Человек из Вавилона - Гурам Батиашвили

Ушу с укоризной смотрел на отца — зачем притворяться передо мной, думал он и, почти расчленяя слова на слоги, произнес:

— Если Бачева крестится, если Бачева станет христианкой, что нам может помешать?

После возвращения Ушу из Константинополя Саурмаг не находил общего языка с сыном. Отец и сын не слышали друг друга. Однако, несмотря ни на что, Саурмаг не терял надежды, что отношения их наладятся. Ушу и сам поймет, что думает по поводу всей этой истории отец, и не пойдет против его желания и, потом, он убежден, что Ушу и без его вмешательства прекратит отношения с иудейкой — надоест ему. Но сейчас слова Ушу наполнили его сердце неожиданной радостью.

«Иудейка станет христианкой? Благое дело! Дочь Занкана Зорабабели примет христианство?! Это ведь подрежет ему крылья?! Дочь такого человека, как Занкан, изменит своей вере?! Да, да, он скромен, учтив, всегда здоровается первым, но непокорен, ох, непокорен! Он уже не сможет разгуливать по городу со своим надменным видом… А что, если Занкан замыслил сыграть с ним, Саурмагом, шутку? Что, если приказал дочери вести себя именно так, а потом… Впрочем, вряд ли… Что может выудить у Саурмага Занкан, чего у него самого нет?!» Саурмаг Павнели пребывал в полном недоумении. Когда сын повторил вопрос, он ответил:

— Крещение — благое дело, крещение это величие Христовой веры. Каждый христианин должен стремиться к тому, чтобы обратить в веру Христову как можно больше людей. Молодец!

Ушу напряженно ждал окончания этой тирады. Но отец больше ничего не сказал, лишь только улыбнулся ему и, как если бы ничего важного не услышал, продолжал перебирать четки.

Ушу прекрасно знал своего отца. Он понял, что хотел сказать отец своим молчанием.

— Если она откажется от своей веры, если крестится, ты что… — от волнения слова застревали у него в горле, и поэтому он не смог произнести, что рвалось наружу, — ты что, не полюбишь ее? — сказал он и тут же понял, что должен был поставить вопрос по-иному. А Саурмага этот вопрос привел в раздражение. Он чуть было не крикнул сыну: «Ах, вот как — ты требуешь от меня любви к этой иудейке?» Но он подавил злость и иронически улыбнулся Ушу, и только. Не сказал ничего. А улыбка отца почти убедила Ушу в том, что на его поддержку ему рассчитывать не приходится.

Всю ночь Ушу провел в раздумьях, как ему быть: дождаться, пока Саурмаг сменит гнев на милость, или венчаться немедленно.

Через несколько дней за завтраком Ушу окончательно убедился, что Саурмаг никогда не захочет видеть Бачеву в своих невестках. Это случилось так: положив себе на тарелку большой кусок холодной вареной говядины, Саурмаг сказал:

— А что изменится от того, что она крестится? Разве она перестанет быть еврейкой?

Ушу понял — это последнее слово Саурмага. Нервы у него не выдержали, и он вышел из себя.

— Разве ты забыл, что наши предки не сразу стали христианами, а она, по крайней мере, еврейка — верит в Бога единого?! Разве не от евреев пошло христианство? — Саурмаг с осуждающей улыбкой смотрел на сына. Было совершенно очевидно, что он не согласен с ним. — Не веришь? — кипятился между тем Ушу. — Христианство возникло потому, что этот народ — искатель истины.

Саурмаг с такой силой грохнул кулаком по столу, что перевернулись не только тарелки, но и медная величиной с пядь солонка. Соль рассыпалась по столу. Саурмаг со злостью смотрел на сына, потом швырнул на стол кусок ткани, которой вытирал руки, и вышел из трапезной.

Ушу решил: он венчается. И крестины и венчание должны пройти в ближайшее время. Приняв решение, он почувствовал себя свободным человеком — таким, каким, по его представлению, должен быть человек.

С этим настроением он отправился к своему духовному отцу — отцу Ростому, следовало поначалу переговорить с ним, а потом повидать Бачеву.

Яко Тамта для Тумиана

Яко Тамта для Тумиана,яко Амиран для Хорашан,яко Хосро-Шанша для Бануи,яко Мзечабук[13] для Солнца хазаров,яко Яков для Рахели иИосиф для Асанет,Давид для Берсабе и Абисак,яко Пелоп, бравый воин, для Иподам, дочери Ономао,яко Плутон для Персефоны,яко Рамин для Вис,яко Фридон для Шахринос-Арнаваз,яко Шадбер для Аинлиэт.

