О положении вещей. Малая философия дизайна - Вилем Флюссер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На этом месте можно было бы приступить к техническому оснащению упомянутого «ока». Все вечные формы, все неизменные идеи можно перевести в уравнения, уравнения, в свою очередь, из числового кода перевести в цифровой код и поместить в компьютер. В свою очередь, компьютер был бы способен представить данные алгоритмы в виде линий, плоскостей и – по прошествии определенного времени – в виде объемных изображений на экране и голограмм. Он мог бы превратить их в сгенерированные из цифрового кода синтетические образы. И то, что мы таким образом увидим своим «первым оком», будет в точности тем, что узрело око «другое». То, что появится на экране, будет представлять собой те же вечные, неизменные формы (допустим, треугольники), производные от вечных, неизменных формул (допустим, «1+1= 2»). Но, как ни странно, эти неизменные формы могут быть подвергнуты изменениям: мы способны исказить треугольник, искривить его, растянуть или сжать. И что бы у нас в результате ни получилось – это будет вечной, неизменной формой. «Другое око» по-прежнему глядит в вечность, но теперь у него есть еще и возможность манипулировать ею.
В этом и заключается взгляд дизайнера: у него есть своего рода «третий глаз», такой компьютер, с помощью которого он может узреть вечность и научиться с ней работать. Тогда он может отдать роботу команду: то, что он узрел и чем мог манипулировать в плоскости вечного, перенести в плоскость преходящего – к примеру, вырыть канал или построить ракету. В Древней Месопотамии такого человека называли пророком. Но он скорее заслуживает звания бога. Вот только сам он, слава богу, об этом не знает и считает себя художником или технологом. Дай бог, чтобы он и дальше в это верил.
Фабрика
1991
В названии, которое присвоила нашему виду зоологическая таксономия, а именно homo sapiens sapiens, заключена идея того, что мы отличаемся от предшествующих видов человека разумного практически двойным объемом присущего нам разума. Если взглянуть на результаты наших действий, это весьма спорное утверждение. В отличие от зоологической номинации, антропологическое название homo faber не имеет подобной идеологической подоплеки. Оно означает, что мы относимся к тем видам человекообразных, которые участвуют в некоем производстве. Это функциональное обозначение, поскольку посредством него привносится следующий критерий: если где-то обнаруживается некто человекообразный, а при этом рядом располагается фабрика, и нам ясно, что сооружена она именно этим человекообразным, то мы можем называть его homo faber, то есть настоящим человеком. Пример: найдена стоянка с несколькими скелетами обезьян, по виду которой ясно, что кучка камней поблизости была собрана этими обезьянами и организована по принципу фабрики. Несмотря на все сомнения, которые могут возникнуть у зоологов, данные обезьяны должны называться homines fabri, т. е. настоящими людьми. Таким образом, «фабрика» становится характерными признаком человека, тем, что некогда обозначалось как «человеческое достоинство». Узнать человека можно именно по фабрике.
Именно исследования фабрик должны придерживаться историки и исследователи доисторического периода в поисках следов человека – хотя ученым свойственно отступать от этой стратегии. Но чтобы выяснить, как, в частности, жили, мыслили, чувствовали, действовали и страдали люди в начале каменного века, нет более верного пути, чем изучить гончарные фабрики. Структура фабрик и производимые на них фабрикаты позволяют понять всё, и в первую очередь экономическую и политическую структуру тогдашнего общества, его искусство и религию. То же применимо и к любой другой эпохе. Если, к примеру, тщательно изучить сапожную мастерскую Северной Италии XIV века, можно постичь основы гуманизма, Реформации и Ренессанса глубже, нежели посредством изучения произведений искусства и политических, философских или богословских текстов, ибо означенные труды были в основном созданы монахами, в то время как основы выдающихся революционных преобразований XIV и XV веков были заложены в мастерских и существовавших внутри них конфликтах. Таким образом, всякий желающий постичь наше настоящее обязан прежде всего выработать критическую установку по отношению к современным фабрикам, а тот, кого занимают мысли о будущем, должен поставить вопрос о фабрике будущего.
Если, согласно изложенному, рассматривать историю человечества как историю фабричного производства, а всё остальное – как дополнение к ней, то в общем и целом в ней можно обнаружить следующее периодическое деление: руки, инструменты, машины, аппараты. Фабрикация – это изъятие чего-либо из существующей данности, преобразование его в создаваемый продукт, последующее применение и потребление. Первоначально весь этот цикл совершался посредством ручного труда, затем – c помощью инструментов, машин и в конце концов аппаратов. Поскольку руки человека, как и руки обезьяны, представляют собой органы, предназначенные для оборота предметов, так как данный оборот заложен в генетической информации, мы можем рассматривать инструменты, машины и аппараты как симуляторы рук, удлиняющие их подобно протезам и дополняющие генетическую информацию приобретенной культурной информацией. Из этого следует, что фабрика – это пространство, в котором данность превращается в изделие, и при этом всё большее значение обретает не унаследованная, а приобретенная информация. Это пространство, в котором человек существует всё меньше согласно своей природе и всё больше благодаря своей культуре, а всё благодаря обратному воздействию преобразованных вещей, т. е. фабрикатов, на человека: сапожник не просто делает из кожи обувь, он делает из себя самого сапожника. Иными словами, фабрика представляет собой место, где производятся всё новые формы человека: вначале – человек рукастый, затем – человек инструментальный, человек машинный и человек аппаратный. Как уже было сказано, это и есть история человечества.
Первую промышленную революцию – переход от ручного труда к использованию инструментов – мы можем представить лишь в общих чертах, несмотря на наличие тому достаточных археологических подтверждений. Точно известно одно: появление инструмента – скажем, рубила – дает нам основания говорить о появлении новой формы человеческого бытия. Человек, окруженный инструментами (рубилами, наконечниками стрел, иглами, ножами – словом, культурой), уже не настолько погружен в среду своего обитания, как был человек, простиравший к предметам руки: он отдаляется от нее, и культура защищает его и одновременно порабощает.
Второй индустриальный переворот, а именно – переход от инструмента к машине, свершился немногим более двух сотен лет тому назад, и мы только-только начинаем его осознавать. Машины – это инструменты, созданные и изготовленные на основании научной теории, благодаря
