Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тут уж кто кого, побей гром – довольный исходом борьбы, заключил Васька.
– Я поборю... поборю тебя! – пообещал Ома и, согнувшись, заковылял прочь.
– Злой, – задумчиво проговорил Лука. – Такой долго не забывает.
– Этот весь на виду. За малым поглядывать надо...
«Малый» – Тыкно – был лишь ростом мал. Годами старше Омы и много хитрей. Разговаривая, он угодливо улыбался, кланялся, по первому зову бросался запрягать или распрягать оленей, вязать груз. Но почему-то именно после его помощи груз развязывался и терялся, упряжки рвались.
– Чо того мышонка бояться? – захохотал Васька.
– Тихие мыши котов-то и обводят, – раздумчиво почесал переносицу Отлас и зычно гаркнул: – В путь, браты!
19– Тять! тять! – толкала Марьяна отца. Он тыкался острой бородёнкой в грудь, угукал и снова дремал. – Уж не часуешь ли?
Перед ними пустыня синела с редкими, по Анадырю знакомыми деревцами. И горы – не так чтоб высоки, но жилисты и хрящеваты – чернели из-под снеговых шапок. Может, белы были когда-то, молоды, но поизносились с годами, тугие плечи их изорвали ветра и время. Да мало ли что могло быть с горами? Молчат, не скажут.
О том и думал Мин, умирая. А что умирал, знали только он да Марьяна. Чутьём угадывала. А мужикам не до Мина.
Только что бой выдержали. Бой без урона, но коряков в острожке побили крепко. И теперь чинили суд над живыми. Старый, с грязною сединой шаман бормотал проклятья, рвался из рук державших его казаков, топал ногами.
– ...Небом грозит, богами своими, – переводил Григорий.
– Бог-то един, – проворчал Потап и крёстным знамением обмахнул лоб.
– Ты, Гриня, – нахмурился Отлас, – спроси, пошто они воевали?
Ома болезненно кривился, сплёвывал и косился на Тыкно, точно ждал от него сигнала.
– На Тыкно глянь, – шепнул Лука Отласу. Тот не сразу, чтоб не спугнуть, оглянулся и увидал искажённое ненавистью лицо старого юкагира.
– Подь сюда, – Отлас поманил его пальцем.
– Тута я, ту-ут. – Тыкно уж улыбался и кланялся, будто и не он только что смотрел на казаков с ненавистью.
– Вот и будь тут, при мне.
Шаман был ранен. Меховая парка намокла кровью.
– Отпустите его, – велел Отлас.
Григорий завёл шамана в юрту, промыл рану, перевязал. Отлас долго наблюдал за раненым коряком, потирая онемевшую шею. Должно быть, застудил в походе. Надо попросить Григория чем-либо натереть.
– Спроси: сами надумали воевать с нами аль подбил кто? Кому ясак платят... пущай всё обскажет.
– Приходили люди в азямах – грабили... ушли к люторцам. Потом другие явились... они к вам вернулись. Этого помню, – коряк указал на Луку. – Их мы не тронули, потому что ясак с нас не брали. Вы берёте... по всем юртам слух идёт.
– Как же не брать-то? Всё одно платить будете. Не нашему царю, дак иному... Мы милостиво берём.
– Раз платить, и ещё раз, и ещё... Сколько можно?
– Раз. Больше мы не берём. И никому, кроме нас, не платите. Вы теперь наши дети. В обиду вас не дадим.
– Все так говорили. И все обижали.
– Не воевал бы – простил бы тебе ясак, коль до меня его брали. А воевал – пеняй на себя.
– Воеводе вашему жаловаться буду! И на вас, и на тех, в азямах.
– В азямах... – задумался Отлас. – Кто ж они? Неуж чужеземцы?
– Может, наши тут побывали, – предположил Лука. – Я и в тот раз про их слыхал.
– Наши бы не пошли к люторцам. В Анадырь ближе.
– Попробуй пробейся туда, когда недругов столько.
– А вдруг они опередить нас тщатся? – У Отласа дух захватило. – Как же? Кто же? Пошто мы не знаем? – Он заспешил, хмурясь, велел старику: – Сдай живо, что положено. Мы далее пойдём.
Заспешили, засобирались.
Мин не сожалел о жизни уходящей, не перебирал в памяти прожитое. Ему думалось, всё происходит как должно. Родился, жил, по земле ходил. Жаловаться не на что. Всего повидал на долгом веку – худого, хорошего...
– ...Два желания моих не исполнилось, – посетовал он дочери, отмахиваясь от последней своей дрёмы. – Внучонка не повидал,
