DUализмус. Трава тысячелистника - Ярослав Полуэктов

DUализмус. Трава тысячелистника

Ярослав Полуэктов

© Ярослав Полуэктов, 2016

© Я. Полуэктов, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Паучок

Две тысячи примерно ХYZ-й год. Как формула на школьной доске.

02-ой месяц. Ой, ой, ой!

18—00!!! Оё-ёй!

Подсказывают тихохонько: «Цифрами в литературе не пишут! Не принято так в литературе, странно звучит и вообще!»

Отвечают непослушные: «Знаем, знаем. Пишут, пишут! У нас и на заборах пишут. Это провЫнция. Угадайка-тож».

– Да нет такого городишки на карте!

Наши супротивные земляки тем более уверены: «Теперь, значит, вставят! И будет теперь тут столица; не скажем чего».

Вот что-то живое. Шевелится.

Возможно, это улица. Ибо ведёт, раздваивается и вновь соединяется.

Обретает и теряет аллеи. Расширяется, асфальтируется и обстраивается.

Вскрывают её порой летом, как молнию на спине, встраивают что-то типа теплотрассы, загоняют туда бомжей (а! это гостиница! Кто бы подумал! Какие добрые!) и к зиме снова застёгивают.

Вильнула. Растворилась на площади. Тут и конец ей.

Разумеется, с начала и до конца она и на карте, и в жизни звучит одинаково: это улица имени Давно Почившего Писателя, причём в данном конкретном случае – слепого. Скульптуры ему нет. Венчает улицу вовсе другой, причём, поэт. Причём, бронзовый, причём вынутый из интерьера.

На повестке вопрос: как можно было писать без глаз?

Можно было. Раньше иногда писали без глаз и без ног…, может, и без рук. Тогда на такие детали читатели с критиками не обращали внимания. Как закалялась сталь? А вот так и закалялась. Судили по итогу. А наш безглазый – герой. Носился с саблей. Зимой клал революционные рельсы. Герой! Кто же ещё!

Дом.

Номер.

Цифрами, говорите, не пишут! Так получайте, друзья-подсказчики! Вот вам цифры-подружки: Опять Двойка и Цветик-Семицветик.

Послевоенная постройка. Умудрились же! И поставили-то на маленькой, зато уж на какой симпотной улочке!

Дом просто элегантен, зараза.

Отчего же зараза?

А от того, что таких красивеньких домов, да ещё с квартирами, да чтобы три метра этаж, да чтобы на любой вкус, да чтобы дворники вместе с инженерами и директорами жили, да чтобы почти бесплатно! Сейчас таких не делают. Селекция времени! Политика добряка Сороса: разделяй русских по имущественному принципу, и властвуй. Втихаря, конечно. Зараза, зараза!

Сложена зараза из обыкновенного кирпича, причём проворными и аккуратными, скромными и послушными немцами. Потому что были не заезжими халтурщиками, такое бывало, а обычными пленными. Приходить их сюда никто не просил. Отдувались в качестве искупления военных грехов. Репатриированы их иностранные вши, и залечены окопные болячки. Выполнен дом один в один по проекту талантливого архитектора-еврея. Вот те и на! Будто умеренно иезуитская кара для считающейся кому-то непобедимой арийской расы.

У автора-еврея распространённая фамилия.

Настолько распространённая, что по силе намёка сравнима, пожалуй-что, с Самим Рабиновичем. А сам он ввиду своей распространённой фамилии почти-что не известен. Хоть и ходячий анекдот. Ведь наш-то не писал для мира учебников математики, и не давал денег под залог. Он умел проектировать и делать отмывку тушью. Ау! Компьютерщики! Вам обидно?

То-то. А побеждённой расе обидно было листать еврейские чертежи.

Железобетон немцы заменили деревянными балками, но вовсе не со зла. Послевоенная, разрушенная наша Родина ещё не обзавелась в достатке бетонными заводами. Бомбоубежище, тем не менее, предусмотрели. И перекрыли дефицитным бетоном: кто его знает этих будущих немцев. А тут ещё и долларщики обнаглели! А как поведёт себя атомная бомба в Угадае? Тут полно взрывчатой химии. Перестраховаться!

В подвале сделали кладовки для дров и хлама, а самые предприимчивые и наученные завели там картофелехранилища.

На улицу вывели воздуховоды, на крышу – трубы. Из вторых идёт печной дым. Из первых – смрад, вонь, гниль. Слышали секрет про двойное использование заглубленных помещений? Нет? Так это оно и есть.

Американцы в это время копали, не скрываясь, индивидуальные бункеры. Мы же – общественные и тайные. Чего стеснялись?

Кирьян Егорович в это время ещё не изучал ни немецкий, ни американский, что суть искорёженный английский. Он ещё не ходил в школу. И вообще никогда не ходил в детский сад. Он воспитывался у волшебной бабушки, которая знавала не только немцев, но и все их хитрости с подлостями. Причём, не понаслышке – а по захваченному ими Донбассу.

…Самый длинный и самый сложный по конфигурации дом в Угадае венчают две классические голубятни—башенки. Которые закрыты от голубей цветными стекляшками.

Ничего не забыл наш еврей для будущего житейского счастья.

Всё в точности построили немцы. Ещё и фальшиво улыбались, поди. И просили за это добавочную порцию каши.

Аж две арки пересекают эту конфигурацию, образуя в глубинах мощных пилястр срочные мужские нужники, необходимые и для… и просто для…

Забудем евреев и немцев.

Простимся вообще с делами минувшими и не относящимися к объявленному в заголовке паучку.

В гостиной квартиры № … (ещё бы чуть-чуть и катастрофа с №13…), на третьем этаже с высоким потолком, на котором, если внимательно приглядеться, внезапно остановился опрометчиво начатый якобы—евроремонт. Ремонт организован на последние семейные денежки, отложенные на самый чёрный случай.

Родились деньги за счёт продажи последнего обмылка акций от некоего довольно крупного предприятия, на котором до пенсии работала хозяйка квартиры.

Хозяйка для кого-то – мама, а для кого-то баба. Сокращённо и универсально: «Маба». Звать мабу – Верой.

В гостиной квартиры № «почти 13» собрались восемь—десять близких человек, связанных общим горем. Там родственники и друзья ушедшей в мир иной.

Поминки в самом разгаре.

Прихожая. Там копошение и характерный шумок заменяемой обуви. Кто-то, решивший, что он тут не самый важный, уже собирается домой. Этого Кого-то провожает Александра. Она здесь главная после Мабы.

Туго сочиняются прощальные фразы.

Столовая. Там одни, махнув для вида ручкой, продолжают сидеть за столом и ковырять в тарелках. Другие будто заняты горем. Притворяются, что вообще ничего не видят и не слышат.

Стол накрыт изящно продырявленной скатертью, не так давно связанной Мабой. Маба Вера увлекается художественным вязаньем. Ради похвалы (а не для Гиннеса) Маба готова связать покрывало для всей Набережной города Угадая.

Скатерть великолепна. Четвёрка с двумя плюсами. Она безумно уникальна по функциональной нецелесообразности. Отсюда и минус балл.

Беда в том, что на скатерть эту неудобно ставить не только рюмки с бутылками, но также и ту прочую сервировочную мелочь, которая имеет основание, соизмеримое с величиной вязаных фигур.

Кроме того, за нити, которые паутинами соединяют художественные отверстия, постоянно цепляется проволочная хлебница.

При отцеплении от скатерти это неразумно спроектированное вместилище хлеба кренится. Булочные изделия прыгают на стол, со стола на колени, с колен на шикарный и новый, почти барский, едва по хозяйскому карману линолеум.

Чтобы исправить недоразумение и отцепить, нужно забраться в прореху между приподнявшейся скатертью и донышком хлебницы.

Но: не заглядывается никак. Ничей, даже ловкий и пронырливый Ивашкин глаз не имеет никакой возможности даже на секундочку вышмыгнуть из головы, чтобы заглянуть в совсем уж малую щёлку.

Застыл с поднятой ложкой и перестал жевать Никитка.

– А в мультиках и не такое бывает, – отмечает он.

Маба Вера, будто причина этого постоянного недоразумения кроется вовсе не в её вязаном изделии, а в чьём-то дурном сгляде, сердится.

– Иваша, осторожней! Саша, ну что это такое, снизу какие-то проволочки торчат, вот откуда они взялись? Надо их чем-то заклеить.

Мама – инженер с высшим образованием и с большим опытом решения бытовых проблем. Даже стиральную машинку вместо полагающегося мужа – пока он был жив – чинила она.

Вовремя прибежала Саша. С кухни и с подносом в руках, который некуда пристроить. Потому угрюмо:

– Мама, бумагой что ли клеить? И зачем? Там четыре крючка, их надо просто загнуть.

Иваша принимается «просто загибать», но без инструмента не выходит. А плоскогубцы с прочими щипчиками и клещами после ремонта потерялись в ворохе инструментов.

Здесь живут и правят балом женщины. Что с них взять.

Операцию исправления приходится отставить до следующей встречи: за тем же общим столом и с той же прекрасной скатертью, игривой и хитрющей, как та «и не голая, и не одетая» красная девица из русской порнографической сказки.