Окопники - Коллетив авторов (под редакцией Г. И. Василенко)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Фрицы сейчас, как суслики, — забрались в норы и' там греются. Иначе, конечно же, поддали б нам.
Вскоре волокуша вползла в глубокую воронку. Там, как выяснилось, обосновался лейтенант — командир третьего взвода. С ним было несколько бойцов. Нашего прихода они не ожидали. Встретили молчанием. Чувствовалось, что сильно промерзли. А мне было жарко, хотя руки — мокрые по локоть, в рукава набился снег.
— Черти мороженные, — незлобиво заворчал ординарец. — Сидите тут, а мы за вас надрываемся… Берите и угощайте фрицев из новенького.
— Не новый, но исправный, — уточнил я.
— Посмотрим, — о ткликнулся лейтенант.
Вместе с ним мы установили пулемет на площадке перед бруствером из снега. Я заправил ленту и нажал на спуск. «Максим» застрекотал короткими очередями, как швейная машинка.
— Ну что? — спросил ординарец и, не дождавшись ответа, кивнул мне: — Даем задний ход!..
Мы поползли по проложенному нами следу. Изредка поднимались и бежали. Обратный путь — налегке — занял гораздо меньше времени.
За лесом мне предстояла последняя встреча с мертвецами. Решил стороной объехать того, что лежал на дороге, надеялся, что и другие ездоки последуют моему примеру. С трудом свернул лошадь на снежную целину. Она провалилась в снег по самое брюхо, а все‑таки тащила сани, не останавливалась. Совсем немного уже оставалось до наезженной колеи, когда раздался не особенно сильный взрыв. Лошадь повалилась набок и забилась в окровавленном снегу.
Мина!..
Дальше я добирался пешком. Издали увидел на посту Петра. Остановился на минуту. Хотелось обо всем рассказать ему, но вдруг почувствовал, что не могу.
— Отвез пулемет? — спросил он.
— Отвез.
— Как там?
— Потом, — отмахнулся я и направился с докладом к начальству.
6
К вечеру, когда постепенно стихают бои, ^ штабе полка начинается подсчет потерь и остатка боеприпасов. Тем временем походные кухни подтягиваются ближе к окопам: обедают на передовой, как правило, с наступлением темноты, завтрак — тоже затемно, перед рассветом. А на дворе март — дни пошли длинные.
С едой, конечно, можно потерпеть, а вот отсутствие боеприпасов нетерпимо.
Уже около часа я сидел на поваленном при артналете дереве у землянки начальника штаба полка. Наконец услышал:
— Гаевой, зайди!
Это меня.
Захожу в землянку. Там холодно, сыро и сильно накурено. Под жердями на полу хлюпает вода. Начальник штаба сидит на скамейке, поджав ноги, и разговаривает с кем‑то по телефону. Перед ним с рапортичкой в руках стоит начальник артснабжения старший лейтенант Сушко.
— Возьмите полуторку и поезжайте за снарядами на дивизионный склад. К утру должны быть на батарее, — говорит мне Сушко. В присутствии начальника штаба он выдерживает строго официальный тон.
— Мы уже выбрали свою норму, — напоминаю я.
— Знаю. Но без снарядов не возвращайтесь.
— Ты сам позвони в дивизию и попроси, — вмешался начальник штаба. — Без твоей помощи он там ничего не сделает.
— Хорошо, позвошо, — обещает ему Сушко, а мне приказывает: — Вы поезжайте, не теряйте время…
Времени я не терял, однако вся ночь ушла на то, чтобы подготовить в неблизкий рейс видавшую видал полуторку, добраться на ней по мартовской распутице до дивизионного склада и выпросить там пять ящиков снарядов к 76-миллиметровым пушкам полковой батареи. Догрузив машину патронами и гранатами, я возвращался в полк уже на рассвете. Полуторка часто останавливалась, буксуя в подтаявшем снегу. Не раз приходилось мне вылезать из кабины, кидать под колеса еловые ветки и подталкивать плечом кузов, пока шофер газовал вовсю.
Намучавшись, съехали с разъезженной дороги, спустились на реку и покатили по льду, как по асфальту. Шофер то и дело протирал рукавицей ветровое стекло и посматривал вверх. Я тоже следил за «воздухом».
— В такую рань фрицы не полетят, — сказал шофер, успокаивая не столько меня, сколько самого себя. — А вы как думаете?
Я посмотрел еще раз на небо и, в свою очередь, заключил:
— Едва ли полетят.
День выдался пасмурным, неприветливым. Редкие снежинки разлетались в стороны перед ветровым стеклом. Тем не менее шофер продолжал тревожиться:
— Я все время в напряжении, пока сижу в кабине. Раз как‑то смотрю — справа и слева разрывы, а мне ни черта не слышно — мотор тарахтит. Что делать? Куда рулить? Как в том анекгоде, знаете…
Он принялся рассказывать длинный и унылый анекдот, а меня сморил сон.
