Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин

– У матери.

– Та откуда взяла?

– Привезла из Якутска.

– Та-ак, – Отлас покусал ус и, дёрнув Ваську за вспухшее ухо, велел привезти всё вино себе. «Годится для подхода», – решил.

И снова остались казаки ни с чем. Илья с Фетиньей жаловаться не смели. Да и кому тут пожалуешься? Хозяин – Володей.

Казаки зло на Илье сгоняли. На прошлой неделе так оттаскали, едва живой до дому добрался. Всё с Васьки началось... И Григорий решил его наказать.

Васька, притворяясь напуганным, отступал, охал, ахал, потешая казаков, и вдруг рухнул, споткнувшись о подставленную Марьяной ногу. Марьяна придавила его руки к полу. Григорий сдёрнул штаны и при всех выстегнул чересседельником.

Не боль, а стыд сделали казака бессильным. Подумать только: баба да калека опозорили его при всех. И Володей, услыхав шум, вышел в караульную и плашмя ударил ножнами сабли по голому заду. Наверно, долго бы ещё потешались над Васькой скучавшие казаки, но отвлекло важное событие: вернулись из похода Лука с Потапом.

– Живы! – ликовал Отлас, тиская их в объятиях. – Живёхоньки! А я разное тут подумывал.

– Не чаяли, что живыми воротимся, – тронутый лаской его, сипло проговорил Лука.

Из-за угла приказной избы на него глядела Фетинья. Не слышала, как к ней подкрался Илья, дёрнул за руку.

– Чо, снова к ему потянуло?

– Ты-ыыы... – замахала руками женщина. – Не говори про его... боюсь! Себя боюсь, его, тебя тож... Уходить надобно.

– Уйдём, – легко согласился Илья. – Когда скажешь, тогда и уйдём.

– А куда? Где нас ждут?

– Пока в Якуцко... Там не поживётся – пойдём далее. Мир велик.

– Велик, – поникла Фетинья. – А вишь, тесен... Везде встречи.

Рука слабо поднялась, обвела круг перед Ильёй, немощно опустилась и повисла. Вспомнилось одинокое, почти вдовье житьё с Иваном, связь с Лукой, с Ильёю. Ни с кем из них не была счастлива. Сын отошёл, став совсем чужим. Как жить? С кем век доживать?..

Подавив вздох, заглянула в преданно сияющие глаза Ильи, чуть не вскрикнула. Да с ним же, с ним! Уж он-то не бросит! Вон решился на что: по её прихоти дядю родного на лобном месте розгами выстегал. А потом при всём честном народе нёс на руках через весь город. Так и через жизнь понесёт.

– Не гребти, Фета, – Илья нежно привлёк её к себе. – Будет и на нашей улице праздник.

– Не бросишь меня?

– Я-то? – Илья засмеялся. – Лишь бы ты меня не бросила.

– Не сбросай. А то беда будет.

– Не будет. Все наши беды позади.

Она поверила. И может, впервые за много лет вздохнула всей грудью.

Фетинья радовалась возвращению в Якутск. Жила теперь спокойно и сыто, хотя в кабаке хозяином был теперь не Илья, а голоштанный казачишко, который иной раз, куражась, давал Илье по уху. Тот терпел, не перечил.

Перед отъездом Отлас призвал её к себе, глядя в переносицу, буркнул:

– Чужая ты... Всех Отласов осрамила, – замахнулся было, но не ударил. «Человек ведь! – подумал. – Не одной же ей век вековать...»

– Бей, Володеюшко! – Фетинья кинулась к нему в ноги. – Топчи! Во всём виновата. И что на свет родилась – виновата. И что при живом муже вдовою жила...

– Одна ты, что ли? – отступил Отлас. – Моя Степанида да и другие жёнки годами маются...

– Маются! – вскричала Фетинья. – А век-то бабий короток! Бабам ласки, тепла охота! Где оно, тепло? Где ласка?

Заигрывала, но знала: Володей никогда с ней не будет. Чтит память Иванову. И жену любит.

Стешке хорошее про него рассказывала, но тем только распаляла её.

– Ддду-ура! Там и баб-то нет! К кому ретуешь?

– А Чукотки узкоглазые? Знаю, и ими не побрезгует.

– Верный он тебе, Стеша. Да и не о бабах его думки.

Как не убеждала, Стешка вновь кинулась в погоню за своим Володеем. Увязалась за Постниковым, которому было велено удержать Отласа от похода на Камчатку.

Пошла – опоздала.

Дня за три до этого широко распахнулись острожные ворота, выпустив более сотни упряжек.

– Ух ты! – впереди раскинулось белое, одуряющее ровное пространство. Казалось, иди сто лет и двести лет, и всё равно не увидишь конца ему. Ваську, вышедшего в такой большой поход, это сладко ужаснуло. Он лихо мотнул обнажённой головой, подгоняя громким голосом оленей: – Нну, погуля-яем!

– Гуляй, пока ноги не вытянул, – хмуро отозвался юкагир Ома. Говорил чисто по-русски. Русских не любил,