Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин

– Не купцам служу – государю.

– Купцы – тоже государевы люди.

- Люди они государевы, а карман у их – свой, – многозначительно покосившись на Добрынина, ответствовал Мин.

Воевода кивком предложил купцу выйти. В дверях Добрынин столкнулся с Григорием, у которого был под мышкой чертёж.

«Какими людьми разбрасываемся!» – думал воевода, слушая Отласов и рудознатца. Оттолкни Володея – а ведь мог оттолкнуть! – тот разбойником станет. Приветь его добрым словом – жизни не пощадит. Хотя, хотя... Воевода знал, что Сибирь не ангелами покорялась. Что Ермака вспомнить... И после него сюда бежит люд разный, волевой, своенравный. И на глазах ширятся рубежи державы Российской. Казалось бы, вот уж Урал перевалили, вот уж вытеснили Кучума. До Енисея дошли, до Лены, до самых чукчей. А люди всё бегут, всё стремятся куда-то. Где только не лежат косточки русские! Куда только не ступала русская нога то в сапоге, то в лапте! На что только не пялил удивлённый взор пытливый человек русский!

Вот и Отласы из той же породы.

Так размышлял воевода, глядя на братьев, даже внешне не схожих, на рудознатца.

Григорий показывал причудливо вырисованную карту, которая сама по себе уже ценность великая. Всяк, кто пойдёт по их следу, теперь пойдёт не вслепую.

– Требуй награды, казак, – сказал воевода, отодвигая карту. – И вы требуйте. – Это Мину с Григорием.

– Сулил в пятидесятники поверстать, – напомнил Володей осторожно. – Взамен Василия Кузнецова, которого чукчи сгубили.

– Поверстаю. Далее?

– А коль поверстаешь, то и мне к чукчам идти... для прииску новых землиц.

– Дома-то не сидится? Токо что из похода.

– Пока молод, ходить надо. Душа воли просит.

– Кого заместо себя посоветуешь?

– Любима Дежнёва. Казак смелый, смышлёный, – не задумываясь, сказал Володей.

Давно примечал, побратим порою завидует ему. Зависть к доброму не приводит. Да и то правда, что Любим казак толковый, резвый, может, чуток избалованный, не в отца. Тот вместе с Отласом – старшим горе мыкал. «А пока врозь послужим», – решил Володей.

– Быть по-твоему, – кивнул воевода. – А вам чего, голуби?,- спросил он Мина с Григорием.

– Нас с им отпусти, – молвили они в голос.

– Берёшь? – не сомневаясь в ответе, всё же спросил воевода.

– Я без их, как без рук.

– Ну, ступайте, детушки. День выхода обговорим. Ты людей себе подбирай, – сказал Отласу. – Но многих дать не могу. Край велик, неспокоен.

– Ты бы чащину мне выплатил, воевода, – напомнил Отлас. – Пока ясачил – дом пограбили. Остался, в чём с Амгуни пришёл. А у меня жена, сын...

– И это решу, – воевода потрогал грудь рукою, сморщился и дал знак всем выйти.

Перетрудил себя в поединке. Немолод, сердце изношено: Вот и схватило его, рвёт на части какая-то лютая сила. Дышать невмочь.

– Эй, кто там! – позвал хрипло. Из ближней двери выскочил всё тот же дьяк. – Пиши: поверстать в казачьи пятидесятники Володимера Отласа заместо убитого чукчами Василия Фёдорова Кузнецова. Борзо пиши! Возишься – помереть быстрей.

Дьяк юркнул в свою каморку и вскоре принёс бумагу на подпись. Припечатав её, воевода расписался и велел отдать приказ Володею. Вернувшись, дьяк осторожно поскрёбся в дверь. Никто не отзывался. Он осмелел, приотворил дверь и отпрянул. Воевода лежал на полу. В углу рта стыл алый ручеёк.

«Отмаялся страдалец!» – перекрестился дьяк и принялся ощупывать карманы покойного.

И опять Стешка билась в плаче. С ней отваживалась Марьяна. Отлас, чтоб не слышать и не видеть этого, брал Иванка и уходил с ним на улицу. Усадив на лошадь, катал его, и оба заливались счастливым смехом.

– Каза-ак! Хоть щас верстай в холостые! – глядя на них, посмеивался Васька. Он тоже уходил с Володеем. Это был первый его большой поход, и Васька глядел на оставшихся дома сверстников свысока. Он, как и Володей когда-то, властно обнимал ластившуюся к нему, точно кошечка, молодую жену, качал на коленях сына. Мысли далеко залетали.

Что за народ этот – чукчи? Сказывали, тоже узкоглазые. Там отец Любимов бывал, он и срубил анадырский острожек. Теперь наш черёд с Володеем. Григория с Мином Васька в счёт не брал. «Не воины, так, сбоку припёка. Отличимся мы с Володеем – награду получим. Володей сотником станет, я – побей гром – пятидесятником. Потом казачьим головой... У-ууу!». Подражая дяде, Васька даже браниться перестал. Лишь изредка срывалось словечко.

На завалинке, покрытой плахами, как скворцы сидели Мин и Григорий. О чём-то тихо переговаривались. Мин, казалось, дремал. Под головой всё та же шапчонка, годная на все времена, глаза закрыты. Отвечая Мину, Григорий думал о вчерашнем споре своём с Володеем.

– Не сам же человек себя создал! – горячился Григорий, обычно спокойный и тихоголосый.

– Может, его ласточка на крыле принесла, – насмешливо возражал брат младший.

– А ласточка откуда взялась?

– Оттуда...