Занкан Зорабабели внимательно разглядывал гостевой зал царского дарбази. Здесь поставили новый золотой подсвечник, вдвое больший, чем прежний. Резьбу, украшающую подлокотники кресел, покрыли золотом. Он провел ногтем по узору, пытаясь определить, откуда это золото. Именно в этот момент в зал вошел дворецкий и предложил следовать за ним. Большинство членов дарбази почтительно приветствовали Занкана. Парнавазисдзе, человек уже немолодой, приподнялся и кивнул ему головой. Его примеру последовали и другие. Габаон, мослатый, с румяными щеками, вечно улыбающийся, кивая головой, приложил руку к груди в знак глубочайшего уважения. А Джорджикисдзе, молодой вельможа, пользовавшийся тем не менее большим уважением при дворе, с сабельным шрамом на лице при виде Занкана воскликнул:

— А вот и наш дорогой Занкан пожаловал, и это значит, что мы затеваем благое дело!

От Занкана не укрылась сдержанность Саурмага. Он даже не поднял головы, когда Занкан вошел в зал, сидел, уставившись в одну точку. «Хотелось бы мне знать, что это с ним», — подумал было Занкан, но Абуласан прервал его мысли. Он подошел к нему, взял под руку, провел к своему месту и усадил рядом с собой.

— Уважаемые члены царского дарбази! — обратился он к присутствующим. — Мы с Божьей помощью решили вопрос замужества царицы Тамар — позовем в мужья для Тамар сына великого князя Ростовско-Суздальского княжества Андрея Боголюбского — Юрия. Мы надеемся, этот союз принесет пользу Грузии. Мы сроднимся с соседним народом, и да благословит Господь наше единение. Я уже говорил, что княжич выслан из страны и живет в настоящее время у кипчаков. Мы долго думали, кого избрать в посланники к нему. Он ведь и дело должен устроить, и княжича привезти сюда. Лучшим исполнителем этой миссии нам представляется Занкан Зорабабели. Господь одарил его мудростью. И ему полностью можно доверять. Я жду вашего согласия, уважаемые!

Пораженный услышанным, Занкан вместе со всеми внимал Абуласану. Тут раздался голос Парнавазисдзе:

— Хорошо придумано, Абуласан, Зорабабели именно тот человек, который честно исполнит порученное дело.

— Может быть, стоило спросить сперва мнение Зорабабели!

— А они разве кого-нибудь спрашивают?! Их ведь большинство — как кроят, так и шьют! — отозвался Тарханисдзе, и Занкан увидел, как сидящие поблизости от Саурмага от души рассмеялись. Тарханисдзе поднял руку, призывая к тишине. — Не так обстоит дело, Абуласан, как ты тут вещаешь. Мы не избирали Боголюбского в женихи царице. Это твое решение.

— Мы настаиваем на своем, — подчеркнуто неторопливо произнес Саурмаг, — мужем царицы Тамар должен быть Алексей Комнин. Мы хотим побрататься с Византией, а не с каким-то чужаками.

В зале воцарилась тишина. Абуласан опустился в кресло.

— Уважаемые члены дарбази, я неоднократно говорил вам, не стоит вновь родниться с византийцами, делать византийца мужем нашей царицы. Неужели не пришло время расправить наконец грузинам крылья, неужели вы вновь хотите оказаться в тени Византии?!

— А чем тебе не угодила Византия, амир? Может быть, византийской вежливостью, ученостью или силой?! Может быть, тебе это все не нравится? — раздался чей-то возглас — Занкан не понял чей.

Абуласан не спешил с ответом. Наконец он поднялся и с улыбкой произнес:

— Еще как нравится, ох, как нравится, но скажем и то, грузины, не слишком ли большую волю дали мы византийцам в своем отечестве? Кто мы — смиренные рабы их или соратники? Мне кажется, мы послушны их воле. Воле народа, страны, мощь которой день ото дня слабеет. Надо смотреть вперед, искать новых уз, закатное солнце не греет, а восходящее — оно живое, — Абуласан помолчал и, сделав несколько шагов вперед, оглядел членов дарбази, — вы, которые в меньшинстве, славите вчерашний день, это понятно, но меня больше интересует день завтрашний, а страна росов, Юрий Боголюбский — это завтрашний день. Византия же, что изнуренный плешивеющий осел. Мы устремлены в завтрашний день, нас большинство, и мы не только голосами, но и мудростью превосходим вас!

В зале снова воцарилась тишина. Затянувшееся молчание прервал Тарханисдзе.

— Да, говорить ты мастер, Абуласан, но разве так обстоит дело? Мы все знаем, Византия отнюдь не оплешивевший осел, и страна росов — не восходящее солнце.

— Мы, большинство, так говорим и так и будет! — воскликнул Джорджикисдзе.

Тарханисдзе поднялся со своего места.