. – Если нужно, забирайте нас обоих в участок, но она не будет сидеть перед Вами в одиночестве.

– Вашей дочери семнадцать и с юридической точки зрения она сама может принимать такого рода решения, – спокойно отвечает шериф. Мысленно я благодарю его за это, ведь эти слова – доказательство моего законного права что-то решать.

– Шериф Эгберт, я знаю свои права, – возражает мама, а я её перебиваю.

– Мама, да что с тобой? – спрашиваю я. – Дай нам поговорить спокойно.

Я вижу, как нелегко даётся маме решение уйти, но она покидает комнату вместе с Глэном. Наступает тишина. Мы с шерифом смотрим друг на друга и молчим. Я чувствую себя неловко, не могу понять причину его прихода и хочу узнать её поскорее.

– Джос говорит, что вы с ним общаетесь, – дружелюбно начинает шериф, я слегка удивляюсь выбранной им теме. Но потом понимаю, что так, должно быть, проще завязать разговор, установить необходимый темп и вид отношений.

– Да, правда. Мы дружим, – отвечаю я как можно спокойнее и ласковее.

– Я рад, Эммелин, что вы можете общаться, и что ты не переносишь на него своё отношение ко мне, – говорит шериф, и я заливаюсь краской. Неужели он знает о том, как сильно я злюсь?

– Я никогда не… Мистер Эгберт, – я не могу подобрать слова. Шериф улыбается.

– Я знаю, что ты злишься, тут не нужно иметь особый дар. Я не раскрыл дело твоего отца, я не наказал виновного. Я работаю шерифом уже очень давно и знаю, что чувствуют люди в таких ситуациях. Это нормально.

Внезапно мне становится стыдно. Возможно, шериф не был настолько виноват, как мне всегда это казалось. Может, мне просто нужно было найти того, на кого можно было злиться безнаказанно?

– Что-то случилось? – спрашиваю я, резко переводя тему. Не хочу больше ни секунды говорить об этом.

– Я хотел поговорить с тобой о мистере Энди Ройстоне, – спокойно отвечает шериф. Я вспоминаю, что это о нём шла речь пару дней назад.

– Член попечительского совета? Тот, которого убили на днях? – переспрашиваю я на всякий случай, шериф утвердительно кивает. – Что я могу рассказать Вам, если я не знала его? Не представляю, как он выглядит, и до того, как Джос рассказал мне о его должностях, даже и не представляла, чем он занимается.

– Ты уверена, что никогда не видела его раньше? – спрашивает шериф. Я лишь смотрю на него с непониманием. Эгберт лезет в карман и достаёт несколько фотографий, просматривает их и протягивает мне одну.

Я смотрю на мужчину на фотографии и судорожно пытаюсь вспомнить, где могла видеть его раньше. Его лицо мне действительно знакомо. Но встречались ли мы в жизни? Может, я видела его по телевизору или в школе случайно?

– Лицо кажется знакомым, но вряд ли мы встречались, – отвечаю я. Эгберт задумывается на пару секунд.

– Ты действительно уверена, что никогда не видела Ройстона в вашем доме? – спрашивает шериф, и я удивляюсь.

– У нас дома? Что он мог делать у нас дома? – я отрицательно качаю головой. Вижу, что Эгберт говорит не всё, что знает.

– Может, он приходил к твоей маме? – вновь задаёт он вопрос, который снова меня удивляет.

– К маме? Нет, мистер Эгберт, я никогда не видела его с мамой. Разве они были знакомы?

Шериф молчит около минуты, словно решает, рассказывать мне или нет. Потом он снова перебирает стопку фотографий, которую вытащил из кармана, и протягивает мне другое фото. Я словно перестаю дышать, когда вижу его.

На фотографии Ройстон целует красивую женщину. Они выглядят счастливыми. Энди Ройстон и Реджина Ллойд. Моя мама.

Не могу поверить своим глазам. Насколько давно сделано это фото? Присматриваюсь, хватаюсь за детали. Мама в сиреневом пиджаке, который купила меньше полугода назад. Это фото сделано недавно. У меня сжимается сердце.

У мамы был любовник, о котором никто из нас не знал. Неудивительно, что никто ничего не заметил. Я не бываю дома целыми днями, а если и прихожу, то закрываюсь в комнате, не обращая внимания на то, что происходит в доме. Так же поступает и Глэн, и Сади. Мама может ходить куда угодно и когда угодно. Наверное, никто из нас и не заметит, если её не будет дома всю ночь.

– Твоя мама встречалась с Энди несколько лет, – поясняет шериф, и я чувствую, как меня начинает подташнивать. Вся эта ситуация кажется мне такой мерзкой, такой низкой и грязной. – Эммелин, ты в порядке? Ты побледнела.

– Я не знала, извините, – только и произношу я. – Вы знаете, кто его убил? Моей маме ничего не грозит?

– У меня есть несколько версий, – отвечает шериф, забирает у меня фотографию и вместе с остальными прячет её обратно в карман. – Не переживай, вам ничего не угрожает. Спасибо, что уделила мне время. Если у меня будут какие-то ещё вопросы, я заеду.

Я провожаю шерифа, закрываю за ним дверь и остаюсь наедине со своей болью. Я прохожу на кухню и вижу, как мама натирает стол тряпкой. Услышав мои шаги, она перестаёт это делать, но долго ждёт, прежде чем поднять на меня глаза. Мы смотрим друг на друга с ужасом и страхом во взглядах.

Только сейчас я замечаю, что моя мама не накрашена, глаза у неё опухли. Должно быть, она плачет не первый день. Как я могла не заметить, что у неё горе? Как мы все могли это не заметить? Хотя неудивительно. Ведь мы ничего не знали и о её счастье.

– Что ж, – тихо произношу я, – значит, тайный любовник.

Мама замирает и всё так же молчит. Это продолжается несколько минут. Тишина сводит меня с ума. Я не знаю, что именно чувствую. Злость на маму, обиду или чувство жалости к ней? Хочу ли я обвинить её или пожалеть? Я просто стою на пороге комнаты и ничего не делаю.

– Прости, Эммелин, – наконец произносит мама. – Не думала, что ты поймёшь. Что вы все поймёте. Нельзя было приводить кого-то в дом. После смерти папы вы могли… не понять этого, не принять.

– Ну, я вижу, что ты быстро смирилась с папиным отсутствием, – произношу я спокойным голосом, но внутри меня разрывает от боли. – Врала нам несколько лет. Устраивала никому не нужные поминальные обеды. Как же лицемерно, как же подло.

Мама смотрит на меня и снова молчит. Я вижу, что по её щекам текут слёзы. Я всё ещё злюсь, но делаю усилие над собой и подхожу ближе. Когда я страдала по папе, мама делала всё возможное, чтобы мне стало легче. Должно быть, сейчас моя очередь.

Я обнимаю маму, а она, уткнувшись мне в плечо, плачет.

– Мне жаль, что он погиб, – произношу я и только сейчас понимаю, что на самом деле чувствует мама. Второй мужчина в её жизни умирает от пули.

Когда мама успокаивается, я отвожу её в комнату, укрываю одеялом, а после приношу чай с мятой.

– Спасибо, – шепчет мама прежде, чем я закрываю дверь в её комнату.

Я понимаю, что событий сегодня хоть отбавляй, но заставляю себя выбросить всё из головы и ни о чём не думать. Я долго стою под душем, потом ложусь в постель и смотрю на потолок. Идея Сади о звёздах сейчас была бы кстати. Я тоже хочу считать их вечно, чтобы они никогда не заканчивались, чтобы не было возможности подумать о чём-то другом.

На следующий день после школы я не хочу идти домой. Не хочу видеть страдающую маму, вновь испытывать к ней жалость и злость, не хочу выбирать, какой мне быть по отношению к ней.

Я поднимаюсь на крышу сарая и долго смотрю на солнце, пока оно не прячется. Я ни о чём не думаю. Чувствую себя измотанной и несчастной, хотя понимаю, что это не самое правильное ощущение.

– Я знал, что ты будешь здесь, – слышу я знакомый голос и чувствую облегчение. В глубине души я рада, что буду не одна хотя бы несколько минут. Джос садится рядом. – Как ты? Знаю, тебе сейчас непросто.

– Разве расследование – это не тайна? – спрашиваю я и замечаю, что мой голос звучит агрессивно. – Имеет ли твой отец право рассказывать тебе всё, что касается моей семьи, если мы с тобой дружим?

– Ты, как всегда, во всём винишь моего отца, – усмехается Джос. Странно, что его голос, будь то злой, встревоженный или ласковый, всегда действует на меня успокаивающе. Я чувствую себя в безопасности. – Он мне не рассказывал. Никогда и ничего. Все уже знают эту историю. Не забывай, где мы живём.

Я понимаю, что он прав. Теперь это дело будут показывать по новостям, будут писать статьи в газеты, и очень повезёт, если не будут караулить всех членов нашей семьи у дома, чтобы взять интервью.

– Зачем ты пришёл? – спрашиваю я тихо. Даже сквозь одежду я чувствую, как наши плечи соприкасаются. Как это всегда бывает наедине с Джосом, меня начинает бить дрожь. Щёки пылают, хорошо, что уже достаточно стемнело.