Европейская поэзия XVII века - Автор неизвестен

ТЕОФИЛЬ ДЕ ВИО

Моя душа мертва, в ней живо лишь страданье,С тех пор как должен быть я вдалеке от вас,И если б я не жил надеждой на свиданье,Уже давно б настал моей кончины час.

Пускай земная твердь лишится небосвода,Пусть солнце навсегда покинет небеса,Пусть перепутает все атомы природа,Но пусть позволят мне вновь вам глядеть в глаза.

Ни с болью дерева, разбитого грозою,Ни с мукой жителей, чей город сдан врагу,Ни с горем крепости, разрушенной войною,Ни с чем отъезда боль сравнить я не могу.

Сегодня ваш Дамон уже почти что призрак,Я стал похож на тень, и речь едва слышна,И жалобы мои — последний жизни признак,Нет больше чувств, нет сил, осталась боль одна.

Моя душа в тисках, огонь течет по венам,Терзает сердце гриф, и змей клубок в груди,Но память я храню о счастье незабвенном,—Страданья худшего на свете не найти.

Два месяца пути — как бесконечно долго!Меня любовь и честь ведут по городам:Быть с принцем и служить ему — веленье долга,Веление любви — скорей вернуться к вам.

И даже если вдруг средь горестных скитанийДарили боги мне крупицы красоты,Я только ощущал сильнее гнет страданий,В прекрасном я искал опять твои черты.

На все вокруг смотрю глазами я твоими…Куда ни занесен безжалостной судьбой,Какими ни брожу краями я чужими,Везде моя душа полна одной тобой.

Я словно онемел, утратил слух и зренье,Не может излечить меня ничей совет,Лишь мысли о тебе приносят утешенье,Прекрасный образ твой мне заслоняет свет.

Прошу, в разлуке будь суровой и печальной,Бери с меня пример, и позабудь про двор,Прогулок избегай, катаний, залы бальной,Одна любовь для нас священна с этих пор.

Религия моя — твоя любовь отныне.Часовней стал мой дом, иконой — твой портрет,Я всей душой служу теперь одной святыне,Слова любых молитв мне заменил сонет.

Я мрачен и угрюм среди хлопот военных,Как будто одержим завоеваньем стран,—На самом деле я лишь в грезах неизменных,И быть всегда с тобой — вот мой военный плаи.

Страх смерти потрясти и самых стойких можетИ сон бежит от глаз,Когда отчаянье всю ночь не спит и гложетТого, чей пробил час.

Как ни была б душа закалена судьбою,Как ни была б сильна,—Погибель верную увидев пред собою,Она потрясена…

Пока для узника еще не стало ясно,Что все предрешено,Скрежещущих оков влачит он груз ужасныйС надеждой заодно.

Когда же приговор кровавый и суровыйПорвет надежды нить,Когда войдет палач, чтоб узника оковыВеревкой заменить,

Тогда до капли кровь в его застынет жилах,Застынет в горле крик,Виденье виселицы он теперь не в силахЗабыть хотя б на миг.

Всем существом своим он неразлучен с неюзСводя его с ума,Она встает пред ним, и вид ее страшнее,Чем яд или чума.

Своим отчаяньем родных он заражает,Поит он допьянаСвоей бедой толпу, что на него взирает,От мук его бледна.

Ян Вермеер. В мастерской художника

А с Гревской площади подземным веет чадом,Глядит на Сену он —И видит Ахерон, и каждый, кто с ним рядом,Не человек — Харон.

Слов утешения монаха он не слышит,И в глухоте своей,Хотя еще живой, хотя еще он дышит,Он мертвеца мертвей.

Все чувства умерли, черты лица сместились,В глазах застыла тьма…Безумьем было бы, когда бы сохранилисьВ нем проблески ума.

Всё уничтожили в нем ужас и страданье;Сквозь тысячу смертейПрошел он… И удар, что оборвал дыханье,Был всех других слабей.

Ворон каркает зловеще,Мрак сгустился предо мной,Пересек мне зверь леснойПуть-дорогу, конь трепещет,Спотыкается мой конь,Грянул гром, сверкнул огонь,Мой слуга исчез в тумане…Смутный призрак вдруг возник,Слышу я Харона крик,Вижу бездну под ногами.

Вспять потоки потекли,Лезет бык на шпиль церковный,Кровь бежит струей неровнойИз расщелины земли.Над высокой башней мгла,Там змея грызет орла;В глыбе льда огонь пылает;Месяц ветром унесло,Солнце черное взошло,Лес округу покидает.

Существа в обличье странномУ природы не в чести:Редки встречи с великаном,Трудно карлика найти.

Мало женщин как Елена,Нет как Нестор мудрецов,Крепче пьяницы СиленаМало в мире молодцов.

Мало псов, как Цербер, грозных,Нет реки как Ахерон,Нет ночей совсем беззвездных,Не всегда в ладье Харон.

Нет синей небесной сини,Лучше нет, когда весна,Горче нет, чем сок полыни,Ничего нет слаще сна.

Громче грома редки крики,Мало гор как Пелион,Редкий зверь, ручной иль дикий,Львиной силой наделен.

Редко высшее блаженство,Редок час великих мук,И так мало совершенстваВ том, что видим мы вокруг.

Мой брат, последний мой оплот,Ты, кто один на белом свете,Находишь нестерпимым гнет,Который лег на плечи эти;Друг верный, пылкий и прямой,Готовый следовать за мной,Чтобы в беде мне быть опорой,Спаси в последний раз меня:Пусть мне позволят жить, коль скоро,Измученный, не умер я.

Когда надежды свет нельзяУзреть за черной пеленою,Когда и судьи и друзьяЗахлопнут двери пред тобою,Когда устанешь ты просить,Когда устанешь слезы лить,Взирая на мои мученья,—Моли судьбу, чтобы грозаГнала корабль мой в порт спасеньяИли закрыла мне глаза.

Кто может о грядущем знать?У наших бед свое теченье,И не дано нам разгадатьИстоки их и назначенье.Лишь богу ведомо о том,Что ждет нас, а своим умомНе можем мы осмыслить это,Не можем знать путей своих,Как нам не разгадать секретаМорских течений, волн морских…

Но изменения всегдаИ миром правят и природой.Изменит и моя звездаСвой путь, отмеченный невзгодой.Бедой мой разум иссушен,Слезами взор мой замутнен,Кровь стынет от тоски и боли.Но после ночи — свет в окне,И беспросветный мрак неволиСвободу предвещает мне.

Какие бы силки опятьВраги ни расставляли всюду,Надежды мне не потерять,Что я в Буссэре снова буду.Придет пора — и бог дневнойЗаблещет светом предо мнойНад нашим родовым именьем,Чтоб снова я увидеть мог,Как он, пылая прежним рвеньем,Лучами золотит песок.

Зеленый лес увижу я,В котором ждет меня прохлада,Увижу, как, траву жуя,Мычащее пасется стадо,И с каждой новою зарейВновь зарастает луг травой;Увижу тропы к водопою,Услышу жалобы пескаИ эхо, что ворчит пороюВ ответ на ругань рыбака.

Всю ночь на берегу готовРыбак от холода томиться,Считая, что его уловС морским уловом не сравнится.Но, хоть добыча велика,Ничтожна прибыль рыбака:Порою даже рвутся сети,Так много рыбы из водыОн извлекает здесь, но этиНе окупаются труды…

Увижу, как цветут луга,Увижу, как траву срезаютИ как, сложив ее в стога,На них крестьяне отдыхают.Поскольку в климате такомИ виноградом и виномВсегда бывал наш край обилен,То я, когда настанет срок,Увижу, как во мгле давиленСтруится пенящийся сок.

Там, как ведется с давних пор,Бельгард наш устали не знает:На все свой обращая взор,Доходы он преумножает.Он скажет, много ли стоговУдастся вывезти с луговИ сколько шерсти даст нам стадо,И лучше стариков-крестьянРешит он, что посеять надоИ есть ли в чем-нибудь изъян.

Как и в былые времена,Все поровну делить мы будем:Из наших мест устраненаВражда, что жить мешает людям.И, братья, сестры, дети их,Во власти помыслов однихБлагословим мы край прекрасный,Где все в избытке мы найдем.Войны бы только гром ужасныйНе сотрясал наш тихий дом.

Когда б такая благодатьОстаток дней моих венчала,Другие радости искатьМоя б душа не помышляла.Свобода наконец должнаМне счастье возвратить сполна.И я не сделаю ни шагу,Чтоб Лувр увидеть… А потомСпокойно в ту же землю лягу,Где предки спят последним сном.

Вот те права, что край роднойИмеет на меня с рожденья,—И коль во Франции со мнойСочтется смерть — мне нет прощенья.Как ни было б коварно зло,Но от Гаронны и от ЛоНе отделить моей могилы.И где б ни довелось мне жить,—Вдали от мест, что сердцу милы,Нельзя мне голову сложить.

Надежда от меня бежит,Мои невзгоды — непрестанны,Труд незаконченным лежит,—Пора мне дать покой желанный.Как был безжалостно суровГнев этих яростных умов!

Как был гоним я злобой черной!Не выдержав, я низко пал:Невинный, каялся притворноЯ в том, чего не совершал.

О! Страждущего без виныНапрасно крики раздаются:Сердца железные страшны,Они на крик не отзовутся.Уж год пылает ярость их,И нет на свете слов таких,Чтоб загасить ее пыланье.Кто справедливей всех, и тотСчитает за благодеянье,Коль раны мне не нанесет.

Но что бы я ни перенес,Мои убийцы непреклонны.К чему же было столько слез,К чему смирение и стоны?Чтобы лишиться света дня?Лишиться воздуха, огня?И стены каменного адаВ тоске безмолвной созерцать?Или меня изжарить надо,Чтоб лютый голод их унять?

Лишь ты — последний мой оплот,Лишь ты, один на белом свете,Находишь нестерпимым гнет,Который лег на плечи эти;Брат верный, пылкий и прямой,Готовый следовать за мной,Чтобы в беде мне быть опорой,Спаси в последний раз меня:Пусть мне позволят жить, коль скоро,Измученный, не умер я.

Я тот, чьи алтари чтут всюду во Вселенной,Чьи стрелы гибельны, чей взгляд светлей огня;Я тот, кто и богов страшит в грозе военной!Борьба со смертными достойна ли меня?

Но дерзость их мою природу исказила,Завидующих мне карать я принужден.Всему живущему давал я жизнь и силы,Теперь невольно смерть приносит Аполлон.

Все алтари мои навек освобожу яОт нечестивцев злых, сразив их тучей стрел.К моим оракулам, лишь истины взыскуя,Все смертные придут провидеть свой удел.

Могу я повелеть, чтоб ветры онемели,А мрамор мертвенный обрел живую речь.Мной предначертаны царям пути и цели,Могу я музыку из дерева извлечь.

Дохну — и чаши роз полны огня живого,Лилейной белизне я блеск живой даю,Замерзнувшим полям жизнь возвращаю снова,И мне воскресший мир несет хвалу свою.

Но только скроюсь я, везде иссякнет пища,Наступят ужас, мрак; покроет землю лед,Цветущие сады он превратит в кладбища,И лишь сомкну глаза, весь мир живой умрет.

Любимцы короля, льстецы и острословы,Вы при дворе нашли гостеприимный кров,Карающий закон к вам вовсе не суров,От вас и небеса свои отводят ковы;

Должно быть, с легкостью вы осудить готовыПотоки этих слез и горечь этих слов,—Спросите же у скал, у сумрачных лесов,Простерших надо мной сочувственно покровы,

И вы узнаете — нет горше бед моих!Рассудка доводы не облегчают их —Ужель средь стольких зол останусь хладнокровен?

Надежду приступом теснят со всех сторон;И мне ль надеяться, что буду я прощен?Увы — прощенья нет тому, кто невиновен!

Я полностью согласен с Вами в этом —Лишь сумасшедший может быть поэтом.Но, видя Вас, оговорюсь: о нет!Не всякий сумасшедший есть поэт.

Недавно, пламенем божественным объятый,Я в храм вошел, где все дышало тишиной,И, с грешною своей беседуя душой,Раскаяньем томим, вздыхал я виновато.

Но, всех богов моля отсрочить час расплаты,Увидел я Филлис. Пред красотой такойЯ крикнул: «Для меня все боги — в ней одной,Лишь ей принадлежат алтарь и храм богатый!»

Тут боги впали в гнев и за любовь меняЗадумали лишить навеки света дня;Но что мне месть богов и пламень их небесный?

О, если, смерть, решишь ко мне ты заглянуть,Я с радостью пройду страдальческий свой путь,Чтоб умереть за ту, чьи взоры столь чудесны!

Люблю — и в этом честь моя;Никто из смертных, знаю я,Не испытал подобной страсти,И чем бы ни грозил мне рок —Смерть не страшна мне, видит бог:Ведь жизнь моя — лишь в Вашей власти!

Смиреннейшие из людей,Склонясь во прах у алтарей,Ища богов благоволенье,Сжигают только фимиам;А я, верша служенье Вам,Решаюсь… на самосожженье!

Монархи — баловни судьбы:Сеньоры наши — им рабы,Стихии им подвластны тоже,Весь мир — их замок родовой;А я владею — лишь тюрьмой,И мне она всего дороже…

АНТУАН ДЕ СЕНТ-АМАН