Дело Томмазо Кампанелла - Глеб Соколов

И обходительно взяв великого артиста Лассаля под руку, Жора-Людоед углубился с ним в лабиринт из музейных стендов, что вел к выходу из зала самого необыкновенного в мире самодеятельного театра.

– Вот так-то, дружище! – проговорил Совиньи Жора-Людоед, вернувшись через какую-нибудь минуту обратно в зальчик театра. – У меня еще и не такие знакомые водятся!..

Совиньи молчал.

– Кстати, – обратился Жора-Людоед к хориновцам, – кто из вас Томмазо Кампанелла, а?..

Между тем голос Жоры-Людоеда звучал некоторым образом истерично-приподнято, чего с ним никогда прежде не случалось (но последнего обстоятельства хориновцы, естественно, знать не могли).

– Томмазо Кампанелла здесь нет! – ответили Жоре-Людоеду сразу несколько хориновцев.

Нет?.. Вот так дела! – как будто удивился Жора-Людоед. – А я так рассчитывал его здесь встретить… Ну что ж, раз Томмазо Кампанелла здесь нет, то нам, Жак, больше нечего здесь делать. Пойдем отсюда!..

– Подожди, Людоед, может быть, они его просто прячут! – не согласился Жак, потирая лоб и время от времени бросая косые взгляды на молча стоявшего чуть в стороне Совиньи. – Откуда ты знаешь, как выглядит Томмазо Кампанелла?..

– Нет-нет, пойдем отсюда! – едва ли не силой потащил за собой Жака Жора-Людоед.

Совиньи молча смотрел, как Жора-Людоед и Жак исчезают в лабиринте музейных стендов… Воцарилась тишина.

– Я растоптал Жору-Людоеда! – удовлетворенно проговорил наконец Совиньи. – Я сожрал Людоеда! Значит, я – людоед вдвойне! – радостно заключил он. – Я обманывал их насчет того, что я отрублю им пальцы и выколю глаза. Колоть, резать – это не мое! Я не хочу попасть в тюрьму! Треснуть кого-нибудь, так чтобы все было шито-крыто – это мое!.. Я и так уже из-за вашего «Хорина» познакомился с милицией, чего со мной прежде не случалось!..

– Как не случалось?! – поразился Журнал «Театр». – Вы же говорили, что «знакомы с черным миром», что начальник группы захвата подарил вам часы?! Значит, это все было неправдой?!

– Нет, что-то было правдой, что-то неправдой… – спокойно признался Совиньи. – Что-то имело место в действительности, пусть и чуть-чуть иначе, чем я это рассказывал вам, чего-то и вовсе не было. Но характер у меня, действительно, такой, как я вам говорил. А вот с милицией, признаюсь честно, я никогда дела не имел, бог миловал. И в тюрьме, слава богу, никогда не сидел. И под судом не был. Но ты, артист, успокойся. Тебя это волновать не должно. Это все мои дела. Только мои. А вам всем, самодеятельным артистам, я по случаю своей победы дарую спокойствие! И больше не буду докучать вам своим обществом. Пойду докучать кому-нибудь другому. А вы – отдыхайте по случаю моего праздника, – сказал Совиньи хориновцам. – Жора-Людоед познакомил меня с великим артистом Лассалем. Это знакомство мне очень пригодится! Я намерен продолжить его сегодня же вечером!.. Я видел афишу – сегодня вечером у Лассаля премьера… – и Совиньи произнес название одного из самых модных столичных театров. – Уже совсем скоро… До премьеры осталось совсем чуть-чуть времени. Лассаль будет там. Будет играть. И я пойду туда… Вот только чуть-чуть передохну и подумаю…

Совиньи опустился на стул, услужливо подставленный ему Охапкой, и задумался.

Охапка тем временем тоже задумался. Он понял, что второго такого случая удружить настоящему вору Жоре-Людоеду не представится. Но вот только где теперь найти Жору-Людоеда, чтобы быстро переговорить с ним?! Охапка никак не мог сообразить – где?..

А надо заметить, что еще когда Жора-Людоед спрашивал участников самого необыкновенного в мире самодеятельного театра нет ли среди них Томмазо Кампанелла, на улице перед подъездом произошла следующая сцена…

В нескольких шагах от подъезда стояло канареечного цвета такси «Волга» с работавшим мотором. К машине торопливо подошел Лассаль и, открыв дверцу, сказал водителю:

– Пожалуйста, отвезите меня в театр… – и Лассаль назвал один из самых модных столичных театров.

– Я не могу… При всем уважении к вам я не могу – я жду пассажира, – ответил таксист.

– Вы что, не узнаете меня?! – удивился Лассаль. – Посмотрите на меня.

– Что вы!.. Конечно, я сразу узнал вас. Но я правда не могу отъехать. Я жду пассажира… Он со мной не рассчитался.

Лассаль посмотрел в сторону и в задумчивости произнес:

– Темно… Поздно уже… Я уже опаздываю… Знаете, я никогда не готовлюсь к спектаклям… Приезжаю в театр всегда в самый последний момент… Но теперь даже для меня чересчур поздно…

– Ну ладно, ладно!.. Садитесь быстро назад!.. Я мигом отвезу вас в театр и вернусь, чтобы забрать своего пассажира… Надеюсь, что он выйдет из «Хорина» еще не скоро и я успею…

Лассаль сел на заднее сиденье канареечного цвета «Волги», хлопнул дверцей и они отъехали.

Глава XXXVI

У врат ада

– Друга моего перевели из общей камеры в больницу, – продолжал свой рассказ о тюремном быте одного своего знакомого Паспорт-Тюремный. – «Переезд» длился пять часов – это три «сборки» (место, откуда рассылают в суд, на этап, в больницу и тому подобные места). Представь себе комнату метров тридцать, где находятся примерно пятьдесят человек. Все курят, на подожженном носке варят чифир, среди них куча «тубиков», сифилитиков и наркоманов, да еще совсем нет воздуха. В итоге его признали «годным» к больнице, и он живет сейчас в комнате примерно пятнадцать метров, шесть коек и пять человек. Зато много воздуха, и он впервые за четыре месяца свободно дышит.

Паспорт-Тюремный пользовался любой более-менее подходящей минуткой, чтобы завести подобный разговор. Вот и теперь, едва они с Томмазо Кампанелла оказались в прокатной машине, он тут же принялся рассказывать Томмазо Кампанелла про подробности тюремного быта.

Такси они поймали прямо там, на Солдатской улице, выйдя из церкви Петра и Павла, – едва очутившись вне церковных пределов, Паспорт-Тюремный побежал вперед Томмазо Кампанелла к проезжей части, удачно остановил как раз проезжавший мимо муниципальный таксомотор, что-то сказал водителю, помахав перед его лицом не самого маленького достоинства купюрой. Паспорт-Тюремный услужливо открыл дверь. Когда Томмазо Кампанелла сел, машина тут же рванула с места и, быстро набрав скорость, куда-то понеслась по лефортовским улицам.-

– Куда мы едем? – несколько раз спрашивал Томмазо Кампанелла.

Но Паспорт-Тюремный только уклончиво отвечал:

– Скоро сам увидишь… Здесь езды совсем ничего. Скоро сам увидишь, куда мы едем.

И после такого ответа Паспорт-Тюремный принялся вновь рассказывать Томмазо Кампанелла про тюремные злоключения «одного своего приятеля»:

– Наиболее тяжелым вопросом для моего друга в тюрьме была еда. Баланду он есть не мог, поскольку она была с «кулинарным жиром». Один раз он попробовал «картошку». Но как о самом главном мой друг рассказывал мне, что в той камере, где он сидел, не было ни телевидения, ни радио, ни часов, поэтому он жил вне пространства и времени. Но это, конечно, только его личные впечатления и его личный взгляд на тюрьму. У тебя, возможно, будет совсем другой…

Томмазо Кампанелла чувствовал, как все эти рассказы начинают его угнетать сильнее и сильнее. Он понимал, что Паспорт-Тюремный нарочно пытается произвести на него тяжелое впечатление, так сказать, подействовать ему на психику, но вот причины, по которым он это делает, и цели, которые он при этом хочет достичь, Томмазо Кампанелла были непонятны. Неужели Паспорт-Тюремный хочет, чтобы он, Томмазо Кампанелла, поскорее избавился от него?! Тогда зачем он его догнал там, под Электрозаводским мостом? Ведь не догони он его тогда, Томмазо Кампанелла больше никогда бы не стал вновь обладателем тюремного паспорта и ему бы пришлось всю свою оставшуюся жизнь доживать в унылом рабочем Лефортово, московском Ист-Энде. Впрочем, как полагал Томмазо Кампанелла, при всей схожести некоторых черт, лондонский Ист-Энд должен быть все же во много раз лучше московского Лефортово.

Задумавшись обо всем этом, Томмазо Кампанелла даже перестал слушать то, что радостно рассказывал Паспорт-Тюремный. А когда вновь очнулся от своих невеселых раздумий, Паспорт-Тюремный говорил:

– Да ты понимаешь, тюремные ужасы начнутся со сборочной камеры, где ты проведешь свою самую первую ночь в тюряге. Попить нельзя, потому что попить не дают, в туалет сходить нельзя, потому что в туалет не пускают, грязно, холодно, сыро. Там, в сборочной камере, есть такие узенькие скамеечки вдоль стен, но все они наверняка будут заняты, так что эту первую ночь ты, скорее всего, Томмазо Кампанелла, проведешь на ужасающе грязном полу.

– Да при чем здесь я?! Слушай, я что-то не понимаю, что ты все про тюрягу, да про тюрягу!.. Как будто про что-то другое и поговорить нельзя. А теперь еще и меня в эту тюрягу запихивать начал!.. – громко возмутился Томмазо Кампанелла. – Слушай, друг ты мой разлюбезный! Что-то ты все больше начинаешь меня раздражать!.. Что-то ты мне все меньше нравишься!..