Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин

– Но в тёплых странах – тоже люди! И у них свои боги, как у чукчей, как у тунгусов.

– Я с дедом с одним беседовал... Занятный! Из беглых. О том же спросил. Он поведал: мол, земля с солнцем сошлись, слюбились... и появилась всякая тварь живая. Не ишши бога, братко! Человека ишши. Вот и нашёл Марьяну и – радуйся! После вместе ишо одного человечка найдёте... – Володей при этом недвусмысленно рассмеялся, сквозь зубы добавил: – А может, двух или поболе...

«Хорошо бы! – думает Григорий. – Хорошо бы!..»

Фыркая и мотая башкой, рысил по ограде мерин. С заплота косил озорным глазом петух. Больше всего его боялись ребятишки, кошки и собаки. Он был лют, бросался сверху, бил крыльями, клевал. Вот и теперь он негодовал, что кроме него кто-то может бегать и гоготать в этом дворе. Здесь он хозяин. Изловчившись, прыгнул на спину лошади – метил в Иванка; заклекотал, замахал крыльями. Мальчонка отпустил гриву и досадливо смахнул кочета с лошадиной хребтины. Однако и сам чуть не свалился. Володей вовремя удержал сына.

– Ай да сын! ай да казачина! Петуха одолел! Надо же! – довольно приговаривал Отлас.

Мерин остановился, мотая умною головой; ждал, когда снова посадят на вершину маленького всадника.

Вскоре начали подходить те, кого Отлас отобрал с собой: Лука, Потап, другие казаки. Пришёл и Любим, которому предстояло отправляться вместо Отласа на Учур.

– Во орда! – присвистнул Отлас и упрекнул Любима: – А ты отделился.

– Ворочусь с Учура – к вам подамся, – сплёвывая ореховую шелуху, обещал Любим, про себя думая: «Ишь сокол! Привык всех выше летать! У меня тоже есть крылья».

– Как выйдет, – с сомнением покачал головой Отлас, почему-то решив, что теперь их дороги с Любимом больше не пересекутся. Не худо бы посошок, а, казачки? Сходим в кружало?

– Кружало-то долго жить приказало, – отозвался Потап, строгая ножом полено. Не фигуру строгал, а так, чтобы руки занять. И Любим подкладывал ему полено за поленом. Перед ним уж выросла большая куча щепы.

– Погрели, стало быть, Илюху. Кондрашка его не хватила?

– Фетинья утешила, – зная, что вызовет гнев Отласов, всё-таки подколол Любим.

Так и вышло. Володей выдвинул вперёд плечо, Васька набычился. Весь острог знал, что Фетинья сошлась с кабатчиком. Васька сам хотел подпустить петуха Гарусову, да кто-то опередил. Кому насолил хромоногий больше, чем Отласам? Может, Лука подсудобил?

Васька внимательно посмотрел на Луку, рассеянно поигрывавшего темляком сабли. Заметил, что и Володей косится на того с усмешкой. «Так и есть. Он свёл счёты с братцем!».

– Худо дело, ребята! – вздохнул Володей. – Кабак сгорел, а у меня что есть ни единой капельки.

– У тебя нет, дак у меня цельный лгун стоит. Щас принесу, – заспешил Васька.

В избе кто-то завозился. Вскоре послышался истошный вой. На крыльцо, с треском распахнув дверь, вылетела Стешка.

– Мучи-итель! – простонала она. Ноги подкосились. Её подхватила Марьяна.

Володей жёстко усмехнулся, прижал Васькино плечо.

– К тебе пойдём. Переждём, пока перебесится.

Взяв Иванка с собой, пошёл к Ваське. За ним отправились все казаки, а затем – Мин и Григорий, которых жестом прогнала Марьяна.

– Ушли, умы-ыли-иись! – рыдала Стешка, царапая себе лицо.

– Будто впервой, – усмехнулась Марьяна и, стиснув пальцы её, посоветовала: – Не порть лик-то. Уродина кому люба станет?

– Тебе ли понять-то? Тебе ли?

– Где уж.

– Люб он мне! Люб – силушки нет боле!

– И мне мой был люб. Сгинул – слезинки не пролила.

– Каменная ты! Стало, и Гриню не любишь?

– Гриню-то? За Гриню душу отдам. Он добрый. Он пальцем меня не тронет.

– А мой убил бы меня лучше... Лишь бы не уходил, – страстно шептала Стешка, протягивая руки вслед уходящему мужу.

– Убьёт – какая в том радость? Ты живая люби, – шлёпнула её по губам Марьяна и добавила: – Я б себя бить не дозволила.

– Володею-то?

– Никому!

– Врё-ешь! Сама сказала, первый-то бил.

– Ударил... потому и со скалы упал... нечаянно.

Стешка посмотрела на неё с ужасом: «Неужто сама со скалы столкнула? – Вглядевшись в чеканный, жёсткий профиль свояченицы, в туго сжатые властные губы, решила: – Эта может...».

Да бог с ней, с Марьяной. Она-то с казаками пойдёт в Анадырь, с Гриней со своим, а я опять одна тут останусь. Будут сны тяжёлые сниться, рвать боль, давить тоска и тревога за Володея. Жив ли, нет ли? Уж лучше бы с ним. Всё вынесла бы, всё вытерпела бы не хуже Марьяны. Не берёт... Иванка, говорит, береги.

Мужики шли к Ваське мимо сгоревшего кабака. Там, словно потерял что-то, кружился на одном месте Сенька Клоп.

– Идите, я догоню, – сказал Володей своим