Проснулся я от звона разбитого стекла. Лицо обдало. колючим ветерком.
Машина завиляла. Шофер навалился грудью на руль, безвольно свесив руки. Я попытался выровнять движение машины, но из этого ничего не вышло. Полуторка развернулась, загородив дорогу всем, кто ехал за нами, и сразу же заглох мотор. Где‑то над головой завывали самолеты, трещали пулеметные очереди.
Шофер был убит. Пуля попала ему в голову. По новому полушубку стекала струйкой кровь. Я выскочил из кабины.
— Что там у вас? — кричал мне водитель с другой машины.
Я безнадежно махнул рукой.
— Опять заходят, — предупредил он и бросился к своему ЗИСу, включил мотор, попробовал объехать нашу полуторку.
Не тут‑то было: ее тоже развернуло. Проезд был закупорен окончательно. Позади остановилось еще несколько автомашин. Кто‑то упорно сигналил, кто‑то ругался. А «юнкерсы» построились в круг и один за другим с воем падали в пике.
По ним никто не стрелял. Все бежали к берегу. Я тоже бросился туда.
Позади рвались бомбы, а я все бежал. Наконец упал в глубокий пушистый снег на ветки прибрежного лозняка. Приподнял голову. На льду реки виднелись черные полыни. Полуторка наша все еще стояла на месте.
Вдруг резкий удар по голове. Я, как во сне, стал куда‑то проваливаться, все вокруг поплыло, растворяясь в дымке…
Очнулся от холода, обжигавшего ноги. Они оказались в ледяной воде. В ушах стоял звон.
Попытался подтянуться, ухватившись за ветки кустарника, но голова уперлась во чго‑то, а из под ног опора уходила.
Кажется, я звал на помощь, но голоса своего не слышал. И никто ко мне не подходил.
Снова уцепился за кусты, стараясь выбраться на берег, мерзлые ветки ломались. Но все‑таки они спасли меня, я выполз по ним на тверда земную, встал на колени, а потом и во весь рост.
На льду не было ни одной машины. Там, где они стояли, теперь темнели. широкие разводья.
Стал карабкаться по крутому склону на береговую дорогу. Выбрался. Справа увидел несколько шоферов и побрел к ним.
Что было дальше, не помню. Сознание вернулось уже в просторной избе. По ней сновала маленькая, сгорбленная старушка. Лежал я на громадной русской печке и оттуда с удивлением наблюдал за происходящим. Это было похоже на сон.
Мысли текли медленно. Не хотелось шевелиться. Так и лежал неподвижно, только глазами косил то в одну, то в другую сторону.
На бревенчатой стене ходики мерно покачивали маятником. Большой рыжий кот дугой извивался возле стоптанных валенок старушки. В углу, под самым потолком висела икона, и изображенный на ней святой был очень похож на моего деда Павла: такая же борода, так же расчесаны на прямой пробор волосы. Вот только совершенно ненужный нимб над головой. Без нимба все выглядело бы естественнее — вылитый дед Павел…
Непоседливая старушка, проходя мимо печки, вдруг остановилась, озабоченно прислушалась: жив ли я? Перекрестилась. Наверное, потому, что мне припекло бок и я перевернулся на другой. Припекало и в ногах — значит, целы.
Приходили доктор с медсестрой. От них я узнал, что нахожусь в дивизионном медсанбате.
А через неделю я возвратился в полк как ни в чем не бывало. Даже без насморка обошлось.
— Где ты был? Что с тобой случилось? — накинулся на меня Петр.
Он оказывается ничего не знал о моих злоключениях. Всю эту неделю ждал меня, просился на поиски. Его не пустили. Расспрашивал обо мне, но никто ему не мог сказать ничего определенного.
В полном неведении был и Кравчук. К моему возвращению он отнесся с поразительным равнодушием: как обычно, молчком возился с оружием. И только прислушавшись к нашему разговору с Петром, проскрипел сухо:
— Составьте акт на списание автомашины и боеприпасов.
— Интересно, кто бы составлял такой акт, если бы я провалился под лед вместе с машиной?
— Если бы да кабы, во рту росли грибы, — тем же скрипучим голосом откликнулся Кравчук.
Петр шепнул мне:
— Не обращай внимания, ты же его знаешь! — И потащил за перегородку, рассказывая по пути: — Я тут на тебя каждый день получал паек. Суп держал на морозе до следующего дня. А потом выбрасывал ледяной круг и снова подставлял твой котелок повару. Вот и сегодня принес все, что положено. Сейчас разогреем…
У меня был свежий номер дивизионной газеты, прихваченный в медсанбате. В ней сообщалось, что на нашем участке фронта окружена целая немецкая армия. Пока я хлебал разогретый суп, Пир читал и перечитывал это сообщение, тут же комментируя: